Белли Назар усмехнулся, отхлебнув чай из пиалы.
— И верно, яшули! — подтвердил Абдулла. — Сюжет совершенно библейский. Как это никто не заметил?!
— Кто не заметил, а кто заметил — и промолчал. Чтоб не усложнять судьбу книг Платонова. А теперь я вижу рядом с Моисеем и Назаром Чагатаевым знаешь кого?
Абдулла всем своим видом показал, что даже и не догадывается.
— Нашего Великого Яшули я вижу — вот кого!
Д-да… Белли Назар кого хочешь огорошит. С такими людьми всегда неуютно, тревожно.
— Ты не удивляйся, а подумай, — улыбнулся писатель. — И поймешь, что так оно и есть. Только Назар Чагатаев — человек времен становления советской власти, а Великий Яшули — фигура эпохи упадка, разрушения коммунистической империи. Как он стал тем, кто он есть сейчас? Кто ему выдал мандат доверия?
— Вроде как народ, — ответил Абдулла, вкладывая в слова, в интонацию некий двойной смысл, едва заметную иронию. Как хочешь, так и понимай. К кому хочешь, к тому и отнеси иронию.
— Совершенно верно! — подхватил Белли Назар. — И то, что народ, и то, что «вроде как народ».
Абдулла окончательно убедился, что напрасно пришел. Ничем хорошим не кончится. А слух нехороший поползет. Зачем ему эта слава? Особенно сейчас, когда с Хыдыром так тревожно. Тут нужен надежный фундамент, бетонная стена за спиной, а он — с диссидентом встречается и беседует… К счастью, Белли Назар не замечает беспокойства, охватившего Абдуллу. Понятно, у человека накипело на душе, ему важно сейчас выплеснуть свои мысли.
— Логикой здесь ничего не объяснишь. Но и без логики не обойдешься. Смешно говорить, что Великий Яшули победил на выборах. Кого он победил, когда побеждать-то было некого. Но это мелочи… Допустим, он пришел, чтобы спасти народ. От чего? Говорят: от коммунизма, от советской империи. Но почему наш народ должен спасать от коммунизма бывший первый секретарь ЦК компартии, сатрап и верный слуга той империи? Такой верный, что империя вручила ему власть над колониальным народом. Разве не смешно? А самый главный вопрос в другом. Хочет ли народ спасаться? Понимает ли народ глубину своего падения? Если б понимал, разве доверился бы вчерашнему наместнику коммунистической империи. Мне кажется, это неразрешимые, безответные вопросы. Ни сам народ в себе разобраться не может, ни мы, так называемая интеллигенция…
Долгая пауза повисла в кабинете. Это самое сложное, — думал Абдулла. — Никто ничего не понимает…
— Нет веры! — выкрикнул Белли Назар. — Нет твердой веры. За Моисеем был Бог. И какие бы невзгоды ни обрушивались на евреев, пророк Муса не метался в поисках выхода, а обращался к Богу, и Бог даровал чудо. Но тем не менее сорок лет водил Моисей свой народ по пустыне, чтобы умер последний человек, родившийся в рабстве.
— Мы не евреи, но у нас тоже есть пустыня, — пошутил Абдулла.
Белли Назар засмеялся, посмотрел на него с удовольствием. Абдулла приободрился. Вот что значит вовремя нужное слово вставить. Вроде бы и пошутил, но к месту и ко времени, показал себя умным и легким человеком.
— Назар Чагатаев тоже верил, — построжал Белли Назар. — И его вера была, наверно, посильнее, чем вера пророка Мусы. Он в советскую власть верит больше, чем Моисей в Бога. Не ждет чуда, а испытывает себя и свой народ до конца, до предела. И если обращается за помощью к власти, то знает: чуда не будет, помощь придет не скоро, надо до нее дожить, дотерпеть.
Белли Назар хлебнул остывший чай.
— И Моисей, и Назар Чагатаев свое предназначение исполнили. Обрели место в истории своих народов. А третьему нашему герою будет ли место? Куда он собрался и куда должен повести народ? Все почему-то думают, что бедный народ обязательно нужно куда-то вести. Великий Яшули объявил, что туркмены — не такие, как все, и Аллах это видит. Всех смертных он сотворил из глины, а туркмен — из света. Видимо, Аллах поведал это Великому Яшули лично. Но если туркмены — богоизбранный народ, то почему их надо куда-то вести, как ишаков к водопою. Они сами должны вести человечество, разве не так?
Белли Назар смеялся. И сразу не понять, то ли с сарказмом, то ли изумляясь логическим нелепостям.
7. Энергия страха
Раздался дверной звонок. Послышался незнакомый мужской голос, баритон. Мурад позвал дедушку. Белли Назар вышел. Баритон почтительно поздоровался с ним.
— Нам надо сверить проживающих в квартире с домовой книгой.
— Вы что, теперь каждый месяц будете приходить и сверять? — спросил Белли Назар. — Ровно двадцать дней тому назад приходили.
— Те, наверно, были из районной администрации, а мы — из городской, яшули.
— Вместо того чтобы время тратить, могли бы взять районные бумаги.
— Не беспокойтесь за нас, ведь тратится наше время, — вступил в разговор другой голос, более низкий, и, как показалось Абдулле, угрожающий.
— Да, вы тратите казенное время, а у меня — мои нервы и терпение! — раздраженно ответил Белли Назар.
— Яшули, мы ведь не только к вам пришли, — примирительно произнес баритон.
— Те, которые из района, тоже так говорили. Я на следующий день спросил соседей — ни к кому, кроме нас, не заходили. Так и скажите — из органов, мол, и не чего-то там проверяем, а мотаем нервы по приказу начальства.
— Хочешь сказать, что работники органов не имеют права приходить? — уже откровенно угрожающим тоном спросил бас.
— Да какой же дурак будет с вами спорить и связываться? — зло засмеялся Белли Назар.
— Яшули, немало тех, кто пускает к себе приезжих, незарегистрированных. Вот мы и проверяем, — не оставлял попытки примириться обладатель баритона.
— Ну так сверяйте, спрашивайте! — раздался женский голос. Видимо, жена Белли Назара. — А ты иди к себе в кабинет, не нервничай, я сама разберусь.
Однако Белли Назар, судя по шагам, направился в кухню или на балкон. Наверно, чтобы успокоиться, не показываться перед гостем с раздраженным лицом. А чем же Абдулле теперь себя успокоить? А что, если они пройдут смотреть по комнатам? Спросят, кто он такой, что здесь делает. Может, и пришли не случайно, а видели его, или соседи доложили. Кто это там средь бела дня, на глазах у всех навещает отверженного? Извольте-ка объясниться. Какова цель прихода? Ну, поговорить о литературе, об искусстве. Правда, в нашей стране уже и забыли, когда вели такие разговоры. Скажут: «Ты что, идиот, не нашел никого другого, кроме Белли Назара, чтобы о своей культур-мультур потрепаться? Теперь пеняй на себя, ты с ним одной веревочкой связан и состоишь у нас на учете!»
Абдулла почувствовал, как пересохло во рту. Стало душно и жарко, ладони похолодели. Второй раз руки оледеневают. Первый раз — когда он лежал под пестрым камнем, вжавшись в сырую землю. Значит, холод подступает к нему в минуты опасности.
Негромкие разговоры в прихожей утихли, затем захлопнулась дверь и наступила тишина. Абдулла ослаб, ему казалось, что тело его стало ничтожным и слилось с креслом. Сил не осталось даже на то, чтобы встать и уйти. Да и не стоит спешить — неизвестно еще, где проверяющие.
Белли Назар вошел в кабинет, улыбаясь, будто ничего не случилось. Абдулла понимал, как ему трудно выглядеть спокойным. Или он думает, что Абдулла ничего не слышал? Не надо показывать, что он все слышал. Иначе Белли Назар заведет разговор на еще более опасные темы, чтобы заглушить пережитое унижение, выплеснуть осадок с души.
— Я сейчас условно разделяю туркмен на две группы…
«На сколько бы групп ты их ни делил, кто сейчас тебя услышит? Да и кому интересно твое мнение?» — подумал Абдулла.
— Первая — те, кому Великий Яшули доверяет и поручает речи толкать. Они, понятно, циники и сволочи, клейма негде ставить. Они прекрасно понимают бессмысленность своих слов. Отсюда — полное безразличие ко всему, даже к обману. Они и обманывают-то народ кое-как, да и не умеют, они никогда ничего толком не умели, но для народа, оказывается, и этого достаточно. Как русские говорят: «Пипл хавает…»
Вторая группа — те, кто молчит. Среди них есть умеренно честные, даже щепетильно честные, но их объединяет чувство бессмысленности, бесполезности любых слов и дел. В итоге — общее безразличие ко всему.
— Есть еще страх, яшули. Простой страх навлечь на себя неприятности. Он всегда был и есть. При той же советской власти.
— Молчание не спасает — вот в чем дело. Молчание может спасти отдельного человека: с работы не выгонят, на более высокую должность назначат, премию дадут. Но в итоге складывается сумма молчаний, которая губит народ. Куда уходила наша внутренняя энергия в прежние времена? Когда мы жили, разделившись на роды и племена, энергия уходила на сохранение рода: защищать его с оружием в руках от внешних врагов, добывать пропитание в мирное время. Советская власть взяла на себя какую-то часть заботы о семье. Начиная с детского сада. Образование, обучение, направление на работу — очень многое решало за нас государство. Дети государства! — вот кто мы были такие. Энергия, которая высвободилась от забот о семье, направлялась опять же на укрепление государства. Армия, комсомол-партия, всякие профкомы-домкомы, ты это не хуже меня знаешь. А еще эта энергия превращалась в энергию страха. Кто-то верил, кто-то карьеру делал — с этими все понятно. А самый большой вред природе общества и народа наносили — кто? Несогласные! Они не могли открыто протестовать — и потому молчали. Из страха. Они его никуда не могли выплеснуть. Энергия страха — страшная энергия, она уничтожает честь и надежду на свободу. Рухнул Советский Союз. Стали кричать о туркменской независимости. Не успели выплеснуть прежний страх, новый возник. В десятикратном размере! Энергия страха превратила туркмена в парализованного человека, у которого уже нет ни желания, ни способностей задуматься над своим будущим. Великий Яшули ему говорит: «Смотри в свое прошлое, у тебя в прошлом была великая история». Пичкает народ красивыми легендами, но даже если бы они были правдой, что бы это меняло? Сказано же: нельзя идти вперед с головой, повернутой назад. А вперед смотреть народ не способен, потому что организм парализован, его разъедает энергия страха, разрушительная энергия.
