* * *
Диссертационная работа вырисовывалась, но, естественно, не с первого печатного текста. Кроме шефа её внимательно и очень критично вычитывал кандидат медицинских наук Ю.Н. Петров, сам называвший себя «стрекулистом», т. е. занудой. Материалы исследований в первичном виде были отданы профессору П.Н. Яговому, который на их основе создавал отчёт о НИР. Пётр Назарович сам доводил данные и текст до нужных форм, замечаний не делал.
Венцом всей адъюнктуры было прохождение ритуала сдачи диссертации в учёный совет академии. Но до этого нужно было предъявить труд в научно-исследовательский отдел. Начальник НИО – полковник медслужбы профессор Чурсин Иван Георгиевич – чрезвычайно спокойный, высокоинтеллигентный человек с большим жизненным опытом и без всякого чванства. Бегло, но со вниманием к труду и уважением к автору просмотрел переплетённую работу, похвалил за досрочное представление, однако нашёл и указал на ошибку (опечатка в нумерации раздела «предложения и рекомендации») и отпустил с пожеланием успешной защиты. Несмотря на свою огромную занятость, Иван Георгиевич провёл беседу-экспертизу уважительно и заинтересованно. Такие люди всегда вызывают уважение.
Как известно, адъюнктура готовит научно-педагогические кадры. Большая часть выпускников остаётся работать на собственной или другой кафедре, некоторая часть направляется в научно-исследовательские учреждения, подразделения академии, в военно-медицинские институты, факультеты. Считается, что оставленный на кафедре адъюнкт заслужил доверие коллектива и получил карт-бланш на долгую продуктивную перспективу.
Моё распределение после адъюнктуры было удачным: на кафедре образовалась вакансия преподавателя, начальник и коллектив не возражали против такого сотрудника, диссертация выполнена и сдана в учёный совет досрочно. Мой предшественник по адъюнктуре (Ш-й Ю.К.) не успел завершить диссертационный труд, и это послужило основанием для направления его «на усиление» профильной кафедры Нижегородского (Горьковского) военно-медицинского факультета – теперь он принадлежит Федеральной пограничной службе. Диссертация им защищена через несколько лет после окончания адъюнктуры.
![]()
Фото 16. Преподаватель кафедры ВМРГ майор медслужбы Б.И. Жолус (1979)
Важным событием, идущим в связке с окончанием адъюнктуры, являлась постановка в очередь для получения квартиры. Те офицеры, которые выполнили план адъюнктской подготовки и планировались к оставлению на кафедрах академии, имели право подавать рапорт на жилье ещё до приказа о назначении в постоянный состав. Причём, если в адъюнктуре выпускалось в год 25 человек, то время подачи рапорта играло значительную роль в очереди на квартиру.
Все это понимали и старались быстрее завершать все формальные дела, чтобы в первых рядах стать в очередь жилищной комиссии академии.
В 80-е годы в Ленинграде военнослужащим выделялось большое количество квартир. Велось грандиозное жилищное строительство, а основными районами массовой застройки являлись районы Гражданки и Ржевки-Пороховых. Многие очередники получали жилье в течение года.
Конечно, выбора у новоселов особого не было, но получить быстро в Ленинграде квартиру считалось счастьем. С момента горбачевской перестройки проблема жилья для военнослужащих только ухудшалась и достигла к концу XX века катастрофического уровня.
Моя первая в жизни собственная двухкомнатная квартира на Пороховых была получена через год после адъюнктуры. Конечно, это было счастьем для всей семьи. Мы покидали общежитие на Литейном-26, где проживали пока я был слушателем и преподавателем. Из памяти не уходит коридор на 17 комнат (54 жильца), одна кухня на всех, отсутствие горячей воды, убогий туалет и т. д. Почтальоны называли общежитие двух академий (еще и артиллерийской) «дурдомом» не только за почти 600 комнат, отсутствие лифта, но и за неразбериху в нумерации комнат.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Новостройки 80-х годов – это недоделанные квартиры, например, без унитаза, грязные с неубранным строительным мусором дворы (о детских площадках строители и не помышляли), проблемы с городским транспортом. Но советский человек все равно был счастлив собственной квартире.
Антарктическая экспедиция
Моя самостоятельная педагогическая деятельность была прервана на первом же ее году. Весной 1980 года по приказу начальника академии я был включен в состав приемной комиссии. Комиссию всегда возглавляет начальник академии, но создается аппарат ответственного секретаря (1980 г., К-о В.А.).
В комиссии имеется направленец по комплектованию факультетов подготовки врачей (ФПВ) и отвечающий за отбор личных дел на факультет руководящего медицинского состава (ФРМС). Мне была выделена роль дублера ответственного по комплектованию ФРМС. Обязанности были несложными, но требовали чёткости в оформлении всех характеризующих кандидатов документов.
Памятной страницей работы в комиссии осталась ситуация с моим однокашником (М-й В.И.). Он – начальник медицинской службы подводной лодки – подал рапорт на I факультет (ФРМС) по специальности «хирургия». Такой ход дела допускался. Однако у однокашника «хромала» 5-я графа – национальность – еврей.
Все мои просьбы, обращённые к ответственному секретарю, допустить к экзаменам этого кандидата окончились безрезультатно. Ни то, что он долго служил Родине на подводной лодке (дизель-электрические подлодки в то время «не вылазили с морей»), ни то, что его отец брал Берлин в Великую Отечественную войну, не были аргументами. Решения партии в кадровых вопросах были незыблемыми. Более того, и мне было указано на то, что я неправильно понимаю политику КПСС.
Моя работа в приёмной комиссии вскоре также была прервана. Начальник кафедры В.Г. Чвырев вызвал и сообщил: «Вы командируетесь в Антарктиду». Кем и зачем – я должен был узнать в Научно-исследовательском институте Арктики и Антарктики (ААНИИ) в Ленинграде и на собеседовании в Москве. С одной стороны, деваться некуда – офицер; с другой, предполагал, что это может быть ответственным заданием. Кроме того, рассматривалась материальная выгода, ведь на обустройство новой квартиры требовалось немало денег – ремонт, мебель и т. д.
В ходе подготовки к 26-й Советской Антарктической экспедиции выяснилось много интересных вопросов.
Во-первых, в ААНИИ требовалось представить программу исследований, которая не входила в план института, т. е. я им был не нужен, а институт всего лишь выполнял заявку Министерства обороны на участие в экспедиции одного военного врача-исследователя.
Во-вторых, в Москве в Генеральном штабе меня принял пожилой генерал-майор, попросил рассказать биографию, спросил, какие я выписываю газеты, и пожелал успешной работы в науке.
Таким образом, моё участие в экспедиции оказалось для меня неожиданным, неясным. Позднее стало известно, что один из преподавателей кафедры общей и военной гигиены (ОВГ), желавший стать доктором наук, решил выполнить исследования в экстремальных условиях.
Для этого им с помощью руководства кафедры и академии была проведена работа, и Министерство обороны получило на 5 лет место специалиста-исследователя в антарктических экспедициях. Сам же инициатор этого вопроса был забракован медицинской комиссией (активно умышленно или объективно – история умалчивает). Однако план Минобороны незыблем, его нужно выполнять, а для этого требуются молодые и здоровые учёные. Первым из них оказался преподаватель кафедры ВМРГ, т. е. я.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Для медицинского обеспечения полярников на станции «Ленинградская» академия ежегодно выделяла в антарктическую экспедицию хирурга и терапевта. Их предназначение и функции были известны. Начатое с меня командирование на станцию «Молодежная» врачей-исследователей от академии в антарктические экспедиции в последующие годы продолжалось.
