Долго я прождал в приёмной. Наконец, меня пригласили в кабинет. Войдя, я увидел сидевшего за столом в мягком кресле человека с недружелюбно-презрительным взглядом. Он предложил в качестве пристанища для конструкторского бюро… кустарную кроватную мастерскую.
Мне стало ясно, что меня и весь коллектив инженеров и рабочих хотят поставить в такие условия, при которых невозможно будет заниматься любимым делом.
В этом я окончательно убедился, когда увидел кроватную мастерскую.
Мастерская помещалась в небольшом кирпичном одноэтажном сарае. Сарай был не оштукатурен, пол земляной. Помещение походило на свалку: столько там было грязи, паутины и мусора. Вероятно, его не чистили много лет. Территория, принадлежавшая мастерской, была большая, но там стояли какие-то деревянные сарайчики, конюшни, и везде мусор, грязь.
На другой день я посоветовался с товарищами.
Что нам делать? Помещение крохотное и негодное. В мастерской делались лишь грубые железные кровати. Рабочие мастерской — очень низкой квалификации.
Но мы все были молодые, здоровые и страстно любили авиацию, другого выхода не было, поэтому решили согласиться на переход в кроватную мастерскую. Мы были уверены, что в конце концов победа будет за нами.
Конечно, тогда мы и не мечтали, что эта мастерская через несколько лет превратится в большой культурный авиационный завод и что наш маленький коллектив явится основателем этого завода. В ту пору мы думали только о том, чтобы получить хоть какую-нибудь возможность для работы.
Я отыскал начальника мастерской. Это был юркий молодой человек. Как только я назвал себя, он быстро заговорил:
— А! Слышал, слышал! Как же! Очень приятно познакомиться! Мне о вас уже говорили. Надеюсь, сработаемся. Вы понимаете, дело у нас хоть и маленькое, но с большим будущим. Мы должны выпускать в год десять тысяч кроватей.
— Знаете, кровати — это дело простое, — возразил я. — Нам придётся больше заниматься самолётами. Вот мы задумали новый учебный самолёт…
Но он перебил меня:
— О самолёте тоже можно подумать. Но ведь это дело невыгодное, а кровати дадут нам за год несколько десятков тысяч чистой прибыли. Вы человек деловой, конечно, поймёте меня.
Я считал себя деловым человеком, но понял, что никогда с ним не договорюсь, и решил просто от слов перейти к делу.
Мой коллектив в двадцать пять человек перебрался с завода в кроватную мастерскую. Перевезено было и наше незамысловатое имущество: дали нам с завода чертёжные принадлежности, несколько верстаков и тиски. Мы заняли половину мастерской, а в другой половине делались кровати.
В своём помещении мы прежде всего начали наводить порядок: оштукатурили стены, побелили их, сделали деревянный пол и вымыли всё, потом расставили инструменты и начали работать.
Денег нам отпускали очень мало, жалованье постоянно задерживали на пять-десять дней. Но всё бы ничего, если бы условия работы были сносные.
Требовалось вытачивать из металла тонкие и сложные детали самолёта, а у нас не было станка. Пришлось, да и то с боем, взять из кроватной мастерской станок для навивки пружин. Станок этот был старый, весь разбитый. Но у нас работал молодой токарь Максимов, замечательный мастер, виртуоз своего дела. Он привёл в порядок станок и на нём делал детали, которые с честью служили на самолёте.
Верстаки были старые, допотопные. Сколько трудов вложили столяр Хромов и его помощники в каждую деталь самолёта!
Наше крохотное помещение разделяла лёгкая фанерная перегородка. В небольшой «комнате» работали конструкторы и чертежники, которым надлежало делать сложнейшие чертежи и вычисления, думать над очень серьёзными вещами, в то время как за перегородкой стоял ужасный шум: жестянщики колотили, столяры стучали, пел станок. И всё-таки мои молодые товарищи с утра до поздней ночи трудились над конструкцией самолёта.
Но кто-то упорно продолжал нас преследовать, и мы чуть не лишились даже кроватной мастерской.
Однажды я уехал в командировку в Ленинград. Когда вернулся, мне сообщили, что нас куда-то хотят перевести, а в кроватной мастерской расширяют производство кроватей. Я понял, что нас хотят оставить совсем без помещения. Тогда я пошёл в редакцию газеты «Правда» и рассказал про все наши беды.
— Директор мастерской не интересуется самолётами, — говорил я, — ему нужна только прибыль с кроватей. Помогите нам! Помогите мне стать директором, я буду заниматься и самолётами и кроватями.
С помощью «Правды» нас оставили в мастерской, а меня назначили директором.
Некоторые смеялись:
— Тоже фабрикант: в год десять тысяч кроватей и один самолёт.
После того как меня назначили директором мастерской, жить стало легче. Кроватей мы, правда, выпускали мало, зато над самолётами работали больше. Лучших рабочих-кроватчиков я переквалифицировал на самолётостроителей. Наш коллектив увеличился. А скоро мы приобрели и настоящий станок.
Как-то я познакомился с начальником одного крупного московского строительства и рассказал ему о трудностях своей работы. Он решил помочь нам и подарил прекрасный токарный станок.
Но когда мы этот станок получили, то оказалось, что в дверь нашего «механического цеха» он не проходит. Пришлось разломать часть стены у окна и таким образом втащить его.
Когда у нас появился станок, мы стали свою мастерскую называть заводом.
Станок мы получили, когда уже была готова наша первая учебная машина УТ-2.
В то время учебными машинами были бипланы У-2, тихоходные, с грубым управлением. А боевые машины — истребители и бомбардировщики — были подвижными, быстроходными, с управлением более точным. И выходило так, что полёты на учебном биплане не давали молодому лётчику должной подготовки, когда он переходил на скоростные боевые самолёты монопланного типа.
Поэтому с самого начала работы над машиной я поставил себе задачей сделать учебный самолёт таким, чтобы он по своим лётным качествам близко стоял к современным боевым самолётам. Весь наш коллектив с энтузиазмом работал над выполнением этой задачи. Построенная нами машина УТ-2 была монопланом, довольно быстроходным, позволяющим делать фигуры высшего пилотажа.
В 1936 году наш самолёт принимал участие во всесоюзном спортивном перелёте. В соревновании участвовало около тридцати самолётов. Перелёт происходил на пять тысяч километров: Москва — Горький — Казань — Сталинград — Севастополь — Одесса — Киев — Москва. Первенство досталось нашей машине.
На Тушинском аэродроме
Летом 1936 года на Тушинском аэродроме для членов правительства был устроен показ спортивных самолётов, планёров, парашютных прыжков — словом, всего того, из чего состоит воздушный спорт.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
