ДОКТОР ВАН ДЕ ВЕЕРТ
Прием с десяти утра до двенадцати Несколько минут спустя его провели мимо трех пациентов, которые ожидали в приемной, и он очутился перед маленьким человеком с розовой, как у ребенка, кожей, с волосами такими же белыми, как у мадам Питере.
— Надеюсь, ничего неприятного?
Доктор потирал руки, и вся его фигура выражала привычный оптимизм.
— Моя дочь мне сказала, что вы согласились…
— Прежде всего, я хотел бы задать вам один вопрос. Какая сила нужна для того, чтобы проломить череп женщине, ударив по нему молотком?
Мегрэ наслаждался растерянностью этого маленького человека: доктор был в старомодном пиджаке; живот его пересекала толстая цепочка от часов.
— Череп?.. Откуда мне это знать?.. Мне никогда не приходилось, в Живе…
— Например, как вы думаете, способна ли женщина…
Доктор совсем растерялся, замахал руками.
— Женщина? Но ведь это безумие!.. Женщина никогда не подумает…
— Вы вдовец, месье Ван де Веерт?
— Вот уже двадцать лет! К счастью, моя дочь…
— Что вы думаете о Жозефе Питерсе?
— Но… это отличный молодой человек! Я бы предпочел, чтобы он избрал медицину, тогда я оставил бы ему свой кабинет. Но, честное слово, если у него есть способности к праву… Это замечательная личность…
— А в отношении здоровья?
— Здоровье у него очень хорошее! Очень! Его немного утомляет столь упорная работа и то, что он так быстро растет…
— У Питерсов нет никаких наследственных пороков?
— Наследственных пороков?
Он был так поражен, словно никогда не слышал о наследственных пороках.
— Вы просто потрясли меня, комиссар! Я не понимаю! Вы же видели мою кузину. У нее такое крепкое сложение, что она проживет сто лет.
— И ваша дочь тоже?
— Она более хрупкая… Похожа на свою мать… Но позвольте предложить вам сигару…
Это был настоящий фламандец, каких мы видим на цветных фото для рекламы можжевеловой водки, фламандец с розовыми губами, со светлыми глазами, свидетельствующими о простоте его души.
— Итак, ваша дочь должна была выйти замуж за своего двоюродного брата?
Доктор слегка помрачнел.
— Конечно, рано или поздно! Если бы не его неудачное приключение…
Для доктора это было только неудачное приключение.
— Эти люди не могли понять, что лучше всего им было согласиться принять небольшую сумму на содержание ребенка и, по возможности, переехать в другой город… По-моему, это ее брат особенно несговорчивый…
Нет, на него положительно нельзя было сердиться.
Он говорил искренне! Искренне до наивности!
— А кроме того, нет никаких доказательств, подтверждающих, что ребенок от Жозефа… Ему было бы гораздо лучше в санатории, вместе с матерью…
— Короче говоря, ваша дочь ждала.
И Ван де Веерт улыбнулся.
— Она любит его с четырнадцати или с пятнадцати лет… Разве это не прекрасно?.. У вас есть спички?.. Что до меня, если вы хотите знать мое мнение, то здесь нет никакой драмы. Эта девушка, которая всегда была потаскушкой, просто нашла где-нибудь нового друга… А ее брат воспользовался всей этой историей, чтобы попытаться выкачать деньги.
Он не спрашивал мнения Мегрэ. Он был уверен, что его собственные доводы верны. Одновременно он прислушивался к неясным звукам в приемной, где пациенты, должно быть, уже стали терять терпение.
Тогда комиссар спокойно, с таким же невинным взглядом, как и у его собеседника, задал последний вопрос:
— Как вы думаете, мадемуазель Маргарита любовница своего двоюродного брата?
Ван де Веерт, кажется, готов был возмутиться.
Лоб его покраснел. Но в нем победило другое чувство: ему стало грустно, что его до такой степени не понимают.
— Маргарита?.. Да вы с ума сошли… Кто это мог выдумать такое? Чтобы Маргарита была… была…
А Мегрэ, который уже взялся за ручку двери, вышел, даже не улыбнувшись. В доме пахло одновременно и кухней, и аптекой. Служанка, открывавшая дверь пациентам, была такая свеженькая, словно только что вылезла из горячей ванны.
Но на улице снова дождь, грязь, грузовики, обрызгивающие ею тротуары.
Была суббота. Жозеф Питере должен был приехать днем и провести воскресенье в Живе. В «Кафе моряков» шли страстные споры, потому что управление мостами и дорогами только что объявило о возобновлении навигации от границы до Мэстрихта.
Однако, учитывая силу течения, владельцы буксиров вместо десяти франков требовали пятнадцать за каждую тонну. К тому же выяснилось, что одна из арок намюрского моста закрыта нагруженной камнями баржой, у которой оборвались канаты и которая встала поперек пилонов моста.
— Есть убитые? — спросил Мегрэ.
— Жена и сын. А сам владелец баржи, находившийся в то время в бистро, явился на берег, когда судно уже уплыло!
На велосипеде проехал Жерар Пьедбёф, возвращавшийся из заводской конторы. А спустя несколько секунд Мегрэ заметил идущего из дома фламандцев Машера, который ходил туда сообщить новость. Инспектор позвонил у дверей Пьедбёфов и был весьма сухо принят отворившей ему дверь акушеркой.
— За что это тебя таскали в полицию нравов?
На борту большинства баржей жилое помещение отличается такой чистотой, которую редко встретишь в домах. Но только не на «Полярной звезде».
Этот речник не был женат. Ему помогал парень лет двадцати, немного слабоумный, время от времени подверженный приступам эпилепсии.
В каюте пахло казармой. Речник ел хлеб с колбасой и запивал красным вином из литровой бутылки.
Он был не так пьян, как обычно. Недоверчиво поглядев на Мегрэ, он долго не решался заговорить.
— Это даже не попытка изнасиловать… Я уже два или три раза переспал с этой девкой… Однажды вечером встретил ее на дороге, и она мне отказала под тем предлогом, что я выпил… Тогда я схватил ее. Она завизжала… Мимо, будто случайно, проходили полицейские, и я ударом кулака свалил одного из них на землю…
— Пять лет?
— Мне чуть было их не пришили. Она отрицала, что раньше жила со мной… Мои приятели показали это на суде, но им поверили лишь наполовину… Если бы не полицейский, который угодил на две недели в больницу, мне бы дали только год, может быть, даже условно…
И он опять стал резать хлеб своим карманным ножом.
— Вы не хотите пить?.. Завтра, может быть, мы уйдем отсюда… Ждем только, пока освободят намюрский мост…
— А теперь скажи мне, зачем ты придумал историю с женщиной, которую будто бы видел на набережной?
— Я?
Он старался выиграть время, чтобы подумать, делал вид, что ест с аппетитом.
— Признайся, ты ведь совсем ничего не видел!
Мегрэ заметил, что в глазах его собеседника мелькнул радостный огонек.
— Вы так думаете? Ну что же, вы, конечно, правы!
— Кто просил тебя сказать это?
— Меня?
Он все еще балагурил. Выплевывал прямо перед собой кожу от колбасы.
— Где ты встретился с Жераром Пьедбёфом?
— Ах, вот оно что…
Но Мегрэ, сидевший напротив него, был так же безмятежен, как и он сам.
— Он для тебя что-нибудь делал?
— Платил за выпивку.
Потом вдруг добавил с беззвучным смехом:
— Да ведь это неправда! Я говорю так, чтобы доставить вам удовольствие… Если вы хотите, чтобы я заявил в суде обратное, вы только подайте мне знак.
— Что же ты на самом деле видел?
— Если я скажу, вы мне не поверите.
— Все равно, говори!
— Ну так вот: я видел женщину, которая кого-то ждала… Потом пришел мужчина, и она бросилась к нему в объятия…
— Кто это был?
— Да разве я мог узнать их в темноте?
— Где ты стоял?
— Я возвращался из бистро…
— А куда пошла эта пара? К фламандцам?
— Нет! Они пошли к задней стороне.
— К задней стороне чего?
— Дома… Ну да что там! Если вы хотите, чтобы это было вранье… Я привык к таким вещам, понимаете… Когда меня судили, обо мне рассказывали столько всякого… Даже мой адвокат — он-то и оказался самым главным вруном…
— Тебе случается зайти выпить стаканчик у фламандцев?
— Мне?.. Да они отказываются мне наливать, потому что я как-то сломал их весы, ударив по ним ногой…
Они признают только таких клиентов, которые, напившись, сидят молча, не двигаясь.
— Так Жерар Пьедбёф говорил с тобой?
— А на чем я сейчас остановился?
Что он просил тебя сказать…
— Ну, так вот это уж правда… И такая уж правда, ей-богу, что я никогда не скажу вам то, что знаю, потому что терпеть не могу легавых, а вас, как и всех других!.. Можете пойти и повторить это судье. И я поклянусь, что вы меня побили и покажу следы ударов… Но это не мешает мне предложить вам стаканчик красного вина, если вам охота выпить…
Но тут Мегрэ посмотрел ему в глаза и вдруг поднялся с места.
— Покажи-ка мне твое судно! — сухо сказал он.
Что это было? Удивление? Ужас? Просто досада? Во всяком случае, лицо этого человека с набитым ртом скривилось в гримасе.
— Что вы хотите осмотреть?
