— Это лесничие Сей Айе, — достаточно громко, чтобы слышали все, сказал Йокес, после чего обратился к Ранезену: — Командир, прикажи своим солдатам сложить оружие. Если тебя заботит безопасность его благородия Денетта, лишь твое послушание может ее сейчас обеспечить. — Он поднял руку, и в то же мгновение двадцать стрел нацелились на середину поляны.
Старый солдат чуть прикусил губу.
— В ста или ста пятидесяти шагах отсюда, на дороге, — добавил Йокес, — у меня еще один отряд с подобными же силами. С той разницей, что это регулярное войско Сей Айе. Я не знал, сколь велика твоя свита, ваше благородие, — повернулся он к Денетту, — так что мне пришлось проявить предусмотрительность. Прошу сложить оружие. Прекрасные солдаты, — с полной серьезностью сказал он, окинув взглядом людей в сине-зеленых мундирах, под которыми скрывались надежные кирасы.
Он отнюдь не бросал слов на ветер. Собравшиеся в круг люди Ранезена стояли совершенно спокойно, положив руки на рукояти мечей. В большинстве своем это были ветераны с северной границы; Йокес уже раньше успел внимательнее к ним присмотреться и оценить. Это не была толпа молодежи, искавшей приключений на военной службе. Они не показывали страха, неуверенности или хотя бы волнения — лишь смотрели на своего командира, готовые немедленно порубить лучников или погибнуть. Удивляло и самообладание молодого Халета, который неподвижно сидел у костра, устремив взгляд в пламя.
— Сложить оружие, — сказал Ранезен.
Спокойно, без каких-либо эмоций, солдаты положили оружие на землю. В ответ по знаку Йокеса стрелки немедленно сняли стрелы с тетив.
— Оставь его себе, господин, — сказал комендант Сей Айе, отодвигая протянутый Ранезеном меч. — Оружие твоих людей прикажи приторочить к вьюкам; никто из моего отряда к нему не притронется. Его благородие Халет пусть оставит себе свой кинжал.
Старый солдат оценил его жест.
3
Как только Йокес, повинуясь приказу, отправился следом за Денеттом, Эзена пошла к себе в спальню. Не приказав задернуть портьеры, она улеглась на кровать, закинув руки за голову и глядя в высокое стрельчатое окно. Пурпурный шар солнца опускался за деревья.
Княгине хотелось с кем-нибудь поговорить. Именно по простому человеческому общению она тосковала сильнее всего. По общению с кем-то, кто искренне проникся бы ее проблемами, помог советом. В Сей Айе никого такого не было. Ни в Сей Айе, ни где-либо на свете. Недавняя беседа с Йокесом лишь переполнила чашу горечи.
Все были ей чужими. Она уже не принадлежала к числу девушек, ходивших стирать к ручью. Да, она по-прежнему смеялась вместе с ними, сплетничала — но и для них, и для нее самой в том появилось нечто неестественное. Может быть, это выглядело даже глупо. Она стала их госпожой, хозяйкой; попытки поддерживать приятельские отношения были обречены на неудачу. Она могла с ними разговаривать, могла даже устроить толкотню в ручье, посреди смеха и брызг воды. Они старательно исполняли любую ее прихоть.
Вот именно — любую прихоть…
Но одной из них она больше не являлась. Иногда она еще ходила к ручью, но лишь затем, чтобы, закрыв глаза и погрузив руки в холодную воду, вспомнить вкус той жизни, которая у нее была еще несколько месяцев назад. Легкой, хорошей жизни без забот. А потом идти с тяжелой корзиной на голове, позволяя стекающей воде мочить рубашку.
Солдаты, слуги — порой ей казалось чуть ли не издевательством, что все они, собственно, ее… любят. Даже Йокес, да, даже он, а может быть — в особенности он. Для того имелось немало причин. Хотя бы то, что она выбросила часть домашней обстановки, но людей оставила в покое. Она не стала вводить никаких новых чудаческих порядков, чего втайне опасались. Все, у кого имелись те или иные привилегии, их сохранили. Она никого не преследовала, никто не ходил у нее в фаворитах. Однако сама атмосфера в доме давала ей понять, что она здесь нежелательная персона. Никому не хотелось такой госпожи Сей Айе. Невольники и невольницы не умели с уважением относиться к тем, кто происходил из их числа. Солдаты помнили грубые шуточки, которыми они обменивались с молодыми прачками, острый язык симпатичной Эзены, которой порой удавалось погоняться за ними с мокрой тряпкой в руках… Даже встречавшиеся на дороге крестьяне украдкой на нее оглядывались, ибо «разве кто-то слышал о таких чудесах, чтобы без благородной крови, а правили?» Все думали так же, как и Йокес. Они любили веселую, непокорную и воинственную невольницу Эзену — но их раздражала тихая, потерянная и почти невидимая княгиня Эзена, госпожа всех людей в Сей Айе. Они служили ей и слушались ее, поскольку иного выхода не было. О, если бы нашелся хоть какой-то повод! Но старый князь до последнего мгновения сохранял полную, и даже чрезвычайную, ясность разума. Он знал, что делает. Он дал волю девушке, которую сам выбрал, четыре месяца лично ее обучал, а потом женился на ней. Выбор его был не случаен, речь шла о черноволосой Эзене-армектанке, и ни о ком другом. Во всех деревнях Сей Айе было зачитано обращение его высочества к подданным. Солдат заново привели к присяге, но текст ее несколько изменили — личное войско присягало исполнять любой приказ уже не князя, но их княжеских высочеств Сей Айе. Его высочество Левин сделал все, что было в его силах, чтобы не осталось даже тени сомнений, что он совершил сознательный, окончательный и необратимый выбор, повысив Эзену до ранга своей супруги. Он добился своего до такой степени, что никто не осмелился оспаривать ее фамилию, титул и право на владение Сей Айе. Теперь все ждали, пока кто-нибудь не объявит все это недействительным. Родственники, суд… кто угодно. Или что угодно.
Порой, не в силах заснуть, Эзена бродила ночами по двору, между домом и маленьким старым замком. Иногда она плакала. Наконец однажды ночью она разбила стекла в своей спальне, выбрасывая за окно мебель и, как зверь, воя на луну. Она не знала, как найти себе место в новой жизни; обещанное счастье оказалось лишь иллюзией. Над ней жестоко поиздевались — и она даже не знала почему. Старый господин ничего не объяснил, а научил немногому, столь немногому! По каким-то причинам он решил, что сперва она должна узнать тайны ношения прекрасных платьев, застольные манеры, способы ведения разговоров, искусство танца… Он открыл ей старые семейные секреты — способы распознавания и приготовления различных ядов. Самая младшая из Жемчужин Дома учила ее сражаться кинжалом и легким копьем с длинным острым наконечником — все женщины княжеской линии К. Б. И. умели пользоваться этим оружием, выглядевшим столь необычно в слабых руках… Но зачем, к чему это все? Она научилась никому не нужной ерунде, после чего уроки прервались… Легкая простуда перешла в тяжелую болезнь, убийственную для старческого тела. Князь умирал — и молчал. Он так и не открыл ей причины, по которой на смертном ложе принял решение заключить брак. Тогда она еще не понимала, что свобода, титул, богатство — все это в одно мгновение может превратиться в сплошное издевательство, именно из-за этого брака. Он — знал. Он хорошо знал, что делает ей только хуже, знал и очень по этому поводу переживал. Она была рядом с ним, когда он умирал. До последнего мгновения он гладил ее по волосам, не думая ни о смерти, ни вообще о себе. Он знал и чувствовал, что умирает; в последние двое суток он даже не мог уже говорить. Однако его пальцы все еще подрагивали в иссиня-черных волосах стоявшей на коленях возле постели девушки, словно говоря: я люблю тебя, бедная девочка. То же подтверждали блестящие от лихорадки глаза. Наконец взгляд угас, а рука застыла неподвижно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
