Соседние баржи удалялись в сторону, а «Полярная звезда» оставалась одна, и нос ее немного отошел от берега. В каюте виднелся свет.
— Иди вперед!
Нужно было перейти через мостик, состоявший из одной только доски, гибкой и неустойчивой.
На борту никого не было, хоть там и горела керосиновая лампа.
— Где твой хозяин держит свою воскресную одежду?
Мегрэ задал этот вопрос потому, что в каюте царил необычный беспорядок.
Работник открыл стенной шкаф и выразил удивление. На дне его валялась одежда, которая была на речнике еще сегодня утром.
Работник стал неистово жестикулировать. Он ничего не знал!
— Ну ладно! Можешь оставаться здесь.
Обескураженный Мегрэ вышел и наткнулся на таможенного чиновника.
— Вы не видели речника с «Полярной звезды»?
— Нет. А он не на борту? Я думал, он хочет уйти завтра рано утром.
— Это его баржа?
— Да нет, что вы! Она принадлежит его двоюродному брату, который живет в Флемале. Такой же оригинал, как и он…
— Сколько он зарабатывает перевозкой грузов?
— Франков шестьсот в месяц… Может быть, немного больше, если учитывать контрабанду. Но ненамного…
Дом фламандцев был освещен. Свет виднелся не только в окнах лавки, но и на втором этаже.
Несколько минут спустя там зазвенел звонок, Мегрэ вытер ноги о соломенный коврик и крикнул мадам Питере, которая уже выбежала из кухни:
— Не беспокойтесь!
Первая, кого он увидел, когда его проводили в столовую, была Маргарита Ван де Веерт; она перелистывала какую-то партитуру.
Воздушнее, чем когда-либо, в своем светло-голубом атласном платье, она приветливо улыбнулась комиссару.
— Вы хотите видеть Жозефа?
— А его здесь нет?
— Он пошел наверх переодеться… Это безумие ездить на мотоцикле в такую погоду! Особенно для него, он и так слабого здоровья и переутомлен своими занятиями…
Это была не любовь! Скорее обожание! Чувствовалось, что она может часами сидеть неподвижно и глядеть на этого молодого человека.
Что ж в нем было такого, чтобы он мог внушить подобные чувства? Разве его сестра не говорила о нем примерно в таких же выражениях?
— Анна с ним?
— Она готовит ему одежду.
— А вы? Вы давно пришли сюда?
— Около часу назад.
— Вы знали, что Жозеф Питере должен приехать?
Она слегка смутилась. Но это продолжалось только секунду, и она тут же ответила:
— Он приезжает каждую субботу, в один и тот же час.
— В доме есть телефон?
— Здесь нет! А у нас есть, конечно. Отцу ведь он все время нужен.
Сам не зная почему, Мегрэ начинал чувствовать к ней неприязнь. Или, точнее, она теперь раздражала его!
Ему не нравилась эта инфантильная манера держаться, нарочито детская речь, взгляд, которому она старалась придать наивную чистоту.
— Ну вот! Он спускается сюда…
И действительно, на лестнице послышались шаги. В столовую вошел Жозеф Питере, чистенький, свежий, только что причесанный влажной гребенкой.
— Ах, вы здесь, господин комиссар?
Он не посмел подать Мегрэ руку и, повернувшись к Маргарите, спросил:
— А ты ему еще ничего не предложила?
Слышно было, как в лавке несколько человек говорили по-фламандски. Пришла Анна. Спокойная, она склонилась в реверансе, которому, вероятно, ее обучили в монастыре.
— Это правда, господин комиссар, что вчера вечером произошел скандал в одном из городских кафе?..
Я знаю, люди всегда преувеличивают… Но садитесь же!.. Жозеф! Пойди принеси чего-нибудь выпить…
В камине горели торфяные брикеты. Рояль был открыт.
Мегрэ старался вспомнить впечатление, сложившееся у него еще когда он впервые пришел сюда, но каждый раз, как ему казалось, что он достиг цели, мысль его убегала в сторону.
Здесь что-то изменилось. Но только он не понимал что.
Его охватила досада. Лицо у него было замкнутое, упрямое, как в те дни, когда ему не везло. Точнее, ему хотелось сказать некстати что-нибудь неожиданное, чтобы нарушить окружавшую его обстановку.
Причиной этого неясного чувства была, главным образом, Анна. Она была все в том же темно-сером костюме, придававшем ее фигуре неподвижные формы статуи.
Неужели и впрямь недавние события не взволновали ее? Она двигалась, но при этом ни одна складка ее одежды не шевелилась. Лицо оставалось безмятежным.
Она напоминала героиню из античной трагедии, заблудившуюся в повседневной и мелочной жизни маленького пограничного городка.
— Вам случается иногда отпускать товары в магазине?
— Часто. Я заменяю маму.
— И наливаете вино?
Она не улыбнулась. Только произнесла с удивлением:
— А почему бы и нет?
— Речники иногда бывают пьяны, не так ли? Они, наверное, очень фамильярны, даже нахальны?
— У нас — никогда!
И она снова превратилась в статую! Она была уверена в себе!
— Вы хотите портвейна или?..
— Налейте лучше рюмку того Шидама, которым вы меня угощали в прошлый раз.
— Жозеф, спроси у мамы бутылку из старых запасов.
И Жозеф повиновался.
Ошибся ли Мегрэ, вообразив себе следующую иерархию в этой семье: сначала Жозеф, настоящее божество для всех. Потом Анна, потом Мария. Затем мадам Питере, посвятившая себя торговле. И наконец, отец, спящий в своем кресле.
Но сейчас Анна, казалось, беспрепятственно заняла первое место.
— Вы не обнаружили ничего нового, господин инспектор?.. Видели, что баржи потихоньку стали двигаться? Навигация восстановлена до Льежа, а может быть, и до Маастрихта. Через два дня здесь будет одновременно не больше трех-четырех баржей.
Почему она это сказала?
— Нет, Маргарита! Возьми рюмки, а не стаканы.
Маргарита как раз вынимала стаканы из буфета.
Мегрэ все еще мучила потребность нарушить обстановку в доме, и вот, воспользовавшись тем, что Жозеф пошел в лавку, а его кузина выбирала рюмки, он показал Анне фотографию Жерара Пьедбёфа.
— Мне нужно поговорить с вами о нем!.. — сказал он вполголоса.
Он пристально смотрел на нее. Но если он надеялся изменить безмятежное выражение ее лица, ему пришлось разочароваться. Она только подала ему знак, как будто оба они были в заговоре. Знак, который означал:
— Хорошо… Но потом…
И, обращаясь к вошедшему брату, спросила:
— Там еще много народа?
— Пять человек.
Тут выяснилось, что Анна не лишена чувства такта.
На бутылке, принесенной Жозефом, был маленький оловянный наконечник, благодаря которому можно наливать из нее вино, не теряя ни капли. Прежде чем налить, девушка сняла это приспособление, подчеркнув таким образом, что оно неуместно в гостиной, в присутствии приглашенных.
Мегрэ с минуту разогревал свою рюмку в руке.
— За ваше здоровье! — сказал он.
— За ваше здоровье! — повторил Жозеф Питере; из присутствующих, кроме Мегрэ, пил только он один.
— Теперь у нас есть доказательство, что Жермена Пьедбёф была убита.
Только Маргарита испустила легкий, испуганный крик, настоящий крик девушки, который можно услышать со сцены в театре.
— Это ужасно!
— Мне уже говорили, но я не хотела верить, — сказала Анна, — это еще усложнит наше положение, не правда ли?
— Или облегчит! В особенности если мне удастся доказать, что третьего января вашего брата не было в Живе.
— Почему?
— Потому что Жермена Пьедбёф была убита ударом молотка.
— Боже мой! Замолчите!..
Это воскликнула Маргарита. Она поднялась, смертельно бледная, готовая потерять сознание.
— Молоток у меня в кармане.
— Нет… Умоляю вас… Не показывайте его…
Анна же была по-прежнему спокойна. Она обратилась к брату:
— Твой приятель вернулся?
— Вчера.
Тогда она объяснила комиссару:
— С этим приятелем он провел вечер третьего января в одном из кафе в Нанси… Приятель уехал в Марсель дней десять назад, по случаю смерти матери… Он только сейчас вернулся…
— За ваше здоровье!.. — ответил Мегрэ, осушив свою рюмку.
И, взяв бутылку, он снова налил себе. Время от времени дребезжал звонок. Или слышался звук маленькой лопатки, которой насыпали сахар в бумажный мешок, стук весов.
— Вашей сестре не лучше?
— Думаю, что она сможет встать в понедельник. Но тогда она, конечно, не скоро приедет.
— Она выходит замуж?
— Нет. Она хочет постричься в монахини. Она давно уже мечтает об этом.
Почему Мегрэ угадал, что в лавке что-то происходит?
Звуки были все те же, может быть, даже потише. Минуту спустя, однако, они услышали, как мадам Питере сказала по-французски:
— Пройдите, они в гостиной.
Дверь отворилась и закрылась. На пороге остановился инспектор Машер, очень возбужденный; он силился казаться спокойным и смотрел на комиссара, который сидел за столом, намереваясь выпить рюмку можжевеловой водки.
— В чем дело, Машер?
— Я… Я хотел бы сказать вам пару слов наедине…
— О чем?
— О…
Он не решался говорить и подавал Мегрэ знаки, которые были понятны всем.
