— Почему нет?
Их взгляды встретились. Он неловко подвинулся на кровати, и она страшно заскрипела.
— Женщина, с которой я выбрался на берег, — я любил её.
— Да, теперь я вспоминаю её. Тогда я думала, что она просто это. Но ты мне сказал, что она — мёртвый человек, а я верю тому, что ты говоришь, — Майна продолжала спокойно вязать.
— Я любил многих женщин, и только некоторые из них испытывали ко мне ответное чувство, — он удивился тому, что говорит ей всё это. Там, в Мире, он не знал никого, с кем можно было бы поделиться этими воспоминаниями. Над ним или посмеялись бы, или грубо одёрнули. Друзья. Он многих называл друзьями, но быстро осознал всю поверхностность этого понятия. Самое смешное, что он откровенничал с женщиной, которую почти не знал (хотя она знала его хорошо — по крайней мере, видела его тело). Так он не говорил даже со своими любовницами. Может, ему стоило вырвать у неё из рук вязание, бросить её на кровать и заняться любовью? Нет, он не хотел, определённо не хотел.
Впрочем, почему? Ведь она ему нравилась, она только что сказала, что любит его, она была привлекательной — он часто представлял, как эти серебристые волосы будут скользить по сто животу.
— Я хочу взять тебя за руку, — сказал он.
Она отложила вязание и протянула ему руку.
Неожиданно в дверь постучали. Гред и Ланц пошли к двери, чтобы сказать посетителю, что Тот Кто Даёт Имена отдыхает. Они давно привыкли к частым визитам.
По комнате летала бабочка. Они с Майной некоторое время наблюдали за ней. Насекомое долго порхало по комнате, пока не обнаружило окно, через которое вылетело на волю.
Майна подошла и нежно поцеловала его руку, проведя по ней кончиком языка.
Приближалось обеденное время.
* * *
…его попросили справить свои надобности и по качающейся ненадёжной деревянной лестнице отвели на чердак дома. Там было пыльно и грязно. Грязь собиралась там, по-видимому, не одно поколение. Кроме пыли, повсюду валялись ящики и старое тряпьё. Покатая крыша дома была в хорошем состоянии. Это немного удивило его — к чему такое беспокойство о крыше под вечным солнцем? Затем он сообразил, что если кругом растут травы, кусты, деревья и злаки, то их что-то поливает, то есть в Альбионе должны быть и дожди, и хорошие дожди. Видимо, по этой причине единственное маленькое оконце на чердаке было забрано чем-то, на взгляд похожим на мутно-серое стекло, на ощупь тёплым и податливым.
После ухода родителей Майна некоторое время оставалась с ним.
— Ты можешь открыть окно, — сказала она, — но сиди тихо и не урони здесь чего-нибудь — солдаты могут зайти в дом. Мы сделаем так, чтобы они не обратили внимания на дверь, ведущую на чердак. Чтобы казалось, что её не открывали очень долгое время, — она оттёрла с рук пыль. — Честно говоря, я не думаю, что чердак их заинтересует. Порой они обыскивают дома, но ничего конкретного не ищут. Думаю, они делают это просто так, чтобы мы помнили об их существовании.
— Откуда ты это знаешь, Майна?
— Мы все об этом знаем. Вот так.
Он неожиданно понял, что она имела в виду… У жителей Альбиона было два типа памяти, принципиально отличавшихся друг от друга. Во-первых, было то, что они просто знали, например, как пропахать борозду в поле или починить крышу. Эти знания являлись чем-то вроде инстинкта, либо заложенного в глубоком детстве, либо врождённого, как рыжие волосы или длинный нос.
Второй тип памяти был совершенно другим. Он включал в себя то, что люди узнавали в течение жизни. Эта память была очень выборочной: если поля могли меняться всего за один период сна, то всё прошлое было сомнительным, а воспоминания ненадёжными, так же, как и знания, почерпнутые из них. Само понятие памяти оказывалось ненужным. А если и люди меняются так же, как поля? Человек, которого ты полюбил в один из периодов бодрствования, в следующем может просто не существовать — как будто его и не было. Но то, что повторяется регулярно, может быть выбрано из общей массы фальшивых воспоминаний и определено как реальность. Например, периоды роста и созревания злаков, а также регулярное появление солдат Эллонии за урожаем. Все воспоминания о каких-либо разовых нарушениях регулярности просто исчезнут — будут считаться фальшивыми. Постоянно капающая вода в пещере создаёт сталактиты и сталагмиты, а бесчисленные капли, падающие хаотично, просто утекают, не оставляя за собой никаких следов.
Неудивительно, что крестьяне так стремятся получить имена. Ведь имена произносятся часто. У себя на родине Терман встречал знакомых людей, о которых не мог вспомнить ничего, пока не припоминал их имени. Только тогда на память приходили их занятия и интересы, их симпатии и антипатии. В Альбионе был тот же самый, но только многократно усиленный эффект. Давая людям имена, он вместе с ними давал им их неповторимую личность, а вместе с нею и личные воспоминания.
— Я постараюсь сидеть так тихо, как только смогу, — сказал он.
Майна улыбнулась.
— Сиди ещё тише, и тогда всё будет в порядке.
Он сел на корточки и улыбнулся ей в ответ. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, а затем она неожиданно шагнула вперёд, нагнулась, крепко поцеловала его в губы и отошла.
— Извини, — сказала она. — Я не должна была делать этого.
— Всё в порядке. Мне очень даже понравилось.
Он вытер губы рукавом.
— Но мы не любим друг друга, — возразила она.
— Ещё не всё потеряно.
Говоря не всё, он подразумевал совершенно обратное. Снова вопрос: почему он не хотел полюбить её? Ведь, если разобраться, он уже любил.
В луче света вокруг неё кружили пылинки.
«Какая дурацкая вещь — разум, — подумал Терман. — Он всегда усложняет самые простые вещи». Любовь к ней была бы чем-то вроде… педофилии, ведь можно сказать, что ей всего лишь несколько недель от роду. С другой же стороны, она для него как мать. Она кормила и поила его, когда он был беспомощен, как ребёнок. Может это как раз и пугало его — то, что она видела его таким беспомощным?
— Если солдаты Эллонии придут поздно, мы принесём тебе еду. Я расскажу тебе о том, что происходит, если они не зайдут в дом. Иначе они меня услышат.
Он в тысячный раз захотел спросить, зачем она всё это делает. И не спрашивая уже знал ответ: помимо личных чувств, для Майны был важен тот факт, что он возвращал её соплеменников к реальности. Вместо этого он сказал:
— Ты не слишком беспокойся обо мне.
— Я не о тебе беспокоюсь — ответила она, глядя через окно на поля. — Хоть ты и значишь для меня много, я думаю обо всех. Мы должны показаться солдатам такими же, как всегда, а это будет трудно. Придётся притвориться, как будто у нас нет имён… и прочее…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
