Он пьяный матери морду набьет, а потом идет ко мне и трахает меня. ….
И с кем можно поделиться этой болью?
С дневником?
С подушкой?
С невидимым Богом, прячущимся где-то под сводами церкви?
– И матери не смей звонить! – не то умоляя, не то приказывая, заклинала Надя. – Потому как через твою маму папаша мой нас найдет!
Сердце Ланы разрывалось на части от боли.
С одной стороны, как маме не звонить? Она же там умрёт от страха в неведении!
А с другой стороны, как подругу свою предать?
Ведь и правда он убьет Надю. Папаша ее…
Не надо думать, что и Надя не понимала терзаний подруги. Условились так…
Что неделю, ну, максимум две недели, Лана не будет говорить маме о том, где она.
А там девочки устроятся, подадут документы в МГУ и Лана вернется покаянная домой.
А чтобы мама её не сошла с ума от горя и неизвестности, решили позвонить во Всеволожск Владу Макарову, их однокласснику, чтобы передал Маме-Миле, что, мол, жива её дочка… А Владу Макарову можно было доверять, он в седьмом классе, чтобы доказать Наде свою любовь, живьем белую мышь съел… Живьем… Такому человеку можно довериться. Ведь Вадька Макаров собрался в Макаровское училище поступать, а туда слабаков не берут.
***
С жильём девчонкам повезло. Подружка Нади по Всеволожской музыкальной школе Маша Таранкина уже год как жила в Лосях в общежитии Метростроя. Она была постарше девчонок и после окончания школы уехала в Москву поступать в Литературный институт, но вместо этого устроилась работать в Московский Метрострой маляром-штукатуром.
– Поживете у меня в комнате, – сказала Маша, когда усталые подружки уже глубоко заполночь добрались до нее. – Мы все тут на Москве с чего-то начинали. Через полгода поймете, что правильно сделали, потому как Москва круче Питера нашего будет, это я уж теперь точно знаю.
***
Очередной сюрприз Надя преподнесла Лане наутро.
– Я в университет поступать не буду, – категорически заявила она подруге, когда Ланочка сказала, что пора бы им ехать в приемную комиссию.
– А куда ты будешь поступать? – удивленно спросила Ланочка.
– В милицейскую школу я буду поступать, – ответила Надя, – там и драться и стрелять научат. К тому же, на юридический оттуда берут без экзаменов.
Еще одним сюрпризом оказалось то, что Надя умудрилась потерять деньги…
А нужно на что-то жить.
– Так как же я теперь? – удивленная, в полной растерянности спросила Лана.
– Ну, ты уж как-нибудь, – ответила Надя. – Или давай тоже со мной в милицейскую школу!
– Но мы же ведь договаривались всегда быть вместе, – промямлила Лана.
– Знаешь, подруга, надо быть сильной! И вот что я тебе еще скажу: не нужно цепляться за кого-то, надо самой.
– Так ты меня бросаешь? – глаза Ланы погрустнели.
– Никуда я тебя не бросаю, – отрезала Надя. – Просто у тебя своя дорога, а у меня своя.
– Но я же сюда из-за тебя приехала, – продолжала недоумевать Лана.
– А я тебя не просила, – поджав губы, ответила Надя, – ты сама за мной увязалась…
***
Девочки расстались возле метро. Надя поехала в школу милиции, а расстроенная Лана… В кармашке ее джинсов лежала визитная карточка того чудака, который накормил их тогда в баре и потом пел им песню про хиппи и про Сан-Франциско.
При Наде Лана не хотела ему звонить.
Доехала до Лубянской, вышла наверх, прошла мимо знаменитого "страшного" дома, перебежала дорогу на красный, зашла в Детский мир…
Баринов не рассердился и не удивился звонку, а даже обрадовался.
– Какой у вас номер странный, – сказал он, – вы, наверное, из автомата звоните?
– Ага, – не следя за красивостью лексики, ответила Лана.
– Как хиппуется?
– Что?
– Я хотел сказать, как жизнь бегляцкая?
– А-а-а, это в смысле мы как хиппи?
– Ну да.
– Да так, ничего…
В фойе было очень шумно, и чтобы расслышать, что говорит Александр Евгеньевич, Лане приходилось ладошкой зажимать противоположное от трубки розовое ушко.
– Помощь материальная нужна? Денег дать, накормить, обогреть? – смеялся Баринов на том конце.
– Нет, денег не нужно, – отвечала Лана, – если разве только советом помочь.
Уговорились встретиться на Тверской возле книжного магазина "Москва".
– Это рядом с памятником Юрию Долгорукому, не перепутаешь, – сказал Баринов, – я через полчаса там буду, возле касс на первом этаже.
Лана поела, поковырялась в тарелке без аппетита, а потом разревелась.
– Ну-ну, ну что такое? – заволновался Баринов.
– Простите, простите, это я так.
– Ну, поплачь, это ты на подругу обиделась?
– Да как же? Я ведь из-за нее от мамы и от тети Вали сбежала, а она меня тут бросила! – Лана вдруг совсем зашлась в рыданиях. – Что мне теперь, домой во Всеволожск? Как я маме в глаза погляжу?
Баринов вынул из кармана дорогой телефон Vertu и набрал номер.
– Привет, Бальзамов, – сказал Баринов своему невидимому визави.
Ланочка ковырялась ложечкой в креманке и невольно прислушивалась теперь к разговору, который так неожиданно прервал их доверительное общение.
– Слушай, Бальзамов, ты ведь кругом, с какой стороны ни посмотри, мой вечный должник…
Баринов вальяжно расхохотался, услыхав в трубке какой-то остроумный ответ своего далекого собеседника.
– Бальзамов, я бы мог простить тебе несколько твоих грехов и долгов, если бы ты взял бы теперь к себе одну мою протежей. Я тебе тогда и последнюю твою гадость прощу и писать про нее не стану… У меня есть одна питерская девчонка…
Лана вздрогнула, понимая, что речь идет именно о ней.
– Ты вроде бы на Кубу собираешься? Возьми мою девочку в команду безо всяких там кастингов-шмастингов, и считай, что мы с тобой на сегодня в расчете… Что?
Почему я хлопочу? Да дочка она моя… Незаконнорожденная… Ну и ладушки… – Баринов повернулся к Лане, убирая в карман свой мобильный телефончик: – Хочешь поехать на Кубу в телевизионном шоу сниматься? У меня на телевидении знакомый один продюсер есть, он согласен.
– Меня? – поперхнувшись и едва не задохнувшись, переспросила Лана.
– Тебя, а кого же? – хохотнул Баринов.
– А как же университет? – засомневалась девушка.
– Ну, ты ведь не парень, тебя ведь в армию не возьмут этой осенью. А после дебюта в популярном телешоу тебя в любое театральное училище возьмут, это я тебе обещаю, или в МГУ на факультет журналистики, это запросто…
В глазах у девочки загорелись огоньки.
Телевидение, Куба, факультет журналистики…
– А как же Надя?
– А Надя твоя пойдет учиться на милиционера, – ответил Баринов, поднимаясь из-за стола.
Глава 2.
Subject two
Утро выдалось солнечным.
Но в голове было пасмурно.
Бальзамов страдал похмельем.
Эх, где те годы молодые, когда утром после вчерашнего можно было выпить бутылку пива, закурить сигарету и спокойно пойти на лекции?
Эх, когда они были молодыми, когда Бальзамов жил на Васильевском острове на улице Кораблестроителей и ездил в университет на трамвае, так медленно тащившемся по кривым и неровным рельсам, раскачиваясь, словно это был не трамвай, а пароход… И вечно опаздывая, Бальзамов сходил на углу Первой линии и там, повернув направо, шел в сторону Невы до своего родного журфака. Шел, слегка ссутулившись, приподняв воротник… Всегда без шапки, даже в сильные питерские морозы. Во какое здоровье было у Бальзамова! И в любые сильные морозы ходил всегда в курточке из тонкой армейской плащевки. Курточкой своею Бальзамов тогда очень гордился. Раритетная такая курточка у него была – настоящая "морская пехота", без подделки. И даже с фамилией реального американского солдата, который в ней когда-то ходил, неся службу скорее всего где-нибудь в Европе. Где и продал эту куртку какому-нибудь фарцовщику из Венгрии или Польши.
Бальзамова девчонки любили за эту курточку. Тогда как раз на кассетах пошел ходить по городу фильм – "Рембо. Первая кровь". Красивый итальянец Сталлоне в курточке американского морского пехотинца – он всем сразу стал бесконечно мил.
И когда девчонки-первокурсницы, приехавшие из провинции, громко шептали друг дружке, округляя глаза и дергая друг дружку за подолы, – гляди, Катька, Сталлоне, гляди, Катька, Рэмбо идет, Бальзамов с удовлетворением понимал, что эти дурочки из Киришей и Волховстроя уже готовы отдаться ему. Только за то, что на нем такая курточка.
А теперь то вот с похмелья, да по морозцу, разве поехал бы он в трамвае на работу?
Или в мороз десятиградусный вышел бы он теперь в такой курточке на рыбьем меху на улицу?
Эх, где она, молодость?!
Теперь если с похмелья не попить теплой ряженки да не покушать потом свеженького картофельного пюре, а сразу, как в студенческие годы, закурить натощак, то точно – через полчаса придется на реанимационной амбулансе с фиолетовой мигалкой на Сухаревскую, в Склифосовского…
