Пока же лежала перед ним дорога. И дорога та шла через лес.
Никогда прежде юноша не был в такой глухой чащобе. Тамир боялся леса. Однажды, когда ему было, должно быть, лет пять, мать взяла сына по бруснику. Тогда был знатный урожай ягод, бери — не хочу, целыми кузовами. И мать с соседскими кумушками собралась пополнить запасы. Да и хорошо помогала моченая брусника сбивать жар, если кто-то в семье болел. А в семье Тамира болели часто. И не родители.
Они долго ходили по упругой мшистой земле и мальчик смотрел, как в лунки его следов собирается черная вода… Торжественно и угрюмо шумели высоко над головой сосны и незнакомая птица кричала высоко в ветвях. А воздух был сладкий-сладкий, слаще земляники, которую он так любил.
Как уж так получилось — кто теперь скажет, но сын, залюбовавшись и заигравшись, отошел от ползающей на четвереньках матери. Кочка, пригорок, трухлявый пень, развесистый папоротник, старый замшелый выворотень и вдруг — сразу по грудь в холодную вязкую жижу!
От ужаса даже закричать не смог — дыхание перехватило, особенно когда скудным детским умишком понял, что под ногами нет дна… только та же вязкая жижа неумолимо затягивающая вниз… Жадная топь стиснула ребра, сдавила грудь, мальчик закричал, срывая голос, забился, чувствуя, что болото стало тянуть еще сильнее, еще яростнее…
Мать прибежала вовремя — по самый подбородок засосала ребенка прожорливая топь. Еле удалось вытащить несчастного — грязного, испуганного, хрипящего, с трясущимися губами и грязными дорожками слез на пухлых щеках.
Тамир навсегда запомнил то отчаяние, одиночество, жадные объятия трясины и… равнодушный шум леса, которому было все равно — умрет несчастный мальчишка или останется жить. Помнил он запах прелой земли и тухлой воды, запах травы и хвои. С той поры мать ни разу не брала единственное дитя в чащу. И сама не ходила. Тоже, видать, натерпелась. Бруснику, клюкву, чернику и землянику покупали на торгу.
И вот чаща. Тиха, умиротворенна… Но все равно кажется, будто каждая веточка норовит зацепить юного странника за одежду, а каждая кочка — старается помочь лошади, на коей он ехал пятый раз в жизни, выбить незадачливого из седла. Но все-таки только когда остановились на ночевку, а Донатос очертил обережный круг, только тогда Тамиру стало по-настоящему страшно.
Крефф спокойно спал, а его подопечный сидел и, обмирая сердцем, слушал как где-то воет невидимая тварь, как шуршит валежник под чьими-то то ли ногами, то ли лапами, видел как в нескольких шагах от их стоянки голодом горели глаза. А еще, казалось, будто кто-то зовет Тамира, тоненько, ласково, напевно. Юноша поежился и закрыл глаза, мужественно пытаясь уснуть. Но с закрытыми глазами стало только страшнее. Так и чудилось: тянутся из тьмы жадные руки Ходящих В Ночи. Сам того не замечая, паренек стал тихонечко подскуливать от ужаса, зарываясь носом в шерстяную накидку. Крефф тут же поднялся, подошел к спутнику и, вполсилы пнув того ногой в живот, прошипел:
— Заткнись, пока язык не вырвал! Никто тебя не тронет, а будешь мешать спать — мигом за круг вышвырну!
И, еще раз пнув дурня под ребра, Донатос вернулся на свою лежанку.
А Тамир так до утра и не сомкнул глаз — примеривался к боли, оставленной грубыми сапогами спутника, да держался за оберег под рубахой. Наутро, когда странники покидали место стоянки, паренек заметил недалеко от границы круга растерзанного зайца…
Тяжело далась сыну булочника дорога — жгла сердце тоска, разъедали душу сомнения и страхи. Потому встреча сначала с улыбчивой теплой, такой домашней и такой… обыкновенной Лесаной стала для измученного опасениями и недосыпом парня настоящей отрадой. А уж знакомство с застенчивой, тоненькой, словно камышинка, Айлишей и вовсе окрылило отчаявшегося было парня. Отчего-то вдруг пригрезилось, как они вместе будут учиться на целителей…
* * *
Лошади неспешно проходили в широкие ворота. Огромные, высокие обитые железом створки были совершенно черными от старости. Но дерево не рассохлось, а, наоборот, словно закаменело. Такие ворота не вдруг выломаешь, их и отворить-то недюжинная сила требовалась.
Путникам открыли после третьего удара. Два крепких молодых парня медленно, с усилием разводили створки. Тамир заметил, как Донатос презрительно дернул уголком рта и сказал одному из привратников:
— Пока меня не было, небось, ничего тяжелее… не поднимал?
У Тамира заполыхали уши. Он и подумать не мог, что мужчина — крефф! — может сказать такую срамоту при трех девках.
Клесх только хмыкнул. А парень, которому было брошено это грубое замечание, сказал лишь:
— С возвращением, наставник.
Путники медленно въехали во двор Цитадели.
Лесана простодушно разинула рот. Ей, выросшей в деревне, невозможно было понять, как такие стены вообще могли возвести? Это ж какую силищу надо иметь, чтобы на самую верхотуру затаскивать огромные булыжники? Это ж сколько камня требуется и где его взять? Невдомек было девчонке, что в окрестном лесу находилось много каменоломен, а работали в них… впрочем, этого усталой страннице лучше было не знать.
Поэтому пока дочку бортника изумляло все. И высокие башни, и большой каменный колодец посреди двора, и булыжная мостовая и даже гладкие мощные столбы, врытые вдоль стен. Назначения этих штуковин Лесана просто не понимала.
А еще по стенам здесь полз бурый лишайник и мох, какой водится в лесу, там, где торчат из земли каменные лбы валунов.
В Цитадели не было зелени. Даже робкая травка не пробивалась сквозь камни, даже тонкий вьюн не полз по щербатым стенам. Здесь все дышало холодом и каждый негромкий шаг отвечал ступавшему гулким эхом. Надежный оплот, который не разрушить. Высокие стены, которые не преодолеть. Огромные ворота, которые в одиночку не отворить.
Девушке казалось, будто она попала в какую-то сказку. Сказку, где не надо бояться Ходячих В Ночи, потому как через такие мощные стены не пройдет ни одна тварь. Дурочка, а она еще не хотела ехать! Чего, глупая, боялась? Непонятно. И странница радостно улыбалась, вертя головой направо и налево, однако тяжелый взгляд Клесха несколько охладил пыл восторженной наблюдательницы.
Все-таки до конца побыть серьезной дочка бортника не смогла. Соскользнув со своей пегой кобылки, она осторожно ступила по мощеному двору. Казалось, вот она — сказка! Вот оно чудо! Даже сердце зашлось от восторга!
Но вдруг темные тени замелькали над головой и ржавый клекот скрежещущим эхом полетел над Цитаделью. Лесана в ужасе распахнула глаза и в них отразились парящие кругами черные птицы. Вороны… Предвестники смерти, падальщики. Их хриплый грай упал с неба, рассыпавшись на отголоски.
