Жила-была в славном городе Киеве девочка Ляля, по фамилии Яненко. Училась в школе, писала рассказы. Один из них послала в «Пионерскую правду». Света рассказ не увидел, но он был пропуском школьнице Ляле Яненко в «страну Юно». Елена Михайловна Ширман и для Ляли стала самым большим и внимательным другом. Как и во всех других случаях, в их переписке речь пошла не только и не столько о литературе, — но главным образом о жизни, о значении человека в ней, о высокой нравственности. И опять Елена Михайловна по-доброму, ненавязчиво взяла юную киевскую школьницу за руку, повела вперед, наперекор одолевшим невзгодам.
«…Янка-Яинька!
Тебе грустно, тебе хмуро? И мне тоже. Ну-ка, дай сюда твои пальчики, я их спрячу в свои ладони, хотя они у меня тоже холодные… Две холодные руки вместе все же будет теплее… Ну вот, а теперь потолкуем, что и как. Пришлось бросить школу. Скверно. Но что делать? Надо перетерпеть. Пришлось поступить на курсы Союзторгучета. Придется быть счетоводом, потом бухгалтером. Скучноватая работенка, что и говорить. И все-таки «из каждого свинства можно вырезать кусок ветчины». В каждой работе можно найти хорошие моменты. Изучай людей, типы…»
Это одно из писем Лены Ширман к Янке-киевлянке.
И Янка изучает, Янка смотрит на людей, события другими глазами. Помню, каким интересным и бодрым было первое послание от девочки из Киева, которое получил я. Так уж повелось среди «юнианцев» — не скрывать неудач и не раскисать по пустякам. И немедленно отзываться на просьбу Елены Михайловны ободрить того, кому «сейчас тяжело». Тогда и в Краснодаре, где служил совсем юный лейтенант Миша Васильченко, и в Сибири, где жил Исаак Мордухович — начинающий поэт, и во многих других местах Советского Союза друзья брались за перо…
Однажды из конверта, полученного мною, выпал фотоснимок молодого солдата с насупленными бровями и скульптурно очерченными линиями волевого лица. Елена Михайловна представила мне еще одного друга: это — Волк (верно, похож на волка сей мрачный субъект?); поэт и художник Валерий Марчихин служит на западной границе, оберегая наш покой… Прилагалось примерно полтетради переписанных рукою Лены стихов Валерия, от которого вскоре я тоже получил собственноручное послание.
Судьбу всех «сыновей» и «дочерей» Елена Михайловна определила с возможной точностью: Ляле Яненко надо было кончить среднюю школу, затем — Литературный институт, то же самое предстояло сделать мне и Исайке Мордуховичу. Волку — после службы путь лежал в Академию художеств. Всесторонняя помощь Елены Михайловны обеспечена каждому.
Так намечалось. Но по-своему распорядилась война.
Она застала Лену в родном городе — Ростове-на-Дону. Все пришлось испытать, претерпеть: голод и холод, изнурительную работу за станком и на рытье противотанковых эскарпов, ежедневные бомбежки и боль невосполнимых утрат…
Много позже понял я, почему в первом же письме она спрашивала, умею ли я плавать, бываю ли в тире. Дело в том, что сама Лена с детства была сильной и ловкой, верховодила даже среди мальчишек, по нескольку раз переплывала Дон туда и обратно, отлично скакала на лошади и метко стреляла. Это ее рукою на обороте фотографии, где изображен казак в коротенькой юбке, сделана надпись: «Одинокий хлопец отчаянной жизни…» Только, как мы видели, далеко не одинок был этот «хлопец»…
В тяжелую для Родины годину отчаянный ростовский «хлопец» не собирался отсиживаться за спинами других. На фронт, во что бы то ни стало — на фронт! Но берут медсестер да телеграфисток. Значит, есть выход — курсы санитарок. Донорство. Тяжелая физическая работа и стихи, зовущие к победе. Боевые листки, фотоплакаты. Первая книжечка собственных стихов — «Бойцу Н-ской части». А боец — это Валерий Марчихин, дружба с которым переросла в большую, необычно сложную и трогательную любовь.
Валерий из самого пекла шлет ей солдатские треугольники («вся душа изболелась за него»). Немцы подступили к Киеву (как там Ляльча?). Совсем неясно, на каком участке сражается соавтор «Изумрудного кольца» Миша Васильченко (не знала, что он, командир взвода 137-го горно-стрелкового полка, первым из ее «сыновей» геройски погиб в бою близ станции Искровка Харьковской области).
В октябре сорок первого, в тот самый месяц, когда погиб Миша, последнее письмо получил от Елены Михайловны и я. Уж так случилось, что именно в те же дни военкомат наконец удовлетворил мою просьбу о досрочном призыве в армию (семнадцатилетних с Урала тогда брали со скрипом).
Всего несколько месяцев отслесарил я после окончания школы ФЗО в городе золотодобытчиков — Березовском, близ Свердловска. Получив долгожданную повестку, послал телеграмму матери и стал упаковывать свои пожитки. Бережно обернул в плотную бумагу чудесный сборник сказок «Изумрудное кольцо» с дарственной надписью Елены Ширман, в несколько аккуратных пачек перевязал письма от нее, от Ляли Яненко, Исайки Мордуховича, от родных, сложил свои первые рукописи. Единственный чемодан оказался полон. Но передать его матери не смог: эшелон с новобранцами отправили до ее приезда в Березовский. Попросил старого мастера мехмастерских Василия Петровича Хренова, когда-то работавшего вместе с моим отцом, сберечь чемодан с бумагами, а с фронта написал письмо комсоргу наших мастерских Ане Кругликовой с настоятельной просьбой позаботиться о сохранности моих вещей, самыми дорогими из которых были, конечно, книга сказок и письма Елены Ширман. Вскоре получил ответ, что Аня перенесет их к себе на квартиру — город Березовский, улица Февральская, дом 33.
Увы, пропал след Ани Кругликовой — собиралась ведь тоже идти на фронт, — и по сей день не удалось разыскать фанерный чемодан с «Изумрудным кольцом» и бесценными письмами Елены Ширман.
…Из всех «юнианцев» какое-то время поддерживала со мной переписку только Ляля Яненко. Эвакуированная с семьей из Киева куда-то под Астрахань, весной 1942 года она прислала мне последнюю весточку об Елене Михайловне: кто-то из знакомых сказал, что в ростовской газете «Молот» видели ее стихи…
Страшное, тяжелое для нашего народа время было — год сорок второй. Отброшенные зимою от Москвы, фашистские орды рвались теперь к Нижней Волге и в Закавказье, держали в кольце блокады Ленинград, строили новые планы захвата советской столицы.
Нашу 29-ю танковую бригаду после напряженных боев между Новгородом и Чудовом, на плацдарме западнее реки Волхов, осенью того года перебросили в район Синявина, где была предпринята еще одна попытка прорвать блокаду Ленинграда. Блокады тогда не прорвали, но готовившийся врагом новый штурм города на Неве был сорван.
В последнем бою «тридцатьчетверку» под номером 407, на которой я служил стрелком-пулеметчиком, тяжело покалечило двумя немецкими снарядами и термитной болванкой. Возле машины погиб механик-водитель, а башенного стрелка Лешу Попова ранило осколками мины, когда мы ползли с ним к своей подбитой машине. К вечеру немцы захлопнули «мешок» с остатками советских частей, сражавшихся под Синявином, и нам на нескольких покалеченных и кое-как подремонтированных танках пришлось ночью с боем прорываться из окружения. Но Лешу успели эвакуировать раньше, а обо мне, видимо, кто-то сказал, что я убит в бою. И моей матери и Ляле Яненко по положенной форме послали «похоронную».
Обычная для того времени история.
Долго я не знал о судьбе Елены Ширман. Из редакции «Пионерской правды» 6 сентября 1945 года на мой запрос ответили коротко:
«Сообщить Вам о тов. Ширман, к сожалению, ничего не можем».
Много лет я ждал чуда — вот открою однажды свежую газету или журнал и увижу новые стихи за подписью Елены Михайловны.
Нет, чуда не произошло. Когда в послевоенных газетах и журналах появлялись стихи Елены Ширман, это были стихи двадцатилетней давности.
В предисловии к подборке писем Лены к Ляле Яненко, опубликованных «Комсомольской правдой», была ссылка на готовившийся к выходу девятый номер журнала «Знамя». А в «Знамени», в большом очерке Т. Комаровой, называлось место работы Ляли Яненко! Туда и отправил я письмо.
Так из бывших «юнианцев» первой нашлась Янка-киевлянка — Елена Алексеевна Яненко, коммунист, бывший комсомольский работник. Телеграмма ее пришла в Таллин:
«Брат нашелся через двадцать лет, обнимаю, целую, смеюсь, плачу — Янка».
А потом письмо с рассказом о нашей общей наставнице, о ее трагической гибели.
В те же дни я узнал, что совсем рядом, в Ленинграде, проживает старшая сестра Лены Ширман — Алита Михайловна Резникова. Послал ей телеграмму и вскоре получил ответное взволнованное письмо. А чуть позднее пришла бандероль на имя моей маленькой дочери Марины — новое издание сборника сказок «Изумрудное кольцо», когда-то подаренного мне самой Еленой Михайловной. Примечательно для меня то, что первой большой вещью, прочитанной моей дочуркой самостоятельно от начала до конца, была сказка из этого сборника…
