как Тото Кутуньо. Короче говоря, я была очень и очень счастлива. Настолько, что не спросила его ни о деньгах, ни о контракте, ни о чем-либо другом земном.
Есть период в работе сценариста, который называют «кофе и сигареты». Вы встречаетесь с продюсером, чтобы обсудить проект. Вы даже держитесь темы. Вспоминаете случаи из жизни, обсуждаете друзей, знакомых и родных, накидывая характеры героев, перебираете референсы. В действительности же вы только треплетесь, глушите кофе, курите одну за другой и убиваете время. И вот такого у нас не было.
Встречались мы коротко и точно, на следующий же день он получал от меня текст, давал комментарии, я вносила правки, и дело шло дальше. Работали мы эффективно, как маленький, но очень крепкий сценарный заводик. Мы хорошо друг друга понимали, почти не спорили. Сейчас я знаю, что отсутствие споров скорее к худшему. Примерно за три недели мы создали пилот, хороший жанровый пилот, как нам тогда казалось.
Пилот в кинокомпании приняли, но проект закрыли. Остаток выплат по пилоту оказался в два раза меньше, чем ожидалось. Но даже тогда мне не пришло на ум, что что-то не так. Не заплатили — и бог с ним, решила я. Жаль, «кина не будет», но тоже ничего, ведь будут другие. Другие были. Их было много, даже слишком.
Что все не так, я поняла не скоро. Предложений было много. Я все время писала какие-то заявки. Продюсер за них не платил, ведь за такое платить не принято. Платил он за новый пилот для федерального канала, но несистемно и копейки. Мы даже заключили договор. Правда, всего на три тысячи рублей, потому что «так стандартно заключаются все». Мне было невдомек, что такой договор был нужен не мне, а ему, что за три тысячи рублей я дарила права на все, что создаю. К счастью, в то время я создавала тексты не самого высокого качества, чтобы сегодня о чем-то жалеть.
Примерно через полгода я осознала, что дальше заявок проекты не идут, а те, что идут, все равно далеко не уходят.
Заложница
Помимо прочего, начался психологический гнет.
Во-первых, я совершенно не умела работать на фрилансе. Не видеть людей каждый день оказалось для меня серьезным испытанием. Иногда головная боль подсказывала, что я сижу дома уже неделю, и от нехватки кислорода у меня развилась гипоксия. Походы за продуктами меня спасали, но требовался ежедневный повод выходить на улицу. Тогда я придумала покупать не все продукты сразу, а делить список на несколько дней, ранжируя покупки по приоритету.
Во-вторых, такая экономическая политика была весьма кстати, ведь мой бюджет сократился в разы. Пришлось разлюбить пармезан из «Азбуки вкуса» и полюбить акции на сыры в «Пятерочке». Транжирить деньги, которые подкидывали мама с сестрой, было стыдно, а те, что перепадали от продюсера, расходовались в порядке строжайшей экономии. Опять же, когда-то в прежней жизни я была избалована стабильной большой зарплатой, и потому теперь мне приходилось туго. Я не жалею, что так вышло, я научилась многому. Материальный мир в каком-то смысле расширил для меня свои границы — теперь я знала, как выжить в Москве на тысячу рублей в неделю.
В-третьих, я наблюдала, как развивается карьера моих знакомых и друзей. Многие шли в гору, и это сводило меня с ума. Временами я чувствовала себя бездарной каплей в море успеха и по-настоящему жалела, что двинулась со своей неудачливой кармой в эту сферу. Позднее я пойму, что чужой успех часто кажется нам огромным, что практически каждый второй «успешный» художник сидит на антидепрессантах и остро переживает за свою творческую судьбу. Когда человек находится в изоляции, когда он недоволен собой, он становится гиперчувствительным ко всему, что приходит извне, практически все воспринимается им враждебно. Так случилось со мной.
И наконец, меня смущало поведение моего партнера. Если продюсер хотел привлечь меня к новой заявке, он не стеснялся звонить. Отвечать на мои звонки нравилось ему меньше. Он не считал нужным сообщать мне о том, что нам в очередной раз отказали. После нескольких лет в сфере культуры, где существует довольно высокая профессиональная этика, такое поведение казалось мне дикостью. Общий потребительский фон наших отношений меня ранил, тем не менее ссориться я не хотела. Он был единственной моей связью с профессией, других желающих работать со мной пока что не находилось.
Итак, за год сценарной работы список моих контактов не сильно расширился. Увы, мир кино не открывался мне легко, как я мечтала. Я только сидела дома и наблюдала за движением индустрии в фейсбукe. Разумеется, в какой-то момент я почувствовала себя заложницей ситуации.
Деться мне было некуда совершенно. Как познакомить мир кино с собой, я не знала. А о том, чтобы вернуться в офис, и речи не шло.
Однажды мы с продюсером все-таки поссорились, и это стало последней каплей. Я собралась с силами и вежливо попрощалась, сказав, что ухожу на другой проект.
Другого проекта не существовало, мою пьесу снова не выпустили на читки, востребованностью не пахло, моего имени по-прежнему никто не знал. Заваливало меня не предложениями о работе, а удушающими страхами и тотальным безразличием среды. И все это оказалось куда более невыносимым, чем я могла предположить.
Второй год и путешествие по рынку
Следующий год стал совершенно особенным испытанием. Я в прямом смысле обивала пороги. Я искала работу по скромным каналам (какие были), зато изо всех сил. Именно в тот период стало ясно, что проблемы с коммуникацией не у одного продюсера, а у всей индустрии.
Меня, предположим, знакомили с редактором канала. Допустим, им оказывалась милая женщина. Мы долго обсуждали, какие у канала есть запросы. Попутно милая женщина делилась подробностями своей семейной жизни, жаловалась на продюсеров, сочувствовала сценаристам в моем лице. Я думала: «Ну вот, наконец, тот, кто обеспечит меня работой». После я тщательно отрабатывала заявку, высылала ее на личный адрес милой женщины и не получала ответа никогда. Мне не писали ни о заявке, ни о детишках и их самочувствии. Никто не утруждал себя перезванивать, никто не старался экономить чужое время, и даже личные симпатии не играли роли, договоренности будто проваливались в бездну.
Таких знакомств теперь уже не сосчитать. Я попросту их все не вспомню. Одни тянули за собой другие. Каждый новый контакт мог оказаться поплавком, который вытащит меня на поверхность, каждый был маленькой надеждой. Но с кем бы я ни знакомилась, будь то молодые режиссеры, начинающие
