Она поморщилась.
- Это уже не наука, а черт-те что… Куда народные деньги идут?… Я без лобковой вши как-то проживу. Даже без мамонтов. Ладно, что здесь случилось? Почему был сигнал тревоги?
Синенко сказал зловещим голосом:
- Если не будешь с нами сотрудничать, скажу, с каким счетом кончилось и кто победил…
Я вскрикнул в ужасе:
- Замолчи, а то сейчас убью!
Мариэтта в недоумении посмотрела на третьего, что похож на чиновника.
- О чем они?
Мы с Синенко одновременно уставились на нее, чиновник тоже посмотрел и покачал головой.
- Мариэтта… Это очень сложно, женщины не понимают… Но кто мне может объяснить, почему вся система охраны и сигнализации отключена. У меня вопрос к хозяину, что случилось?
- Отключена? - спросил я всполошенно. - Зачем вы ее отключили? Мне это нужно! Если поставили, то поставили. Правительство знает, что простому человеку делает. А вы чего ломаете?
Мариэтта сказала сержанту сердито:
- Тебе не кажется, что он переигрывает?
- И здорово, - ответил он. - Нервничает. Вот и прячется за такой ширмой.
- Какой ширмой? - спросил я. - Какой ширмой? Не знаю никакой ширмы!… У меня все открыто! Даже в туалете двери нет!…
- Есть, - сказал чиновник.
- Вот видите, - заявил я. - Так вот живу, даже не замечаю. Потому что я - творческая натура. А вы вот все замечаете, как не стыдно?
Они посматривали на меня как-то странно, наконец чиновник сказал раздельно:
- Я, Карлашев, представляю полицию Юго-Западного округа.
- Очень, - буркнул я, - как бы приятно. И че?
Он объяснил:
- Поступил сигнал, мы обязаны проверить. У ваших ворот стоит неопознанный автомобиль. Аппаратура указывает, что у вас гости…
Я охнул:
- У меня? Какие гости, где гости?… Зачем мне гости, когда я смотрю футбол? Футбол - дело сугубо личное!
Мариэтта уже исчезла, Синенко пошел следом, но из холла двинулся в другую от нее сторону.
Карлашев покачал головой.
- Кто прячется в вашем доме?
- Прячется? - переспросил я. - Да где у меня прятаться? Дворец, что ли? Обыщите все норки…
- Сейчас сообщат, - заверил он, оглянулся, прислушался. - После этой вашей адской музыки в ушах грохот…
- Это ваш Синенко поскользнулся, - ответил я.
Он спросил быстро:
- На чем?
Я пожал плечами.
- Ваша Мариэтта чего-то испугалась, на том самом сержант и поскользнулся.
Он поморщился.
- Грубо теперь молодежь шутит.
- А вам сколько? - спросил я.
- Я старше вас на пять лет, - ответил он высокомерно. - Между нами целая эпоха иной морали, технического развития, других взглядов и отношения к миру.
- Конечно, - буркнул я, - у вас, стариков, более правильное… Вы инквизицию еще застали?
Ответить он не успел, из гостиной влетела Мариэтта с расширенными глазами, на белых сапожках красиво расцветают, как дивные алые цветы, крупные капли крови.
- Там… Там… Там убитые! Еще теплые!
Рука Карлашева дернулась к пистолету, словно у Гиммлера при слове «культура».
- Что-о?… Где Синенко?
- Осматривает, - ответила она и вздрогнула. - Там все в крови!… Даже на стенах кровь… и мозги!
Карлашев покосился в мою сторону. В дверном проеме показался сержант.
- Даже так? Вызовите экспертов.
- Уже, - ответила она. - По экстренному. Через семь минут вертолет сядет у входа. Итак, Евген… это ваше настоящее имя? Что вы скажете о трупах в вашем доме? Я успела увидеть двух… но, возможно, есть еще?
Я подскочил, сам чувствую, как глаза стали дикими, а волосы поднялись дыбом, хорошо реагирую, молодец, какой великий актер во мне погибает, почище Нерона.
- Что-о-о?
Мариэтта и Синенко переглянулись, а представитель полиции Юго-Западного округа повторил раздельно:
- Вам же сказано, два… трупа… свежие… еще теплые… в лужах крови…
Ящеренок сердито зашипел на него, устрашающе раскрыв красную и пока беззубую пащечку.
Я вскрикнул:
- Так зачем вы их мне принесли?… Или вы их на месте убили?… Так у меня не было гостей! Это все ваши провокации!… Вы мне еще и героин подбросите, я заранее протестую!…
Синенко сказал быстро:
- Посмотрю там еще… Там просто бойня была!… Все стены исковыряли пулями!… Это же надо… Красиво живешь, Юджин!
Он исчез, Карлашев не сводил с меня прицельного взгляда холодных глаз. С какой бы скоростью пистолет ни возникал у меня в ладони, но, боюсь, этот натренированный модник успеет выхватить свой из кобуры скрытого ношения раньше меня. Тем более выстрелить.
- Беда в том, - проговорил он, все еще не сводя взгляда, - что мы всего лишь полиция… Если когда-то и министров брали с поличным, то теперь нам оставили только всякую шушеру.
- А министры? - спросил я. - Их берут другие? Повыше рангом?
Он вздохнул:
- У всех связи, знакомства, блат… Хотя на самом деле это только прикрытие.
- Не связи? - спросил я.
Он поморщился.
- Связи связями, но у них крыша получше, чем просто связи. Мир слишком уж разогнался к глобализации, люди не готовы… да и не хотят. А если и согласны, то на собственных условиях, а не общих… Так что у нас возможности ограниченны…
Он на что-то намекал, но я все не мог врубиться, потому ответил осторожненько:
- Ну, жаль, конечно…
- Страны, - сказал он, - вынужденно сократили армии, дали централизацию всем районам и кластерам, а к чему привело?… Вот именно. Новое вино нельзя наливать в старые кувшины, как сказал великий винодел Соломон. Или это был Ной?
- То изрек Иисус, - поправил я.
Он изумился:
- Разве Иисус не плотничал?
- Одно другому не мешает, - напомнил я. - Говорят же, пьет как слесарь…
- Пьет как ирландец, - поправил он книжным тоном, - так правильно.
- А что, все слесари ирландцы?
- Погугли, - огрызнулся он с неудовольствием, - в их родословной я не копался.
Синенко вошел подчеркнуто спокойный, ироничный, хотя еще более тяжелый и массивный.
- Мариэтта уже сказала? Нет? Там не два, а четыре трупа… В разных местах, в красноречивых позах, только здесь чисто… Юджин, что это у вас на руках?
Карлашев и Мариэтта заинтересованно уставились на мои кисти. Там все еще побаливает, веревка хоть и недолго побыла на моих руках, но зверски натерла кожу.
- Где? - переспросил я.
- Вон, - сказал Синенко и некультурно указал пальцем.
Я посмотрел, сказал гордо:
- Стигматы, что же еще!
- Чего-чего? - спросил Карлашев.
- Стигматы, - пояснил я. - У слишком верующих появлялись в тех местах, куда Христу вбивали железные костыли, а у меня проступили на местах, где у невольников были цепи… Ну так, чуть покраснела кожа. Вы же помните песню о невольниках?
Карлашев внимательно оглядел кисти обеих рук, покачал головой. ' *
- Это не от наручников. Больше похоже на веревку.
- Вам виднее, - согласился я. - Я когда слушал музыку, представлял, что руки у меня связаны… но чем, гм, как-то не конкретизировал. Просто ощущение, понимаете? Из этих ощущений возник импрессионизм, это искусство такое… вроде футбола низшей лиги.
Мариэтта, прислушиваясь одним ухом, бросила ядовито:
- Импрессионизм от впечатлений, а не ощущений!
- Здорово, - обрадовался я. - Значит, я еще и впечатлительный, а не только ощущательный? То-то меня всего трясет!… Может быть, вы меня обнимете, чтобы я перестал дрожать и вздрагивать?
Она смерила меня злым взглядом.
- Послушай что-нибудь успокаивающее.
- Давай я обниму, - предложил Синенко.
Я смерил его опасливым взглядом.
- Я человек старых взглядов, понимаете ли…
- Без намеков, - сказал он угрожающе. - Я человек еще более старых.
- А вот я кроманьонец, - похвастался я. - Но мы вас, неандертальцев, помним!… Вообще-то я не знаю уже, за что я налоги плачу? Почему меня не защищают?… Мне что, в общество защиты животных обращаться?… Да не потому, что осел, животных вы все защищаете!…
Он сказал успокаивающе:
- Мы тоже защищаем, не волнуйтесь вы так… Вон у вас «Резня на Журавлевке» в закладках, это ж сколько человек вы там убили, тысячи? И ничего…
Я снял с плеча ящеренка, поцеловал в морду и опустил на пол, слегка подтолкнул в толстый зад.
- Иди, бегай во дворе. Тебе не стоит слушать про убийства мобов. То плохие мобы. Аты замечательный.
Ящеренок прыжками вынесся через раскрытую дверь во двор, Синенко сказал серьезно:
- Не волнуйтесь, сейчас все поймем и решим.
Голос его прозвучал зловеще, хотя это я могу и сам
интерпретировать по своей хозяйственности и подозрительности.
Карлашев ушел в гостиную, мы услышали, как присвистнул там. Синенко сказал мне дружелюбно:
- Пойдем посмотрим. Хотя для тебя это и просто дикая новость, ты никого из них не видел, но все же полюбуйся, что они с твоей мебелью сделали.
