— Да и мы…
— И мы поднесем ко рту нашего Человека этот свисток-генератор, подберем частоту и будем слышать его голос. Ведь ультразвуки, которыми он говорит, превратятся в слышимый звук! — Дмитрий Дмитриевич помолчал. — Вот только не ручаюсь, что мы поймем его речь…
— Это не так важно! Мы покажем ему разные предметы и будем их называть… Но он нас не услышит…
— Вероятно. Впрочем, может быть, он сам будет называть…
— И мы поймем его речь и будем знать, кто он и откуда! — Коля радостно засмеялся, потом вдруг встревоженно взглянул на часы. — Пора, Дмитрий Дмитриевич. Берите все, что нужно, и к нему! Я проведу, ручаюсь, что проведу. Как это здорово, без всяких черных ящиков!
Дмитрий Дмитриевич переоделся, вытащил из своего старенького велосипеда насос.
— Это чтобы дуть? — спросил Коля. — Да я ртом! Вот вы говорили, Дмитрий Дмитриевич, что у японцев был специальный баллон. Нам бы такой…
— И у нас будет, — ответил Дмитрий Дмитриевич. — Сейчас зайдем в магазин и купим.
— Баллон?
— Да, камеру для мяча, вот что мы купим. Надуем, и будет вместо баллона.
Они зашли в магазин спорттоваров, и Дмитрий Дмитриевич купил камеру для баскетбольного мяча.
— Проведем эксперимент, и будет тебе лишняя камера, — сказал он.
— Дмитрий Дмитриевич, а как же соединить всё вместе? Насос, камеру и генератор? — спросил Коля. — И потом, для чего японцам нужен был ультразвук? Разве им мало было радио или светового телеграфа?
— Ты всегда задаешь по десять вопросов сразу? Коля смутился.
— Нет… Просто мне очень хочется узнать. Все узнать… Простите, пожалуйста.
— Прощаю, Коля, охотно прощаю, — улыбнулся Дмитрий Дмитриевич. — Для соединения я взял вот что, — он вынул из кармана тройник — две пластмассовые трубочки, соединенные в виде буквы «Т». Видишь, к этому патрубку присоединим камеру, сюда — насос, а вот сюда — наш генератор ультразвука.
— Это ясно. А как… то есть зачем японцы…
— Да, с японцами… — Дмитрий Дмитриевич остановился и разрезал перочинным ножом каучуковую трубочку надвое. — Япония — страна островная и, кажется, стоит на первом месте по длине береговой линии. Кроме того, там часты туманы из-за встречных теплых и холодных воздушных течений. Так что вопрос сигнализации в тумане для японских военных и невоенных моряков очень важен. На войне светом сигнализировать нельзя, он может выдать расположение катера.
— Ага, ясно. — Коле очень хотелось спросить еще кое о чем, но он постеснялся.
Остаток пути они прошли молча.
Возле клиники Коля оставил Дмитрия Дмитриевича и отправился на разведку. Он вернулся тотчас же и сказал, что все будет в порядке.
— Будет ли? — с сомнением спросил Дмитрий Дмитриевич.
— Мы пройдем к Серафиму Яковлевичу Несветаеву, ясно?
— Ничего не ясно.
— А Серафим Яковлевич… это мой дядя!
— Ах так… А если увидят?
— Кто?
— Главный врач, сестра…
— Ну и что же?… Да не беспокойтесь так, Дмитрий Дмитриевич! Только не сдаваться — это самое главное! Правда? Верно я говорю?
«ЕШЬ, КРОКОДИЛ…»
В клинике был час «пик». Множество людей толпилось в вестибюле, халатов не хватало.
— То, что нужно, — сказал Коля и занял очередь.
— Вы к одному больному? — спросила гардеробщица, когда подошла их очередь.
— Да, — сказал Дмитрий Дмитриевич. — К одному.
— Тогда я вам дам один халат на двоих: сначала один пройдет, потом другой.
— Мы к разным, — быстро сказал Коля. — К разным.
— Да, да, — подтвердил Дмитрий Дмитриевич. — Мы к разным больным.
Гардеробщица подозрительно на них посмотрела, но халаты выдала обоим.
Они быстро поднялись по лестнице, осторожно обогнули какую-то, величественную фигуру в белоснежном халате и, разыскав семнадцатую палату, отворили дверь.
— Вот он, — тихо сказал Коля, — смотрите…
Весь жизненный опыт Дмитрия Дмитриевича приготовил его к тому, что Колин Человек окажется выдумкой. Но то, что он увидел…
Коля бросился было к своему старому знакомому, но, вспомнив свой «план», подошел к средней кровати.
— Серафим Яковлевич, я к вам, — сказал он.
— Ко мне? — удивился Серафим Яковлевич. — А кто же вы такой будете?
— Я вчера говорил с Леной. У вас есть такая внучка? И она прислала вам вот это. — Коля поставил на тумбочку банку с вареньем.
— А в пиджаке у тебя что? — подозрительно взглянув на Колю, спросил Серафим Яковлевич. — Доставай, доставай!
— Это насос, просто насос. Велосипедный. — Что же ты мне голову морочишь? Моя Ленка да чтобы с тобой разговаривала? Нужен ты ей очень!
— Ничего, — ответил Коля, покосившись на Дмитрия Дмитриевича. (Михантьев не сводил изумленного взгляда с фарфорового лица незнакомца.) — Мы с ней… тоге… хорошо знакомы.
— Что-то не верится. — Серафим Яковлевич насмешливо прищурился. — А ведь ты, парень, не ко мне пришел… Ты что, меня своим насосом надуть хочешь? Меня не надуешь! Знаешь, какая у нас палата? Специальная палата! Иди отсюда, не то санитаров позову!
— Я к нему, — признался Коля, показывая на третью койку. Он вспомнил, что Серафим Яковлевич охотник поболтать. — Я первый его открыл, а нас не пускают.
— Что, и второй к нему?
— Да, мы к нему…
— К нему уже ходят. Профессор Кучерявый с лаборантом! Такой важный профессор, что даже говорить со мной не хочет. Я ему стал было советовать по ходу дела — тоже не первый день на свете живу, а он как окрылится! Нанес полную палату всяких ящиков и проводов, как клещук, в этого беднягу впился. А нам покой нужен… Не допущу вас к больному. То хоть профессор приходил; а ты кто? Сестра!.. А сестра! — вполголоса позвал Серафим Яковлевич.
— Мы тоже, мы тоже! Не нужно звать, Серафим Яковлевич, ну прошу вас, — торопливо зашептал Коля. — Мы тоже ученые. Вот Дмитрий Дмитриевич, так он кандидат наук, физико-математических…
— Не знаю… — в раздумье проговорил Серафим Яковлевич. — Уж не знаю… Разрешить вам или не разрешить? Разрешаю! — твердо сказал он. — У вас тоже разные ящики?
— Нет, — сказал Коля. — У нас дело похитрее, но попроще!
— Доставай, доставай! Ишь что придумали! — Серафим Яковлевич с интересом стал наблюдать, как Дмитрий Дмитриевич и Коля вытаскивают из карманов составные части своего устройства.
В дверь заглянула сестра, и Дмитрий Дмитриевич, искоса на нее взглянув, бросился к Серафиму Яковлевичу и быстро сказал:
— Спасибо, спасибо, все здоровы, и жена и дети. Сестра ушла, а Серафим Яковлевич успокоил:
— Ладно, работайте… Только объясните, что к чему.
— Понимаете, этот Человек говорит, только никто не слышит его. А его нужно услышать, понять. Может быть, он знает, какое ему лекарство нужно. Понимаете?
— А ему не нужно никаких лекарств. Он сам себя лечит. Вот ночью — сон меня не берет — так что тут делается! Как начнет метаться, весь, как в огне, светится; а нынче ночью даже походил немного — на четвереньках. Легко-легко ногами и руками перебирал, словно большой таракан, прости господи. Если бы я сам не проснулся, не услышал бы, наверно. Потом лег и притих. Конечно, хорошо его голос послушать. А то я один тут говорящий.
Дмитрий Дмитриевич собрал устройство, и Коля с остервенением стал накачивать камеру.
— Спокойней, Коля, спокойней, устанешь быстро, — говорил Дмитрий Дмитриевич.
Коля стал качать медленнее, палата наполнилась тонким свистом. Камера раздулась, и он поднес свисток ко рту незнакомца, который лежал с закрытыми глазами и никак не реагировал на возню возле себя. Видимо, он понял, что его никто не слышит, и молчал.
Коля и Дмитрий Дмитриевич переговаривались шепотом, поглядывая на дверь, однако первым Бориса Федоровича заметил Серафим Яковлевич. Он громко кашлянул, но было уже поздно. Дмитрий Дмитриевич, покраснев как кумач, выпрямился. Коля продолжал держать свисток возле рта незнакомца.
— Что? — сказал Борис Федорович, обращаясь к Серафиму Яковлевичу. — Что? Атас кричишь?
Серафим Яковлевич виновато отвел глаза. Но Борис Федорович был уже возле Коли.
— А ты что тут делаешь, крокодил? — спросил он и протянул руку к насосу.
Борис Федорович хотел еще что-то добавить, но в этот момент в комнате ясно прозвучал голос такого необыкновенного тембра, что все вздрогнули. Даже охотник приподнялся на локте.
— Ешь, крокодил, ешь, крокодил, — дважды повторил голос и замолк.
В руках у Коли была пустая камера.
— Заговорил? — закричал Борис Федорович. — Он? Это он заговорил? Но как вы это сделали?
— Я сам не понимаю, — сказал Коля и посмотрел на Дмитрия Дмитриевича.
— А как все просто… — немного разочарованно протянул Борис Федорович. — Простая футбольная камера… Но позвольте, что вы, сами не ожидали?
— Ждать ждали, да не того, — сказал Дмитрий Дмитриевич. — Получилось большее, гораздо большее. Мы думали услышать его голос, знали, что язык его нам не знаком, а он, по-видимому, знает русский язык… Не могу понять.
