Только мало будет от этого пользы, если к воеводскому дворцу прискачет не одна сотня крымцев. Что тогда делать?
Непраздный этот вопрос встал уже в скором времени. Сагиб-Гирей, въехавший в ханский дворец, повелел немедленно заточить Шаха-Али и всех, кто поддерживал ставленника московского царя. Вторым приказом нового правителя был приказ осадить дворец воеводы, а вельможам, как им и обещал прежде ципцан, разрешил разорять русских купцов, которые находились в Казани, не щадить ни их самих, ни их слуг, убивать без жалости или брать в рабство.
— Но помните, мертвый гяур лучше, чем живой, — напутствовал переметнувшихся к нему вельмож Сагиб-Гирей, — а пленных мы еще возьмем. И самим хватит, и будет кого продавать в рабство.
У всех вельмож собраны готовые к разбою люди, молви только слово; мурзы, уланы, беи, советники всех рангов кинулись по домам, чтобы опередить других желающих поживиться.
Только дворец посла царского и дворец воеводы московского не позволено им трогать. Не по чину. Богатство этих русских вельмож принадлежит ципцану Мухаммед-Гирея. А жизнь их — Сагиб-Гирею. Ему же переходит и вся казна Казанского ханства. Ему решать судьбу Шаха-Али и тех, кто его поддерживал.
Настроен был Сагиб-Гирей весьма агрессивно.
— Всех обезглавить и — в Казанку.
Ципцан Мухаммед-Гирея осмелился возразить:
— Если мой повелитель позволит, я скажу слово. — И, дождавшись разрешительного кивка, начал с вопроса: — Почему мне так легко удалось убедить знать казанского ханства принять вашу сторону, мой повелитель?
— Потому что ты — хитрый как лиса, — не дав ципцану самому ответить на свой вопрос, перебил его Сагиб-Гирей, — мудрый, как старец. Наш брат и повелитель согласился отдать тебя нам первым советником, если Казань встретит нас открытыми воротами. Ты достоин этого. Ты — мой ширни.
— Премного благодарен. Да продлит Аллах ваши годы, мой повелитель, — согнувшись в низком поклоне, радостно отвечал новоиспеченный ширни. — А о том, что Казань легко согласилась открыть ворота, скажу так: хотя Аллах не обидел меня умом и хитростью, но в легкой, мои повелитель, вашей победе повинен сам Шах-Али. Да-да. Сразу же, как посадил его на ханство раб брата вашего и ваш князь Василий, Шах-Али тут же велел казнить всех, кто хоть словом обмолвился против неверных, кто считал унизительным платить дань даннику Орды. У казненных остались родичи и верные их друзья, они возненавидели лизоблюда князя московского, принялись настраивать против Шаха-Али казанцев. Я лишь нашел этих недовольных и сплотил. Их руками отдалил или уничтожил сторонников Шаха-Али.
— Ты хочешь сказать, чтобы мы помиловали отступников?
— Да. Пусть прольется кровь только неверных. Мой разум подсказывает мне, что и посла московского с вое водой надо не умерщвлять, а отпустить их к своему царю. Вместе с Шахом-Али.
— Но они тогда оповестят раба нашего князя Василия о готовящемся походе! Твой совет вреден!
— Нет. Пусть идут пешком. Не думаю, чтобы они успели раньше ваших туменов. Да, кроме того, можно с ними передать, что пошлете вскорости посольство для заключения мира.
Сагиб-Гирей даже улыбнулся, представив себе, как будет плестись со своими женами Шах-Али. Ну а если повезет и окажутся у него добрые кони на правом берегу, станет рассказывать о нашей почтительности к урусутам,[87] в то время как часть туменов Мухаммед-Гирея уже с тыла подкрадется к Москве. Сагиб-Гирею положительно понравился совет ширни.
— Пусть будет так. Если согласится Шах-Али написать письмо воеводе Арска, дам ему лошадь. Одну.
— У Шаха-Али — кровь чингисидов. Это вам, мой повелитель, зачтется. — Довольный, что удалось уговорить хана оставить в живых Шаха-Али, как он, ципцан, ему и обещал, продолжил: — Чтобы не пролилась кровь правоверных у стен воеводского дворца, объявите, мой повелитель, послу и воеводе, что даруете жизнь им и их слугам.
— И отпустить всех слуг, ты это хочешь сказать, в Московию?!
— Нет. Только воеводу и посла. Остальных же… Разве мой повелитель не знает, как могли выполнить или невыполнить свое слово великий Чингисхан и создатель Золотой Орды Бату-хан? Слово, данное врагу, высоко ли ценится? Пусть вначале разоружатся, а после этого…
Предлог всегда можно найти, специально для того возмутив пленников.
— Пусть будет так. Только посла московского мы не отпустим. Оставим его заложником.
— Мудрые слова молвят ваши уста, мой повелитель. Позвольте мне поехать на переговоры с послом и воеводой?
— Да. Но прикажи, пусть приведут ко мне Шаха-Али. Встретил Сагиб-Гирей Шаха-Али надменно:
— Кровь чингисидов, которая течет в твоих жилах, отступник, вынуждает нас даровать тебе жизнь. Мы даже отпустим тебя с женами твоими к рабу нашему, князю Василию, только продиктуй послание в Арск о своем отречении от ханского престола в нашу пользу. Мухаммед-Гирей уже осадил Арск. Ему на помощь идут новые тумены со стенобитными орудиями. Турецкими, — подчеркнул Сагиб-Гирей. — Они уже переправляются через Волгу. Арск будет взят, но нам не хочется, чтобы за интересы неверных лилась кровь мусульман. Если Арск сдастся, мы вскорости пошлем послов к князю Василию. Для заключения мира. С нашим посольством поедет посол Московии.
Еще никто не брал штурмом Арска, так крепки стены этого большого острога, так храбры и умелы его защитники. И конечно же, смысл в сопротивлении был, если бы Василий Иванович вел сюда свою рать, но какой смысл делать это сейчас.
Шах-Али не догадывался, что Сагиб-Гирей, отобравший у него трон хитростью и коварством, так же хитрит и строит козни сейчас. Никакие тумены не переправлялись через Волгу, они, притаившись в Диком поле, где в прежние набеги обычно оставались вьючные верблюды и лошади с коноводами, чтобы везти на них награбленное по своим улусам, ждали своего хана или его гонца. Они даже не смели совершать и самых малых набегов, чтобы запастись едой и кормом для коней. Все это брали из вьюков, которые заметно пустели, и лашкаркаши, оставленный при главных силах, слал гонца за гонцом к Мухаммед-Гирею, чтобы поторопить его с решением и не сгубить войско.
Не знавший ничего этого Шах-Али, понимая, сколько превосходящи силы крымцев, считал преступным губить людей. Сделав вид, что размышляет и сомневается, наконец согласился:
— Мы готовы продиктовать отречение и совет Арску. Не так скоро и ладно сговорился новоиспеченный ширни нового казанского хана с послом великокняжеским и воеводой московским. Здесь все было готово к кровавому пиру. Крымцы с трех сторон окружили высокую стену из плоского кирпича, которая надежно защищала дворец воеводы, а четвертую сторону, которая шла по самому берегу Казанки, взяли под наблюдение. Лучники в любой момент готовы были поразить стрелами любого, кто попытается вырваться из дворца или предпримет оттуда вылазку.
За высокой стеной, у бойниц, тоже изготовились к сражению. Луки натянуты, короткие железные стрелы-болты уложены в желобки прикладов самострелов, рушницы заряжены, порох на полках сухой. Воевода ободряет ратников:
— Если суждено испить чашу смертную ради веры нашей православной, ради князя нашего великого, царя всей России Василия Ивановича, пригубим ее достойно, без сраму. Не дрогнем перед басурманами погаными.
Напряжение предельное. Вот-вот начнется штурм. Начнется сеча, хоть и не великая. И одолеют ли нападающие горстку ратников русских, сказать определенно нельзя. Как Бог положит.
Вдруг выскочил на площадь перед дворцом всадник в сопровождении большой свиты. Сейчас взмахнет рукой и… Несколько стрельцов уже нацелило свои самострелы на вельможу, но всадник поднял руку с белым платком.
— Хочу говорить с послом московским и воеводой!
Разговор — не стрелы и не дроб рушниц. Может, что путное из переговоров получится? Василий Юрьев и Федор Карпов поднялись на звонницу надвратной церкви, служившую одновременно сторожевую и оборонительную службу.
— Сказывай, чего ради конники обложили палаты мои?! — спросил воевода подъехавшего к воротам посла крымского хана. — И почему ты предлагаешь переговоры?! Ты — такой же посол, как и посол царя всероссийского Василия Ивановича! Не гоже нам перед тобой шапки ломать.
— Волей Аллаха все изменилось, воевода, — отвечал новоиспеченный казанский вельможа. — Шах-Али отрекся от престола. Ханом и царем казанским стал Сагиб-Гирей, а я у него — ширни. Вот почему от имени моего повелителя, брата могущественного Мухаммед-Гирея, который завтра тоже прибудет в Казань, я предлагаю тебе сдаться на волю Сагиб-Гирея, да продлятся годы славной его жизни.
— На волю хана, говоришь? Ишь ты, губа не дура.
— Воля его такова: ты будешь отпущен вместе с Шахом-Али к своему государю, рабу Мухаммед-Гирея князю Василию со словом Сагиб-Гирея. Со словом мира. Посол московский остается. Он поедет к вашему князю с послами Сагиб-Гирея. Все твои ратники и слуги останутся живы, но тоже станут заложниками.
