Я выскочила из машины и протянула ему руку на прощание.
— Спасибо за вечер! — сказала я. — See you later, Bob![81]
Под заградительным огнём Тётушкиных глаз я медленно поднималась по лестнице.
Это было моё первое американское date.
VII
— Тётушка, — елейным голоском сказала я, — ты помнишь, какой очаровашкой я была в детстве?
Тётушка в ответ что-то буркнула.
— О Тётушка, каким было бы моё детство без тебя? Кто стал бы целовать и ласкать меня, укладывать по вечерам в постель, если бы не ты? Ты взяла к себе несчастную сиротку, ты дарила ей и любовь, и касторку (сколько нужно), и это исключительно твоя заслуга, что сегодня мы видим ответственную, зрелую, стройную и уверенную в себе молодую даму — истинное украшение своего пола.
Тётушка в ответ что-то буркнула.
— О Тётушка, моя благодарность...
— Хватит, — отрезала Тётушка. — Выкладывай, что тебе надо!
Она занималась тем, что укладывала наши пожитки в большую дорожную сумку. Сидя на краю её кровати, я наблюдала за происходящим. Настал час покинуть дом Бейтсов. На следующий день ожидали новую повариху и горничную.
Целую неделю семейство Бейтсов наслаждалось Тётушкой, Swedish cooking и моим феноменальным искусством накрывать на стол. Всё это время миссис Бейтс не орала, как безумная, а по вечерам мистер Бейтс, вернувшись домой из конторы, водил нас по всему саду, позволяя восхищаться цветочными клумбами. Марион Бейтс, обняв меня на прощание и выразив надежду, что мы ещё встретимся, вернулась в свой колледж.
А Боб! Да, Боб! С ним я встречалась довольно часто. И у меня было огромное желание встречаться с ним ещё чаще. Ведь это был единственный шанс провести кое-какие социальные исследования и как нельзя более интенсивно смешиваться с народом. Я сказала о своём желании Тётушке. При этом у Тётушки появились морщинки вокруг губ, и она сказала, что не может понять, почему мои социальные исследования всегда концентрируются вокруг юных болванов с привлекательной внешностью. Уж Тётушка-то и мистер Кинзи знали том, что скрывается за этой приятной внешностью.
— Никакого сомнения, это волки в овечьей шкуре, — говорила Тётушка.
Мне нужно было сделать ей весьма деликатное предложение, и поэтому, присев на край кровати, я пыталась смягчить Тётушку трогательными воспоминаниями о моём детстве.
Боб был коммерсантом. Как раз на днях он собирался отправиться в деловую поездку на автомобиле. И хотел, чтобы мы с Тётушкой сопровождали его. Он абсолютно не настаивал на поездке Тётушки с нами, нет, такого условия он не ставил вовсе. Напротив, это сделала я.
Боб считал, что мне надо немного осмотреться и за пределами Нью-Йорка. Исключительно по этой причине он и хотел, чтобы я ехала с ним. По крайней мере он так говорил.
По большому счёту меня даже можно пожалеть. Я слишком легко влюбляюсь. Я влюбляюсь вновь и вновь, хотя от всей души желаю, чтобы меня осенила Великая, чистая, опустошающая страсть, в огне которой сгорели бы все мои мелкие мечтания. Я годами ждала этой великой страсти. Но она все не приходила. Сегодня я думаю, что Ян — самый замечательный на свете, а назавтра рассуждаю сама с собой: не больше ли мужского обаяния у постового полицейского, стоящего на углу? Я и сама не знаю, кто из них лучше. А теперь история снова повторяется с Бобом. Я фактически уже немного влюбилась в него. Говоря словами Тётушки, «в этом вопросе, естественно, существует одно сплошное сомнение».
Я вспоминала Яна и спрашивала себя, очень ли он огорчится, если я поеду с Бобом. В самый разгар сомнений я получила от Яна письмо.
Там не было ни слова о том, что ему меня не хватает. Напротив, он как бы мимоходом упомянул, что видел по-настоящему хороший фильм «вместе с малышкой Лундгрен, если ты её помнишь». Ещё бы не помнить! Эту физиономию мопса не так-то легко забыть!
«Ну а чем развлекаешься ты, мой дружок?» — спрашивал он в конце письма.
«Социальными исследованиями, — написала я в ответ. — Исключительно социальными исследованиями». И вот после того, как я отнесла на почту это письмо, я и уселась на край Тётушкиной кровати, чтобы с помощью змеиной хитрости попытаться завлечь её в машину Боба.
— Никогда в жизни! — заявила Тётушка. — Никогда в жизни! Это моё последнее слово!
Солнце светило так чудесно, когда на следующий день мы начали наше путешествие. Тётушка водрузилась на заднее сиденье, я уселась впереди, рядом с Бобом. Мы проехали печальные пригороды, и вскоре гигантский город оказался позади. А впереди была Америка. «Внимание, теперь мы, вероятно, увидим, как вздымаются Скалистые горы», — удовлетворенно подумала я.
Но ничего подобного. Если что и вздымалось, так это множество бензоколонок, стоянок и мотелей (практичные американцы складывают вместе два слова в одно, когда это необходимо, — motor и hotel становятся motel). Симсалябим![82] Пожалуй, слово «отель» было слишком шикарно для некоторых маленьких провинциальных гостиниц и примыкающих к ним туристических бунгало вдоль обочины. Но нам встречались мотели всех видов и размеров. В самом деле, быть автомобилистом в США и весело, и удобно. Где угодно и когда угодно можно получить сандвич с курятиной, или бутерброд с ветчиной, или яблочный пирог, так необходимый тебе. Я никак не могла избежать сравнений, вспоминая наши с Яном воскресные прогулки в окрестностях Стокгольма той памятной весной, когда Яну удалось взять у брата его древнюю «тачку». И вот приезжаешь, бывало, голодный, как лев, в какой-нибудь городок. Хочешь перекусить, и желательно что-нибудь посвежее, времен правления нынешнего короля. Что тогда делаешь? Правильно, отгадали... идешь в городской отель. Иначе можно умереть с голоду. Терпеливо сидишь в скучном зале. Официантка после долгой и мучительной внутренней борьбы приносит тебе меню, из которого можно вычитать, что речь идёт о простеньком обеде по умеренной цене пять крон семьдесят пять эре. Если меню не приглянулось, можно поесть a la carte[83]. Это стоит всего лишь около семи крон. Такой порядок вещей нельзя поколебать, с таким же успехом можно попытаться изменить книгу Завета Моисеева[84].
Со вздохом решаешься заказать обед за пять крон семьдесят пять эре. А потом остается только ждать. Ждать, ждать, ждать, пока утекает твоя драгоценная юность и исчезает в волнах времени. И чувствуешь, как меланхолия, таящаяся в душе каждого существа, прорывается наружу. И ты смертельно пугаешь Яна, начиная внезапно говорить с ним «о жизни».
Я встречала множество иностранцев, восхвалявших Швецию и шведов в таких восторженных выражениях, что в качестве представительницы моей родины от восхищения начинала кудахтать, как курица. Но тут внезапно на их лицах появлялось чуть кислое выражение, и моё восхищенное кудахтанье застревало в горле. Потому что я знала, о чем они думают. А думают они о том времени, которое провели в тщетном ожидании в маленьких неуютных шведских ресторанчиках. Вспоминаю американца, который сказал, что как ни очаровательна Швеция, он никогда больше туда не поедет. Слишком драгоценно для него время. У него всего месяц отпуска, и он может потратить на ожидание еды не больше трёх недель. Потому что ему очень хочется осмотреть ещё и замок, и городскую ратушу. Конечно, парень этот был брюзга и нытик... да, он был очень недоволен тем, что никто не хотел показать ему дорогу в ближайший ночной клуб, когда он проезжал мимо Грённы[85]. Но если он даже и был брюзга и нытик, то вовсе не удивительно, что его начинала одолевать тоска по дому при одной мысли о том, с какой быстротой можно получить там гамбургер, дымящийся на прилавке в любом маленьком буфете в Штатах. Там даже не надо вылезать из «тачки», чтобы поесть; во многих местах тебя обслужат прямо в автомобиле. Но такой степени развития, надеюсь, нам в Швеции никогда не достигнуть.
— А ты не боишься врасти в автомобиль? — спросила я Боба, когда мы как-то решили посмотреть кино, не вылезая из машины. Кое-где в США встречаются кинотеатры под открытым небом и без скамеек. Публика въезжает прямо в машинах на площадку перед белым экраном.
Для нации, которая так органически срослась с автомобилями, практически не может быть и речи о том, чтобы прогуливаться, наслаждаясь природой. Насколько я понимаю, американский народ считает, что природа годится только для того, чтобы, сидя в машине, бешено мчаться мимо неё.
— Могла бы ты представить себе, что живешь в Америке? — тихо спросил меня Боб, чтобы Тетушка, садящая сзади, не услышана его. Однако голос его был все же не настолько тих, чтобы не заметить, как он гордится своей страной и как твердо уверен, что каждый человек на земном шаре должен мечтать жить в ней.
