Помню первую встречу московских депутатов, она проходила в Мраморном зале Моссовета. Московская депутация была очень представительной. Я отметил пристальное внимание к Владимиру Петровичу Лукину и бережное отношение к Сергею Адамовичу Ковалеву. Заметные места занимали Евгений Аршакович Амбарцумов, Николай Ильич Травкин, Олег Максимович Попцов, сотрудники самого популярного еженедельника «Аргументы и факты» во главе с Владиславом Андреевичем Старковым. Особняком держались депутаты из системы МВД Александр Иванович Гуров, Борис Петрович Кондрашов и Анатолий Николаевич Егоров.
Вел встречу Михаил Борисович Челноков. Встреча была посвящена знакомству и определению желающих работать в Верховном Совете. Таких оказалось больше восьми, что превышало численную квоту московской депутации. Тогда решили проверить рейтинговым голосованием всех присутствующих. Неожиданно для себя я попал в восьмерку. И тогда, и позже я считал, как же важно, чтобы собственная оценка не была выше оценки твоих коллег. Михаил Челноков в восьмерку не попал. Но он и потом все время стремился быть на виду, выступать и председательствовать. Он брал слово чаще других, как-то нехорошо навязывал свое мнение. Да и в последующем он запомнился стране тем, что всегда выступал с одним и тем же: сначала «В отставку Горбачева!.. В отставку Рыжкова!..», затем, в зависимости от меняющейся в стране ситуации, «В отставку Хасбулатова!.. В отставку Ельцина!..».
Как-то на съезде, после очередного его выступления и призыва отправить Горбачева в отставку, я встретил его, и он с горящими глазами в каком-то упоении воскликнул:
— Сережа, получил тридцать шесть телеграмм с похвалой, и только одна — против!
Он этим, оказывается, жил. Я, например, получая письма избирателей, чувствовал себя даже как-то неловко: могу ли я чем-то помочь человеку, пойму ли, чем он живет?
Неожиданной проблемой при подготовке к съезду стал поиск адресов и телефонов депутатов-демократов. Ведь мы хотели знать точно, сколько нас, да и вместе собраться нужно было. По поручению штаба я поехал в Центральную избирательную комиссию. Там и состоялось наше первое знакомство с Василием Ивановичем Казаковым, председателем ЦИК.
Наш разговор, почти дословно:
— Здравствуйте, я депутат Филатов Сергей Александрович.
— Откуда вы?
— Двадцать четвертый избирательный округ, Кузьминки, Москва.
— С чем пришли?
— Пришел с поручением моих коллег. Мы начали подготовку к Первому съезду и хотели бы получить данные об избранных депутатах демократической ориентации — кто и где избран. Нам это нужно, чтобы собраться накануне съезда.
— Я вам в этом помочь не могу.
— Как же так, у вас же есть все данные…
— Во-первых, не все данные есть, во-вторых, даже те, что есть, я вам не дам.
— Но почему, Василий Иванович?
— Да потому! Я могу их раскрывать только с согласия самих депутатов. А то вы начнете им звонить, да еще по ночам, а претензии обрушатся на меня. Поэтому вы сначала спросите у своих коллег разрешение на то, чтобы я сообщил вам номера их телефонов и адреса, а уж потом приходите.
— Как же мы получим такое разрешение, если мы не знаем, к кому и по какому адресу и телефону обращаться?
— Вот видите, круг-то сам и замкнулся. Смотрите, вот у меня визитная карточка, на которой только и написано: «Казаков Василий Иванович» — и ни одного телефона, чтобы зря не беспокоили. Как же я вам предоставлю данные, если знаю, что вы завтра же начнете людей звонками тревожить?
— Ну и что с того? Ведь в противном случае по первому кругу мы можем не пройти…
— Ну, тут уж как хотите, так и поступайте! — При этом и его специфическая ласкательная интонация в голосе, и та самая улыбочка, которая в свое время — помните? — буквально вывела из себя Беллу Куркову, словно бы извинялись: мол, вы должны меня правильно понять, я ведь только выполняю некую волю свыше… И тем не менее он мне тогда еще раз жестко подтвердил: нет и нет! Так же несговорчиво и упрямо он вел и Первый съезд народных депутатов.
Бог ему судья, но все интересовавшие нас данные мы узнали помимо него, знакомясь по газетам со списками депутатов и через доверенных лиц уточняя, насколько демократичны их программы. Затем связались со своими коллегами, пригласили их в Москву и, благодаря проведенному учету, выяснили, что можем рассчитывать на съезде на двадцать семь — двадцать восемь процентов голосов. Работу эту организовал Михаил Александрович Бочаров: он стал как бы руководителем нашего штаба, с его авторитетом считались, им постоянно интересовалась пресса.
Впервые мы заговорили о Ельцине как о будущем Председателе Верховного Совета РСФСР сразу после выборов народных депутатов, когда сформировался штаб подготовки к Первому съезду. Штаб расположился в помещениях Комитета по строительству и архитектуре, который возглавлял Борис Николаевич в Верховном Совете СССР.
В период подготовки к съезду Борис Николаевич какое-то время находился в отпуске — отдыхал с Наиной Иосифовной в Кисловодске. Его появление ожидалось в начале апреля. А у нас вовсю кипела работа над будущей повесткой дня и подготовкой документов к съезду. Очень активно нам помогала группа юристов, возглавляемая Валерием Дмитриевичем Зорькиным: чаще всего в разгар полемики на наших тусовках они неслышно заходили в зал, тихонечко садились и очень осторожненько, профессионально вступали в разговор. Как правило, вносили существенные коррективы в наши решения.
Я с волнением ждал встречи с Борисом Николаевичем. Его появление в начале апреля 1990 года на Новом Арбате, в небольшом, всего человек на триста — четыреста, зале встретили бурно, с цветами, с улыбкой, с надеждой на успех. Не помню, кто еще хотел выдвигаться на пост Председателя Верховного Совета, но отношение к кандидатуре Бориса Николаевича было неоднозначным. Кое-кто, по-моему, из ленинградской группы депутатов, не очень ему доверял, помня, что он еще недавно был крупным партработником. Некоторые в своих высказываниях делали упор на то, что неясна его позиция по вопросу демократического развития страны, как, впрочем, неясны и его взгляды на будущее нашей экономики.
Я хорошо помню тогдашнее выступление Бориса Николаевича, его ломаную речь, расплывчатость программы действий и будущего устройства России. Но это и понятно: тогда трудно было всесторонне охватить грядущее развитие государства. В основном, конечно, все у нас строилось на противоречиях с Советским Союзом, и вся речь Бориса Николаевича тоже проецировалась не на Россию, что воспринималось вполне объяснимо: огромная Россия, кроме коммунального хозяйства, ничем другим не распоряжалась. Правительство только им одним и занималось, да еще, правда, штамповало свои ни для кого не обязательные постановления.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
