Я уложила все свои причиндалы, как говорит мама, в боковой карман рюкзачка и уставилась на ножницы. «Надо их подарить Альке, а то вдруг меня тоже убьют?» — неожиданно подумала я.
Повертев в руках крепкий приборчик, я положила его на рюкзак — пожалуй, пригодится. Но настроение было испорчено. Мне стало жаль себя и своих младших сестер. «Что с ними будет? Я буду лежать в таком же темном и холодном трюме! Потом обо мне напишут в газетах, и все начнут восхищаться и вспоминать, какая я была замечательная. А сестренки останутся полными сиротинушками. Потому что при живых родителях — педагогах они и так сиротки! И еду приготовить некому, и продукты купить некогда. Беседы по дущам переходят в нотации. Кто им, бедным, купит велосипеды? Кто даст денег на дискотеку? На модные джинсы и косметику? Бедные сиротки!»
Из моих глаз закапали нешуточные слезы. За этим занятием и застала меня рассудительная Алефтина.
— Ты чего, Наталья, ревешь? Из — за компьютера? Да он и не нужен мне! Это я так, пошутила! — она села рядом со мной и сказала, — хочешь, я подарю тебе свои новые туфли?
— Зачем мне туфли? — еще пуще заревела я. — Там, в темном трюме?
Алька испуганно заморгала глазами, посмотрела на мой рюкзак, перевела глаза на ножнички и сразу поняла причину моих страданий.
— Ой! — всхлипнула она, и мы зарыдали в полный голос.
На шум прибежала взбалмошная Катька.
— Девочки! Что случилось? — она тормошила нас, заглядывая в лицо, а потом рванула к телефону. — Мам! Мам! Я не знаю, что случилось, но они обе ревут! Да, обе! Да, Наташа дома!
Совершенно без стука Катька положила трубку — она всегда плюхала ее так, словно собиралась разбить не только телефонный аппарат, но и стол. Потом она вернулась в комнату и села на пол у наших ног. Сначала у нее по лицу покатились крупные слезы, потом она закрыла его руками, склонила голову мне на колени и зарыдала уже в полный голос. Когда мама пришла — она работала в соседней школе, той самой, где я училась, и где сейчас учились мои сестры — она застала наше трогательное трио в самом разгаре неудержимых слез.
Не снимая сапог и с пакетом в руках, мама прислонилась к косяку и устало сказала:
— Девочки? Что с папой? Будьте мужественными! Скажите мне правду! Он от нас ушел?
Минуту — другую мы смотрели на маму, ничего не понимая. Потом наши слезы высохли, мы переглянулись и начали хохотать, как сумасшедшие. Мы с Алей упали на диван, Катька корчилась от смеха на полу.
Мама, покачав головой, спокойным голосом сказала:
— Слава Богу! У девочек истерика, а я — то думала, — и она пошла на кухню разбирать пакет.
— Девочки! — скоро раздался мамин жизнерадостный голос. — Посмотрите — ка, что я купила!
Катька, как самая послушная, сразу же направилась на кухню. А мы с Алей, толкая друг друга, побежали следом. Мама держала в руках бархатную черную шапочку, вернее, трикотажную с бархатной оторочкой.
— Это ты кому? — спросила Алька. — Себе?
— Кому-нибудь из вас, — неуверенно и теряя торжественный вид, ответила мама.
— Мам! Да такие сто лет уже не носят!
— Да — а! — растерянно сказала мама. — А я думала, вы будете спорить, кому достанется. Продавец сказал, что модная.
— Он тебе наговорит! — возразила Алька.
— Да! — мечтательно улыбнулась мама. — Он мне так понравился. Я только подошла к киоску, как он выскочил из — за прилавка и воркует: «Мадам! Мадам! Чего желаете?»
— Ну, ты и растаяла!
— Конечно, девочки, вам этого не понять. Но редко встречается в одном человеке столько благородства и почитания одновременно. Что же мне делать с этой шапочкой?
— Я буду носить! — заявила Катька, натягивая головной убор на свою изящную головку.
Как ни странно, но бархат выгодно оттенял ее глубокие с переливом карие глаза. Мама просияла и ушла назад в свою школу, где работала завучем по воспитательной работе, и давно привыкла к разным детским штучкам — дрючкам, как она говорила.
Ножнички Алька не взяла. «Вернешься и мне подаришь! — сказала она. — Вдруг они тебе пригодятся?» И ведь как в воду глядела! Еще как они мне пригодились.
По молчаливому соглашению мы не стали рассказывать родителям о моей командировке. Что толку? Помочь они не могут, только расстроятся.
Утром я вышла на остановку, как было условлено, и вскоре возле меня притормозили «Жигули» шестой модели. За рулем сидел тот самый следователь, который вел допрос.
— Садитесь! — не очень дружелюбно обратился он. — Я вас повезу, хоть и не читаю восторгов на вашем лице.
— А вы умеете читать? — не удержалась я от колкости и села, бросив рюкзак на заднее сиденье.
Мы молчали до самых Химок. Да и мудрено о чем — то говорить с водителем в толчее московских улиц.
— Как продвигается следствие? — спросила я, чтобы не казаться невежливой.
— Никак! — не очень вежливо ответил мой спутник. — Меня зовут Анатолием Петровичем.
— А фамилия?
— Крага!
— Что крага?
— Моя фамилия Крага! — равнодушно сообщил следователь, как видно, он давно привык к такого рода вопросам.
— А — а! Но это не смешно!
— Конечно, не смешно. Также, как фамилия Крутикова, — сказал следователь (забыла сказать, что Крутикова — это я).
— Знаете, я недавно наблюдала такой сюжет. Мы возвращались с задания и застряли в пробке. Видим сбоку, гаишник…
— Гибэбэдэшник!
— Гаишник! — с нажимом сказала я (подразумевая, что как хочу, так и говорю), — так вот, он снял свою кожаную перчатку, крагу, значит. Взял ее, как букет в руку и пошел вдоль машин. Кто пересечет двойную полосу, он подходит к окошечку автомобиля, молча протягивает крагу, и все молча бросают в нее деньги. Вот это была картинка! Главное, как водители сразу понимают, что именно от них требуется?
— Я не гаишник! — ответил следователь Крага, его, как видимо, покоробил мой рассказ. — Нам нужна ваша помощь! Но Вы должны действовать точно по плану!
— А иначе что? Вы меня за решетку посадите?
— А иначе я сейчас же отвезу вас назад! — и он сделал вид, что разворачивается.
Я понаблюдала за его действиями и, понял, что он этого не сделает, нахально сообщила:
— Я согласна!
— На что?
— На помощь и на действовать по плану!
— Тогда слушайте! Мы взяли в разработку всех, кто был в то время на барже, на плавкране и на трех буксирах. С берега к тому месту не подойти, значит, посторонних на судне быть не могло.
— Могло!
— Как?
— Ну, мы же проникли, как вы говорите!
— Но вас же заметили!
— Можно незаметно подойти на лодке к борту, подняться по лестнице, их четыре, как я заметила. По две на каждом борту. И они не закрыты, как та, внутренняя, по которой поднимались мы с фотокором. И потом уйти тем же путем.
— Спасибо! — хладнокровно отозвался Крага. — Мы отработаем этот вариант! Но вряд ли он имел место! Во — первых, вход в эту часть трюма проходит через жилой отсек. Во — вторых, было светло. Посторонний на судне светился бы, как светофор!
— Посторонний мог надеть сапоги, замасленные штаны, кепку и стать таким же, как все. Тем более, что, насколько я поняла, многие на кране даже не знают друг друга.
— Это интересная мысль! Она тоже пришла нам в голову. Мы отрабатываем такой вариант! — разочаровал меня следователь — я — то ожидала аплодисментов.
— Я продолжу, с вашего разрешения, — тем же равнодушным голосом сказал Крага. — Рядом с вами никого не будет, поэтому будьте осторожны! На поврежденном буксире работы закончены. Сегодня его поведут в док. Значит, плавкран свою задачу выполнил. Он снимется с якоря, как только вы прибудете, и пойдет в Углич. Там у него заказ — замена шлюзовых ворот.
— Тем же составом? — быстро спросила я.
— Тем же! Больше того, на судне останутся даже те, кто не входит в его команду — то есть спасатели. Обычно они исчезают сразу после окончания спасательных работ. Но мы организовали повод. На Угличских шлюзах, якобы, требуется организаторская помощь спасателей. Впрочем, их всего — то двое — при подъеме буксира не нужны были спасательные работы. На самом плавкране исключительно технический и речной персонал.
На этом месте рассказа я почему — то внутренне вздохнула, представив колючего командира спасательных работ.
Следователь, словно почувствовав мое настроение, добавил:
— Вы никому не должны доверять! Никому, понимаете! Не вмешиваться ни в какое расследование — только наблюдать, не более того. Вы поняли? Мой телефон не записывайте, запомните его! Вопросы есть?
— Сколько человек было отвлечено на то событие, из — за которого все началось?
— На плавкране 22 человека. На трех буксирах — по пять человек. И четыре водолаза. Спасательной бригады, как таковой, не было, только командир и заместитель. Всего 43 подозреваемых.
