Или представьте в стране вдруг товара какого-то образовалась прорва. Что будет, экономически грамотные вы мои? Верно, подешевеет товар. Вся страна это заметит? Опять правильно — так или иначе, вся страна. А Мариванна в зоне это покруче любого товара на воле будет.
Средство убить время, а это после жратвы и сигарет главная проблема любого зэка.
В зоне несколько всем известных барыг наркотой.
Количество барыг ограниченно, нельзя портить показатели учреждения. Но и без барыг нельзя — во-первых бабло немереное для «крыш» ментовских, во вторых народ зоновский должен прибывать в раскумаренном состоянии, чтоб не поперли на блатных, на их хозяев в штабе на горке или просто с тоски не переебли и не перерезали друг — друга. Пар надо стравливать время от времени. Крыши у барыг две — или высшая блатная власть или погоны. А это, как вы скоро поймёте, одно целое.
Иногда сейчас, уже на свободе, я замечаю, насколько легко купить любую наркоту, и мне становится страшно от понимания, что задействована та же самая система. Если не уснули ещё и следите за моей мыслью, скажите, а вот у вас в большой зоне, под названием какая ни будь федерация, кому выгодно чтобы наркотики были вне закона, но все же полуоткрыто продавались в столице под памятником Пушкину или у входа в метро Лубянка? Или только Шнур заметил эту глобальную разводку? Почему наркотики нельзя, а можно водку? Почему героин вызывающий сильнейшую физическую зависимость стоит в одном ряду с планом, вызывающим только лёгкую форму тупости?
Это я о том все твержу, что влез на чужую, зорко охраняемую территорию. Больше в зоне стало плана в последнее время. И по виду план другой, чем у барыг — эксклюзивных дистрибьюторов. И выстреливает приблизительно из одних и тех мест вскоре после каждого съёма. Зашевелились штатные стукачи. Обратила внимание оперативная часть колонии. Пошла разработка нового канала поступления наркотика в жилую зону. От покупателя к барыге, от барыги к оптовику, от оптовика к его гонцу из промзоны, вашему покорному слуге, лоховатому очкарику с чемоданчиком. Нарядчику промзоны.
* * *
Напряжённый, но эдак вроде расслабленно посвистывающий, помахивающий чемоданчиком, как школьник после удачно списанного экзамена, вхожу на жилую. У входа полукольцо надзоров. Каждая входящая колонной пятёрка зэков рассыпается и проходит шмон.
Один надзор — один зэк.
Я вхожу последний, надзоры уже подзаебались щупать и машут мне рукой, «Давай, давай пиздуй, нарядчик!» Вплываю вообще без шмона. Во как!
Теперь в нарядную, сбросить чемодан, с умным видом посчитать карточки, извлечь шпонку, и операция окончена. Благополучно.
Когда прохожу мимо кабинета ДПНК, Дежурного Помощника Начальника Колонии, похожего на рубку подводной лодки, кто-то барабанит изнутри по надраенному, как хрусталь стеклу.
— Эй, очкарь! Нарядчик!
Опер Валиджон! Это пиздец!!
Запал! Сдали нахуй! Вот и всё. И кому — кровожадному, тупому как читоз Валиджону. И это же надо — именно ему. Тому, самому после чьих душеспасительных бесед потом подолгу отливают водой. Сейчас начнет сбываться мой кошмарный сон. Ух, блять, взмок насквозь, протрезвел.
— А Валиджон-ака? Калайсиз? Якшимисиз, бошлык?
— Как ти, нарядчикь? Яхшимисан? Пашли, кеттык!
— Сейчас Валиджон-ака, только чемодан поставлю в нарядную.
— Не-не, чемодан нада, карточка возьмём. Чемадан сабой бери.
Мама, моя мама! Свидимся ли с тобой? Мудак твой сын. Мудак и есть. Опять вляпался. Господи, Боженька, если ты есть, помоги, помоги мне, Господи! Никогда не буду больше курить и таскать дрянь эту мутановскую! Клянусь! Честное слово! Спаси! Только спаси!
Иду напрямую в пятый кабинет. Валиджонский. Знаю, уже носил сюда карточки спалившихся производственников. Когда сажают в изолятор, ваша карточка переезжает туда же. Скоро туда поплывёт и моя карточка. Только вот попинает меня Валиджон немного и все.
Надо пережить это. Все когда-нибудь проходит. Пройдёт и этот кошмар.
— Эй, не туда, сюда, сюда давай, очкарь, они ждут!
Валиджон толкает меня в сторону кабинета с золотой табличкой
Майор Умаров К.К. Начальник оперативной части учреждения
Охуеть наделала шуму моя делюга раз сам Худой Косым, начальник оперчасти мной заинтересовался. Одно радует. Говорят, он никогда не бьет, во всяком случае, сам.
Худой Косым сидит за длинным полированным столом и что-то пишет. Сверху над ним строго, но справедливо взирает вдаль перманентный узбекский президент.
Косым поднимает на меня холодный взгляд сытого удава, секунд с тридцать, выдерживая паузу, так чтобы у меня колени затряслись, давит в хрустальной пепельнице недокуренную мальборину.
— А, нарядчик, трудяга, заходи, заходи. Давно хотел познакомиться. Вы свободны, Валиджон-ака.
Вали с поклоном исчезает за двойной дубовой дверью, покрытой изнутри затейливой резьбой — кто-то нарезал себе внеочередную свиданку.
Ух, блин хоть этого палача прогнал, уже легче на сердце.
— Говорят ты, нарядчик, на свободе английский учил?
— Вы все знаете, Косым Курбанович, у вас работа такая, все знать!
Учил, как же, учил.
— Сынок мой вот совсем не понимает, как важно сейчас английский знать. Все трояки таскает. Прямо не знаю, репетитора, что ли нанять? Или деньги ему давать за хорошие оценки? Что посоветуешь?
— Зачем же репетитора, Косым-ака! Вы мне его тетрадку принесите, я все проверю, напишу задание, вы отнесёте, он выполнит, принесёте опять — я проверю и так далее! Как настоящий Элвис Пресли у меня через полгода заговорит!
— Как Элвис Пресли говоришь? А он разве не петух был, Элвис Пресли твой?
— Не — это Элтон Джон петух, Косым-ака! Элвис Пресли вроде мужик был правильный.
— Элтон Джон, Элтонджан, хе-хе-хе. Молодец нарядчик, хорошо придумал. Элвис Пресли значит, а? Кури. Угощайся.
Тянет мне свои стомиллеметровые Мальборо.
— А разве можно здесь, Косым Курбаныч?
— Не всем, хе-хе-хе, не всем. Тебе пока тоже не можно. А дальше, оно видно будет.
Иди, в бараке покуришь.
— Спасибо, спасибо за доверие, Косым-ака, дети, они, знаете, наша будущее, все лучшее — детям!
Несу эту хуйню, а сам потихоньку продвигаюсь к двери, пряча за спиной злополучный чемодан. Шажок. Ещё шажок. Вот чемодан уже коснулся дверей страшного кабинета. Все-таки хороший человек этот майор Умаров, сына любит, сигарету вон какую длиннющую подогнал, а по-русски так совсем без акцента говорит, грамотный.
В этот момент Худой Косым переводит взгляд с окна на меня и, насупив седеющие брови говорит:
— А ну-ка задержитесь ещё на минуточку, осуждённый!
Глава 4 Дядя
После очень непродолжительного допроса я во всем признаюсь.
Двум высоким и угрожающе упитанным великанам из Мирабадского уголовного розыска оказывается достаточным слегка приподнять моё тщедушное, после московского метамфетамин-марафона тело, и опустить его на пол. Поболтавши ногами в воздухе секунд десять, я уже готов во всем признаться.
Подними они меня ещё пару раз, и я признался бы во многих других преступлениях, даже в тех которые никогда в жизни не совершал.
Более года в бегах предвкушал с дрожью в коленях и в холодном поту эту первую встречу с Законом. Мучился вечным страхом и бессонницей.
Теперь меня ждут: пытки, избиения, издевательства, вымогательства, надругательства и прочее в рамках судебного разбирательства. Мне казалось, менты будут страшно негодовать от глубины моего морального падения.
Я надел очки с толстыми стёклами, в надежде, что лоховатого очкарика будут меньше бить. Бить им меня не пришлось совсем.
Я со световой скоростью стал «содействовать следствию» с первых же минут «процессуальных действий», всё время искательно заглядывая великанам в глаза.
К моему облегчению, глубина моего морального падения их совершенно не интересовала… «Ты у них там авторитетом станешь» — заверяли менты: «Все кондиционеры воруют из окон, а ты такое бабло, сейф!»
Великанов серьёзно волновал вопрос, где же я закопал украденные деньги.
В их аккуратно подстриженных головах не умещалась возможность потратить «такую» сумму за первые сорок два дня в Первопрестольной.
Тут со мной случается чудо — я уже не в плохо побеленной комнате РОВД, с одной рукой прикованной к батарее отопления, я у доски в классе, все глаза обращены ко мне, а я несу какую чудовищную импровизацию задача которой, вызвать смех и такое необходимое мне всеобщее одобрение.
Правда, сейчас аудитория довольно опасная, но меня уже не остановить — отели, казино, ночные феи — князь Малко Линге наконец вернулся в фамильный замок, у большой белой мраморной лестницы вереницей вытянулись роллс-ройсы и дамы в вечерних туалетах.
