Проходит время, и жизнь опять преподносит новую информацию. Может это и не информация, а напоминание.
В общем, я опять дома. Прежний ритм жизни. Прежние связи и привязанности.
Уже осыпаются листья. Нужно поехать на кладбище, убрать могилы папы и мамы. Самое грустное, что места, где захоронен прах каждого из них, у меня не совмещаются в мозгу со словом «могила». В день, когда умер папа, было яркое солнце и температура минус 31. Копать яму рядом с бабушкиным памятником на кладбище отказались, да и мама настояла на кремации. Я до сих пор не могу забыть ужас в душе, когда через месяц, вместо, пусть умершего, но тела отца, мне вынесли красивую вазу с кулечком пепла. Желание мамы в отношении самой себя было такое же.
Мраморные плиты с фотографиями и датами жизни, пепел в земле — это все, что осталось от родителей, от моего прошлого, от юности, от родительского дома. От всего хорошего и не очень хорошего. Всего того, что определило мой характер, а значит, и мою жизнь.
Интересно, где телефон Юры Ковалева? Хочется позвонить ему. Не могу объяснить, но хочется.
XIX
Угораздило же маме родить меня под Новый год, 29 декабря. По этому странному стечению дат, мой день рождения всегда проходил впопыхах или совмещался с общими новогодними торжествами.
У меня не было счастливого детства в том смысле, в котором это обычно понимается: когда родители любят друг друга, любят своих родителей, любят детей.
Уже, будучи совсем взрослой, когда дочка училась в школе, когда замужество закончилось разрывом, я задумалась: а почему так произошло в моей жизни?
Права старая истина: все, что сегодня, выросло из вчера. Мне кажется, что ни папа не любил маму, ни она его.
Заурядный брак потому, что впереди маячит общее дитя. Более разных людей, проживших жизнь под одной крышей, трудно было представить.
Папа — умница, интересный, аккуратный, трудолюбивый, доброжелательный человек. Правда, его наука — это было главное и основополагающее. Он, при всей воспитанности, мог навязывать окружающим свою любовь к науке. Обижался, когда его не понимали, и даже пытался разговаривать с этими людьми сверху вниз, в знак обиды и неуважения.
Я была папиной дочкой.
Мама — это совершенная противоположность. Всю жизнь она учила бездарных детей музыке и делала свою работу не талантливо. Круг ее интересов был узок. Самое главное — домашнее хозяйство, которое вела со свойственной ей неряшливостью. Она много читала, но говорить о книгах и музыке с ней было бесполезно. То ли сказывался недостаток красноречия, то ли ее, в самом деле, все это мало трогало.
Тем не менее, мама способствовала всяческим моим познаниям. Мы много путешествовали. Но каждый получал удовольствие от увиденного сам по себе.
Отсутствие общих интересов сказалось и на их человеческих отношениях, которые были далеки от спокойствия и уважения.
Теперь, с высоты прожитых лет, я думаю: что они могли объяснить или доказать друг другу? Ничего. Это был всегда разговор слепого с глухим.
А ведь подрастающим детям нужен пример семьи, хороших отношений, взаимопонимания, а главное, желание понять и пожалеть друг друга. Нет у ребенка другого примера. Нет еще одной семьи, где можно было бы параллельно видеть другие отношения. Вот и вырастает девочка, становится молодой женой, и на ощупь начинает строить свою новую семью. На ощупь потому, что не хочет повторения родительской.
Опять декабрь. Еще один год моей жизни становится прошлым. Скоро наступит следующий год. Это наступление чувствуется во всем: в елках, игрушках, шампанском, подарках. Народ при деле.
Я обратила внимание на то, что в каждом возрасте восприятие Нового года разное. Впрочем, как и в жизни. От молодых никогда не услышишь, что это семейный праздник и встречать его нужно в семейном кругу. Огромные шумные компании, у которых есть желание праздновать минимум сутки подряд. А дальше, компании молодых превращаются в семейные (молодых семей), но шум продолжается.
Идут годы, подрастают дети, и наступает усталость от жизни. Круг, встречающих следующий год, сужается. И, в конце концов, становится семейным, где муж и жена поднимают бокалы с шампанским рядом с телевизором. А их дети идут по пройденному ими пути.
Я нахожусь где-то посредине. Уже нет шумного веселья, но еще не у телевизора.
Стыдно признаться, но не люблю застолий стариков, где рекой льются воспоминания очень далекие от истинных событий, недоумения, мягко говоря, по поводу следующих поколений. А главное, перечисление того, что заработал, заслужил и достиг в жизни. Так и хочется остановить на полуслове и сказать старую истину: прежде, чем считать свои капиталы, посчитайте свои годы.
Когда слушаешь такие излияния за праздничным столом (все равно какого праздника), видишь, как на ладони, насколько у каждого разное представление о самодостаточности собственной жизни.
С этими мыслями приближаюсь к дому Веры Федоровны. Не хочется менять традицию, которую сама себе выбрала. После поздравлений и рассказа о последних событиях мы плавно переходим к беседе. Всегда самой приятной части нашей встречи.
Сегодня мой приход, как и в прошлом году, очень целенаправленный. Сейчас расскажу учительнице все, что произошло, все, что знаю, и задам вопросы. Так я решила, а вот какова реакция будет у нее: вопрос.
— Вера Федоровна, можно рассказать вам одну историю?
— Конечно.
У меня сложилось впечатление, что она ждала этого.
— Этой истории больше года.
Я рассказала об убийстве. О визитной карточке. Об отмщении Живого. О том, что эта история тянется, со школьных лет. Что не помню ни одного, ни другого. И о встрече на отдыхе. Поход в «Хозарсифь», беседу с Инной, встречу с Юрой я пропустила.
Тоном человека, который в курсе событий, она спросила: «Ты не знаешь, а кого из них нашли?»
— Никого.
— Тебе это точно известно?
— Точно. Никто не опознал Митина. Или не захотел.
— Думаю, по двум соображениям: не тот Митин человек и не хотят связываться с милицией.
— Я тоже так решила. Вы знаете, кто мог ему отомстить?
— Догадываюсь. Один из трех. Но кто, не знаю.
— Так что же случилось в школе? Не могу вспомнить.
Вера Федоровна решила перейти на другую тему.
— Повтори еще раз, в подробностях, всю летнюю встречу.
Я повторила, упустив только свой последний приход для уточнения адреса кафе.
— Помнишь, в прошлом году я рассказывала о матерях-энергофагах?
— Не помню — соврала я
— У Димы Митина была очень колоритная мама. Крупная красавица, умница, образованная. С совершенно невыносимым характером. Дима, как мог, сопротивлялся ей.
— Ему это удалось?
— В какой-то степени, да.
— В какой?
— Он вырос умным, сильным, самостоятельным, идущим вперед. Правда, не оглядываясь назад.
— Что это значит?
— Понимаешь, когда достигаешь цели, неплохо оглянуться и посмотреть, что оставил.
— А что может быть оставлено?
— Может пепел, может сад, а может пустыня.
— Что оставил он?
— Не знаю. Знаю только, что не сад.
— Так чем же она была плохой матерью?
— Ольга Константиновна Митина всю жизнь проработала в органах Государственной Безопасности.
— Я далека от этих органов. Чем это оказалось чревато?
— Во-первых, она не Митина, а Боярская. Не нужна была ей эта фамилия.
— Но почему она оставила ее Диме?
— Настоял отец.
— Так отец все-таки был?
— Не было.
— Но дети без отцов не рождаются.
— В графе «отец» у него был прочерк.
— А разве так можно?
— Можно, по желанию матери.
— Может быть, у них был гражданский брак?
— Не знаю. Где-то, когда вы учились в 9 или 10 классе, мне понадобились все ваши данные. Я вызвала Митину. Времена уже наступили другие. Люди стали, внутри себя, посвободнее.
— Вы считаете, что наш народ начал становиться свободнее внутри себя?
— Нет. Конечно, нет.
— Ведь, свобода — это, когда твоя личная жизнь, только твоя.
— Леночка, ты, к счастью, не помнишь времен, когда под святым ликом государства, устанавливалось общественное мнение.
— Это я застала. Общественный террор: моральный, материальный и физический.
— Давай вернемся к Диме. Так вот, Ольга Константиновна рассказала мне о том, что ее бывший свекор (очень подчеркивалось — бывший) — священник. А такое родство ей было явно ни к чему. Видимо, любящий муж скрыл эту деталь. Но молодая жена ждала малыша, которого очень хотела. Поэтому, при рождении двойняшек, встал другой вопрос.
— Какой?
— При таком исходе родов, отец настоял на том, чтобы разделить детей.
— А как он мог настоять?
— Он поставил ей условие.
— Какое?
— Никогда его семья ничем не коснется семьи Боярских. Священник жил где-то в Сибири, а сам Митин забрал Костю и уехал в неизвестном направлении.
