Маленькая уютная комната со скошенным потолком. Здесь царит полумрак. Белые стены кажутся голубоватыми. Тяжелые темно-желтые портьеры задернуты. Я тяну за витой шнур, и ткань тяжело уползает в стороны. Становится светлее. Похоже, никто с тех пор сюда не заходил… везде пыль… В центре просторной комнаты — узкая кровать неполированного дерева, тяжелое тканое покрывало, густо-желтое, в тон портьерам. Пушистый коврик, черная с белым шкурка козленка. Спальня хозяйки. У супругов, оказывается, были разные спальни. Возможно, Ситников храпит. Шкаф во всю стену напротив окна, десятка два изящных латунных ручек. Комод на изогнутых высоких ножках, антик; на центральном выпуклом ящике наивная пасторальная сцена: беззаботный пастушок со свирелью и его юная подружка в кринолинах.
Маленький туалетный столик с зеркалом-триптихом. На нем коробочки, шкатулочки, букетик засушенных цветов в малахитовом кувшинчике, разноцветные стеклянные зверушки — красный носорог, зеленая лягушка, синий страус, черно-белая панда, лиловый бизон.
Две фотографии, в серебряной и деревянной рамках. На одной — Елена и Ситников на фоне зимнего леса или сада: видны деревья и кусты, пригнувшиеся под тяжестью снега. Елена — в легкой светлой шубке, черные волосы красиво рассыпаны по плечам. Ситников — в распахнутом коротком пальто, клетчатый шарф небрежно выбивается из-под воротника. Они держатся за руки, смеются и смотрят прямо в объектив. Спуск нажат, птичка вылетела и мгновение остановилось. Изображение слегка кривое, по диагонали, что вряд ли отвечало замыслу автора. Но не это было главным, а то, что, глядя на эту фотографию, хотелось улыбнуться. Они были такими счастливыми…
На другой фотографии — Елена, сидящая на деревянных перилах веранды загородного дома или дачи. Виден край стола, банка с полевыми цветами — ромашки, розовые гвоздики, ветка цветущей калины. Елена опирается плечом о деревянную балку — загорелая, в открытом сарафанчике на бретельках, волосы собраны в конский хвост. Юная, прелестная и счастливая.
Я поставила фотографию на место.
«Кресло из дворца» с гобеленовой обивкой в углу. На нем две куклы — золотоволосая красавица в голубом парчовом платье и толстый младенец тяжелого пористого каучука, ярко-розовый, в распашонке и ползунках. Сбоку притулился сиротой вытертый порыжевший плюшевый медвежонок, видимо, еще из детства.
Китайский черный лакированный шкафчик со стилизованным вертикальным рисунком — бледно-красные пионы, птички, бабочки и тускло-золотые иероглифы. На шкафчике — тяжелый альбом с металлической застежкой. Я открываю альбом, переворачиваю страницы. Везде Елена: в легком платье, смеется в объектив; Елена, пальмы и море; Елена на лошади, на лице застыла неуверенная улыбка. Видимо, побаивается; Елена с пожилой парой в кафе; Елена в знакомой шубке, румянец во всю щеку, лицо радостное.
Всюду Елена. Бедная Елена…
Я вытащила одну из фотографий, ту, где она серьезна и почти официальна, и — спрятала в сумочку. А вот это интересно! На фотографии две девушки: одна Елена, а другая — незнакомая, видимо, сестра Алина — уж очень они похожи. Я рассмотрела Алину. Выглядит старше и значительнее Елены, строгий неулыбчивый рот, твердый взгляд. Эту фотографию я тоже убрала в сумочку. На всякий случай.
Небольшая картина — яркое голубое море, небо, лодка под парусом с двумя человеческими фигурками, выполнена в нарочитом стиле лубка. Белый ковер на полу. Все вещи изящные и дорогие. Ни блестящей инкрустации, ни нахальной позолоты, ни ярко раскрашенных ваз с искусственными цветами. От белого цвета, который преобладает в комнате, веет чистотой и монашеской кельей. У женщины, которая здесь жила, был хороший вкус. Осиротевшие вещи, пережившие хозяйку…
На тумбочке у кровати я заметила маленькую плоскую коробочку, через прозрачную крышку виден блестящий диск. Я нажала на клавишу и, замерев, стала слушать. Раздались теплые звуки фортепьяно, знакомые аккорды, сердце замерло в сладком предчувствии, и, как всегда, неожиданно, как чудо, возникает ниоткуда сильный чувственный женский голос, экстатически взывающий к Божьей Матери — шубертовская «Аве Мария»! С пластикового футляра смотрела большая чернокожая женщина, красивая нездешней красотой, с гривой вьющихся жестких иссиня-черных волос…
… Я сидела в кресле, потеснив кукол и медвежонка, закрыв глаза. Не хотелось ни двигаться, ни думать, ни спускаться обратно на землю. Гармония, красота и… убийство!
* * *
Я продолжала сидеть в «дворцовом кресле», размышляя и подводя итоги. И препиралась с внутренним голосом.
— Не подлежит сомнению, что Елена боялась кого-то. Согласен? — спросила я. — Значит, убийство?
— Как и всякая версия, имеет право на существование, — важно ответил Каспар. — Аргументируй.
— Я не верю, что Ситников мог…
— Вера — не аргумент! Еще.
— Допустим, у него есть любовница…
— Ну и что? У всех есть. Самцы так самоутверждаются. Не повод для убийства.
— Елена узнала и решила уйти из жизни…
— Ты в это веришь? — хмыкнул Каспар.
— Нет.
— Молодец. Почему?
— Милая глупенькая девочка… Даже если бы какой-нибудь благожелатель сообщил ей, что у Ситникова есть пассия, она бы не поверила. Потому что сама не способна на измену. Или спросила бы у него. А он бы сказал ей…
— Он бы сказал то, что они обычно говорят: ну, что ты, дурочка! Я же люблю только тебя! Не выдумляй !
— Остается страх. Тот, кто ее боялся, добрался до нее. Как? Не знаю и вряд ли узнаю. Охотник добрался до дичи. Она представляла опасность для кого-то. Она знала об этом и понимала, что этот кто-то представляет угрозу. Потому и пришла ко мне. Но… ничего не сказала. Только плакала. Почему? Ответов может быть… три. Я ей не понравилась — раз . Она не захотела мне довериться или передумала — два … — Я замолчала.
— А три? — спросил Каспар.
— Не собиралась она ни о чем просить!
— Что значит — не собиралась? А зачем тогда приходила?
— Не знаю. Нехватка информации. Пробел. Лакуна. Думать об этом бесполезно, все равно ни до чего мы не додумаемся. И никогда ничего не узнаем. Может быть. Но раз я здесь, я хотя бы попытаюсь…
Итак, призовем на помощь рефлексию и перевоплотимся. Я — Елена, маленькая домашняя хозяйка, милая, ласковая, меня все любят. Жизнь меня балует. И вдруг умирает самый близкий мне человек, причем не от смертельной болезни с предсказуемым концом, а трагически погибает. Я не хочу жить. Я тоже хочу умереть. Но… идет время, а время, как известно, лучший лекарь. Я выхожу из депрессии, жизнь продолжается. А потом случается что-то, что приводит меня к гибели.
«Что же могло случиться?» — раздумывала я. Встреча? Письмо? Старый друг? Телефонный звонок? Ведь и друзей-то не было. Разве что — друг Добродеев… А что? Ладно, с ним тоже разберемся. А может, неожиданная находка в столе мужа? Анонимное письмо с информацией о… его сомнительной деятельности? Нет, ерунда получается. Ну, получила я это письмо, и что? Пошла к мужу. Потребовала объяснений. Убивать меня не имеет смысла, ведь анонимщику тоже известно все, до него добраться бы…
Как бы там ни было, у меня появилось нечто, назовем его «предмет икс », опасный для убийцы, и он об этом узнал… Как? Возможно, я ему угрожала. Шантаж? Дурацкая затея. Не всем дано быть шантажистами. А где я держу этот «предмет икс »? В камере хранения, как всякий приличный преступник? Вряд ли. Камера хранения — типично мужской тайник. Для крупных предметов. Не думаю, что мой «предмет икс » — чемодан или сундук. Возможно, это книга, письмо, записка, квитанция. Что-нибудь маленькое и незаметное. Куда бы я это спрятала? Правда, был обыск и ничего не нашли. А искали, между прочим, профессионалы. Но их логика отличается от моей. Куда бы спрятала это я?
Воспользуемся «серыми клетками», Екатерина, и включи «женскую логику» — сказала я себе.
В каком-то женском журнале мне попалась статья профессора-психиатра с армянской фамилией о человеческой логике. Вскользь профессор упомянул о феномене, именуемом «женской логикой». «Принято считать, что женщины не обладают логическим мышлением, — заявил профессор. — Это далеко не так. Женщины обладают логикой. Но… это их собственная логика, отличная от мужской».
Статья мне очень понравилась. Мужская логика — это человеческая логика, а женская логика — это логика, присущая женщинам. Еще раз к вопросу о равенстве полов и шовинистической мужской логике!
— У меня в руке «предмет икс », — бормотала я. — Куда я его спрячу? Он здесь, я ни за что с ним не расстанусь, я должна быть уверена, что с ним все в порядке, я хочу держать его на глазах. Итак… куда?
Это что-то знакомое, обычное, не бросающееся в глаза… скажем, фотография. Так куда же? В карманчик, пришитый изнутри платья — так бабуля Мария Александровна, мамина мама, прячет деньги от возможных грабителей; а еще за подкладку костюма или пальто…
