— Чего?!..
Их перепалку я слушать не стал. Надел кепку, отошёл в сторону и уселся на сложенные штабелем шпалы. Руки и ноги дрожали, но мне было совершенно не холодно. Прямо сейчас я жалел об одном — что пока подкладывал башмаки, случайно сломал лежащую в кармане зубную щётку…
— Ты, паря, это… Спасибо, короче…
Я поднял глаза. Прямо передо мной стоял бригадир путейцев, за его спиной неловко переминался с ноги на ногу проштрафившийся регулировщик скорости.
— Да ладно, пустяки, — пожал я протянутую руку. — Всякое в жизни бывает.
— Да это всё сортировщики. Напортачили, а нам отдуваться, — начал оправдываться башмачник. — Стрелку неправильно выставили, никому ничего не сказали, а тут ещё машинист отцепы выше положенного разогнал…
— Хорош бухтеть, — оборвал его бригадир. — Все виноваты. Нечего на других сваливать… Тебя, кстати, как зовут, парень?
— Андрей.
— А я Евгений Семёнович. А это, — он указал на башмачника. — Это Степан.
— Степан Алексеевич, — уточнил тот.
Семёныч насмешливо фыркнул.
— Ага. Степан Алексеевич Пыськин. Собственной персоной.
Оставшиеся возле рельсов путейцы громко заржали.
— Сами вы… — отмахнулся было Степан, однако не выдержал и тоже расхохотался. — Вот же, наградили предки фамилией! Ну, да и чёрт с ней! Человека же не фамилия красит, так ведь, Андрюха?
— Всё правильно. Не фамилия.
— Во-во, а я о чём говорю. У тебя самого-то какая?
— Фомин.
Степан и Семёныч переглянулись.
— А отчество?
— Николаевич.
Бригадир почесал в затылке. Потом озадаченно хмыкнул.
— Слушай, Дюх. А ты из какой бригады? Не из практикантов случайно? А то я тебя что-то совсем не припомню.
Я покачал головой.
— Нет. Я не из практикантов. Я тут вообще человек случайный. Просто проходил мимо, увидел дырку в заборе, ну и… вот как-то так.
Путеец с башмачником снова переглянулись.
— А ты вообще сейчас где-то работаешь или, как говорится, в свободном поиске?
Вопрос показался мне странным и где-то даже с подвохом, однако острой необходимости врать я не видел. Конечно, не в том смысле, чтобы совсем не врать, а в том, чтобы не врать о моём нынешнем состоянии. В том же, что относилось к побегу из изолятора и тем причинам, по которым я туда угодил, тут всё было с точностью до наоборот, тут требовалось фантазировать по полной программе.
— Да тут, в общем, дело такое. Меня на прошлой неделе из института вышибли, а следом и из общаги. Типа, за аморалку.
— Квасил что ли по-чёрному? — хохотнул один из путейцев.
— Да нет, я просто с дочкой декана слегка замутил, а потом разошёлся. А она, дура, папаше нажаловалась. Ну и… понеслось, соответственно.
— Да уж. Попал так попал, — согласился Семёныч. — Ну а дальше чего?
— Дальше-то? Дальше всё просто. Два дня у знакомого жил, потом к нему родственники приехали, пришлось уйти. Пошёл на вокзал, думал, билеты до дома купить, сам-то я с севера, а тут — бац! — чемодан увели. И сумку. А там всё. И деньги, и документы. Я, короче, к ментам, а они: ты, мол, бичуешь. Еле отбился от них. Потом вспомнил ещё одного приятеля. Он тут недалеко дворником подрабатывает, прописку получить хочет. Пристроил меня помощником. Неофициально конечно. День всего у него поработал и вот — на тебе! Сегодня из ЖЭКа пришли и как орать начали: почему, типа, неустановленные лица на вверенной территории дорогу метут? Что приятелю делать? Выгонят — плакала его будущая прописка. Вот и пришлось опять — в чём было, в том и ушёл. Вот такие дела, — развёл я руками.
— Понятненько, — кивнул бригадир, потом окинул меня внимательным взглядом, словно оценивал, и… вдруг предложил. — А знаешь что, Дюх… Пойдём-ка со мной в табельную, побалакаем. И ты, Стёпа, — глянул он на башмачника, — тоже с нами давай.
— Дык, ежели надо, так я завсегда, — не стал спорить Степан…
Четверг. 11 ноября 1982 г.
Уже четвертый день я живу и работаю по чужим документам, хотя, как и раньше, отзываюсь на то же имя и ту же фамилию. А вот по отчеству меня здесь никто не зовёт. И это правильно. Ну какое может быть отчество у не служившего в армии пацана, которому 18 стукнуло всего лишь месяц назад?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Зато у меня теперь есть маленькая бордовая книжечка, в которой черным по белому написано, что это служебное удостоверение принадлежит Андрею Михайловичу Фомину, монтёру пути ПЧ-16, выдано 5.11.1982 и действительно по 31.12.1982. Фотография, правда, на правой стороне не моя, но все в один голос, и Семёныч, и Кузьмич, и Жора с Захаром, и сигналист Серёга, и даже башмачник Степан уверяют, что морда на фотке — ну, вылитый я, с десяти метров фиг различишь.
История такая же удивительная, как и невероятная.
Хотя в жизни, бывает, и не такие чудеса приключаются.
Нечто подобное в понедельник со мной как раз и произошло.
Когда после едва не случившейся катастрофы мы зашли в табельную — обычный вагончик, заставленный разнообразным оборудованием и инструментами, Семёныч сразу достал из тумбочки ксиву и сунул её мне в руки. Сказать, что я тогда удивился, значит ничего не сказать. Имя и фамилия совпадают, фото похоже, владелец документа отсутствует и, если появится, то ближе к Новому году — на такую удачу нельзя было и рассчитывать. Причем, как выяснилось, мой однофамилец и тёзка устроился на работу в ПЧ только в пятницу, на «Подмосковной» его никто практически и не видел, а до того в штабе дистанции с ним общались только кадровики.
Как оказалось, этот товарищ был дальним родственником Семёныча, родом из Омска, и его судьба в чём-то перекликалась с моей. Только не настоящей, а вымышленной, сляпанной впопыхах «на коленке».
А.М.Фомин приехал летом в Москву поступать в МИИТ, но не поступил. Домой он решил сразу не возвращаться, остался в столице и несколько месяцев пытался устроиться на какую-нибудь денежную работу. Однако, как и с экзаменами, в этом молодой человек не преуспел и, в конце концов, обратился к Семёнычу. Путеец отказывать родственнику не стал: крепкие ребята здесь были нужны. Тягать шпалы и работать лопатой на свежем воздухе — самое то для молодых и здоровых. Для немолодых, в общем-то, тоже, но то, что, в первую очередь, для здоровых — это на сто процентов.
Увы, трудовая деятельность у тёзки не задалась. Он её даже начать не успел — получил телеграмму из дома о серьёзной болезни отца и в тот же день, прямо с работы, никого не предупредив, рванул в аэропорт. И только вечером в воскресенье, уже из Омска, позвонил по межгороду бригадиру…
— Ты представляешь, Дюх, какая подляна?! Я уже и с ПДС[4] договорился, и выше, чтобы этому дурню общагу выделили, поручился, что всё будет чики-чики, а он — хоп! — и слинял.
— Ну, вообще говоря, причина у него была уважительная, — заступился я за однофамильца.
— Да, знаю я, знаю, — отмахнулся Семёныч. — Просто тут дело такое. На нашу дистанцию в этом году выделили три квартиры по линии и шесть мест в общежитии. Дают в декабре. Но если этому обалдую вчинят прогулы, а потом ещё и уволят по тридцать третьей[5], у нас не то что общагу, квартиры отнимут.
— И что надо сделать, чтоб не отняли?
Вопрос, безусловно, дурацкий, но не задать его было бы глупо. Инициативу должны проявить путейские, а не я.
— Что, что… — почесал путеец в затылке. — Надо сделать что-то такое, чтобы никто ничего не узнал. Ну, в смысле, чтобы там наверху ничего не узнали, а тут, на земле, мы это как-нибудь порешаем.
— И как это сделать? — включил я дурку на полную. — Человека-то нет, как без него-то?
Семёныч аж крякнул с досады.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
«Ну что нынче за молодежь пошла? Ему намекают, намекают, а он…»
Эти мысли читались на его физиономии настолько отчётливо, что я еле сдержался, чтобы не расхохотаться в голос.
— Ну, ты же сейчас без работы, — помог бригадиру башмачник.
— Да. Без работы.
— И без жилья, — добавил Семёныч.
— И без жилья, — снова не стал я спорить.
