Если это так, то что это может значить? Я разогревала ужин, заваривала чай, а сама ломала голову над загадкой. Неужели я опять запустила в свои владения троянского коня? Получалось, что именно так. Не помогла и подозрительность, ставшая второй натурой.
Если мои опасения не беспочвенны, то этот Андрей Петрович отменный психолог. Он совершенно правильно рассчитал, как завоевать мои доверие и признательность: темная ночь, насильники, благородный защитник, и все это на фоне двухдневной нервотрепки, которая притупила мою бдительность. Разумеется, я опять клюнула, как и положено слабой женщине.
Но зачем это ему (или им) нужно? Откуда, как говорится, ветер дует? Неужели опять прокуратура? Но что им дает эта ситуация? Может быть, теперь меня собираются обвинить в моральном разложении? Дальше этого предположения моя фантазия не шла. Не прикончить же меня собрались, в самом деле!
Ну что ж, придется быть крайне осторожной и тщательно оберегать — если не жизнь, то уж честь непременно. Я пошарила взглядом по кухне, и на глаза мне попался длинный узкий нож, который я использовала для резки хлеба. У меня были ножи и поновее, и поизящнее, но я пользовалась именно этим, потому что он был изготовлен из настоящей стали и его можно было наточить до остроты бритвы.
Мне подумалось, что в сложившихся обстоятельствах будет нелишним держать этот нож под рукой. Если честно, подобная мысль меня смущала и казалась немного смешной — ведь я не могла быть уверенной, что не нафантазировала эту страшилку от начала и до конца. Но, с другой стороны, у меня больше не было желания попадать врасплох ни при каких обстоятельствах.
Может быть, было разумнее позвонить кому-нибудь, но я этого не сделала по двум причинам — во-первых, боялась оскорбить этим звонком Андрея Петровича — ведь он, возможно, абсолютно ни в чем не был виноват, а во-вторых, мне не хотелось беспокоить по каждому своему чиху коллег. В конце концов, у них есть и более интересные дела, чем утешать мою драгоценную персону. А вдруг из-за нервных стрессов у меня начинает формироваться самая настоящая паранойя, и мне теперь каждый день начнут мерещиться злодеи и заговоры?
В общем, я припомнила, чему меня совсем недавно учил мой спаситель — делай, что должно, и будь что будет, — и отправилась накрывать на стол. Единственное, что я себе позволила сверх этикета — это спрятала нож за рукав блузки. Жакет я снимать не стала, поэтому моя маленькая хитрость осталась незамеченной, но я каждую минуту боялась пораниться и оттого двигалась как стеклянная.
В мое отсутствие гость, кажется, так и не присел. Поставив в углу портфель, он с большим любопытством перемещался по комнате, разглядывая книжные полки, разбросанные на столе бумаги, газетные подшивки, дискеты для компьютера и репродукции на стенах. Если его целью было что-то слямзить, то он мог проделать это уже сто раз. Мне оставалось утешаться тем, что дома я обычно никаких серьезных материалов не хранила.
При моем появлении Старостин спохватился и поспешил принять у меня поднос, который я ему с удовольствием уступила, надеясь, что если он будет занят, то не заметит некоторых странностей в моем поведении. Сама же я исподволь неотрывно за Андреем Петровичем наблюдала, чтобы, не дай бог, не пропустить чего-нибудь подозрительного.
Но при личном контакте все мои сомнения развеялись как дым. Глядя на обстоятельного, старомодного Андрея Петровича, невозможно было представить, чтобы этот человек мог держать камень за пазухой. Он с таким восторгом и простодушием расхваливал вчерашние котлеты, так восхищался свежезаваренным чаем и шоколадным рулетом, что мне сделалось совестно за мою недоверчивость. Интересно, что бы подумал мой гость, если бы узнал о ноже, спрятанном у меня за рукавом? Наверное, был бы в шоке. Едва я об этом подумала, как меня начал душить неудержимый нервный смех.
Пытаясь замаскировать эту неуместную веселость, я, как всегда в трудную минуту, схватилась за сигареты. Эффект получился почти такой же — Андрей Петрович был шокирован. Он старался быть сдержанным, но в тоне его слышалось откровенное неодобрение, когда он спросил:
— Вы курите за едой, Ольга Юрьевна?!
— Иногда, — сказала я. Приступ непрошеного смеха опять напал на меня, и пришлось срочно делать вид, будто я закашлялась.
Андрей Петрович покачал головой.
— Не сочтите меня за невежу, — сказал он категорически. — Но лично я среди человеческих пороков на второе место после пьянства ставлю курение. Как хотите, но я не понимаю, зачем такой молодой очаровательной, образованной женщине необходимо окуривать себя этим зловонным дымом! Не по-ни-ма-ю!
Если бы он знал зачем! Конечно, я не стала вдаваться в подробности.
— Это так все сложно, — туманно ответила я. — Лучше расскажите, Андрей Петрович, о своей работе! Наверное, нелегко сейчас в деревне? Вы какой предмет преподаете?
— У нас на селе своя специфика, Ольга Юрьевна, — улыбнувшись, ответил Старостин. — Дефицит кадров. Поэтому приходится быть на все руки. Лично я преподаю математику, географию, немного историю… Да, чуть не забыл — физическое воспитание тоже моя прерогатива.
— Вы — настоящий Ломоносов! — уважительно воскликнула я.
— Ну что вы! — махнул рукой Старостин. — До Ломоносовых нам как до луны! Но свое маленькое нужное дело стараемся делать честно и с душой. Но вам это, наверное, не любопытно… Ведь вы больше интересуетесь преступлениями всякими, убийствами… Как это теперь говорят — отморозками?
— Да как сказать? — вздохнула я. — Не то чтобы очень. Но в нашем деле железный закон — пиши о том, что интересно массовому читателю, или сходи с круга. Рынок, что поделаешь!
— М-да, рынок… — неопределенно протянул Андрей Петрович. — Рынок мы, допустим, построим… О душе бы не забыть!
Смех наконец оставил меня в покое. Я смогла расслабиться, и даже укоризненный тон гостя не слишком меня задевал. Честно говоря, я уже начала привыкать к Старостину, и он потерял львиную долю того очарования, которое я в романтическом порыве ему приписала. Несомненно, он был рыцарем, но чересчур правильным, пожалуй, его можно было даже назвать занудой.
С неторопливой обстоятельностью Андрей Петрович допил свой чай и отставил в сторону стакан.
— Ну, наелся-напился — лучше чем дома! — с преувеличенным подъемом сказал он. — Спасибо огромное! Если позволите, я еще минуточку посижу — уж очень в гостиницу не хочется! Вы не беспокойтесь — десять минут, не больше!
— Да я и не беспокоюсь, — ответила я. — С чего бы мне беспокоиться? Когда рядом такой защитник…
— Защитник… м-да… — протянул Старостин, неловко отводя глаза. — У вас тут всегда по вечерам так опасно?
— Да как вам сказать?.. До сих пор не замечалось, — ответила я. — В некотором роде для меня это было сюрпризом.
— Ну, а как в городе молодежная проблема? — деловито поинтересовался Андрей Петрович. — Знаете, дети меня волнуют больше всего. Наше будущее, сами понимаете… Наверное, много наркоманов? Сейчас ведь до чего дошло — даже девочки с ранних лет пьют, колют наркотики, сквернословят… Будущие матери! Ужасно! Вы в своем издании не пробовали поднимать эту проблему?
По-моему, Андрею Петровичу очень хотелось добавить в перечень женских грехов и курение, но из деликатности он все-таки от этого воздержался. С его стороны это было очень любезно, особенно если учитывать его неудержимое стремление к правде и справедливости. Но теперь он решил взяться за проблему молодежной преступности, а это не вызывало у меня особой радости — я не была готова обсуждать это сейчас.
— Ну, почему же? — не слишком жизнерадостно ответила я. — Случается, мы пишем и об этом… Все зависит от того, насколько сенсационна тема. Ведь у нас не публицистическое издание. Если откровенно, нас, скорее, можно отнести к желтой прессе…
И опять Старостин ничего не спросил о названии моей газеты. Мы будто заранее условились, о чем идет речь. Меня опять начали мучить всякие сомнения, и я снова принялась исподтишка рассматривать своего гостя, пытаясь поймать какой-нибудь намек на фальшь.
А он, взволнованно помаргивая, строго смотрел на меня сквозь толстые очки и продолжал увлеченно развивать свою мысль.
— Или вот еще проблема! — вдруг вспомнил он. — Секты всякие! Это ведь тот же наркотик, верно? Приходят разные «мудрецы», заманивают молодежь в свои сети… Шаманы, понимаешь, проповедники, гуру, будь они неладны!.. Обещают нашей молодежи вечное блаженство в обмен на душу, манят всякими сказочками… Вам с этим явлением не приходилось сталкиваться?
Вопрос был задан, что говорится, в лоб. На честном лице Старостина читался неподдельный интерес. «И чего это он так разволновался? — недоверчиво подумала я. — Воинствующий защитник православия, что ли?» И, разумеется, в голову мне сразу же пришла недотепа Аглая с ее неведомой страной Шангри-Ла, но сообщать об этом забавном случае Старостину я не торопилась. Почти безотчетно, можно сказать, краешком мозга я почувствовала, что вопрос содержит какой-то второй смысл, а между провинциальным учителем и странной барышней имеется непонятная, тревожащая связь.
