— Prenez ceci, Madame, — посоветовала продавщица, когда Клэр попросила два куска бри де Mo, и указала ей на выглядевший слишком твердым полукруг с белой как мел серединкой. — Celui-ci sera bien pour vous[31].
Эдвард в рот не возьмет бри, даже и несозревший. Ради приличия съест кусочек стилтона и, возможно, кусочек чеддера. А может, и нет, чтобы не заметили, что он не ест французских сыров. Она указала на лежавший рядом кусок бри, из-под корки которого на доску в витрине стекали кремовые капли. Она любит французские сыры, особенно с острым запахом.
— Celui-là. Deux grand morceaux, emballés séparement, s’il vous plait[32].
Лицо продавщицы выразило одобрение.
— Bien sur, Madame[33].
— Правильный выбор, — сказал кто-то за ее спиной по-английски с американским выговором.
Обернувшись, Клэр увидела Патрицию Блум, мать одной из прежних одноклассниц Джейми, маленькую, кругленькую, неизменно жизнерадостную, с изумительно красивым лицом. Клэр относилась к ней с опаской. Дочь Патриции Эм была одной из самых популярных девочек в классе и не обращала на Джейми ни малейшего внимания.
— Они вечно пытаются подсунуть нам что похуже, — шепнула Патриция и ослепительно улыбнулась продавщице. — Думают, это то, что нам нужно.
Продавщица улыбнулась в ответ. Передала Клэр завернутые в пленку куски сыра с ценниками на них. Клэр сложила их в корзинку, размышляя, понимает ли продавщица по-английски.
— Как дела у Джеймса? — спросила Патриция. — Эм сказала, он в этом году учится дома.
Не исключено, что Джейми вышибут из этой чертовой школы и провал потянется за ним, как хвост. Если ей не удастся помочь, не приведя его в ярость своим вмешательством. А Эм ни за что не пришло бы в голову сказать матери, что Джейми забрали из Международной школы. Она вообще вряд ли заметила его отсутствие. Со временем Джейми повзрослеет, преодолеет неуклюжесть долговязого подростка с неизменным удивлением на лице, но пока он еще не оформился и девочкам вроде Эм должен казаться по меньшей мере странным.
— Спасибо, хорошо. Да, он уехал в Англию, — ответила она, последовательно подставив щеки для поцелуя. Наверное, Патриция узнала от кого-нибудь из родителей. В иностранной колонии любят посплетничать. Друзей почти ни у кого нет, зато все знают всё обо всех. Только бы до них не дошли слухи о его неприятностях в школе. Хорошо, что не вышвырнули — пока, во всяком случае. Отстранение от занятий — еще не исключение.
— Ага, держу пари, в бывшую школу отца! — воскликнула Патриция. — Что это было? Кажется, Итон?
— Нет, — ответила Клэр. — То есть мой муж учился не в Итоне.
Она перехватила корзинку поудобнее. Нужно позвонить в Барроу до одиннадцати сорока: позже директор начнет собираться на обед, а это не самый удачный момент для разговора.
— Он в Барроу, недалеко от Лондона, — добавила она. — Что нового в Международной школе? Джеймс по ней скучает. Разумеется, мы его перевели не потому, что школа нам не нравилась. Просто решили, что пора.
— Понятно, — рассмеялась Патриция. — В школе все в порядке. Пришлось отменить поездку всем классом в Лондон. По соображениям безопасности, знаете ли. Но я все равно везу туда Эм и кое-кого из ее друзей. Через неделю. Может, встретим там Джеймса!
— Вполне возможно. — Не только вряд ли возможно, но и не особенно желательно, подумала Клэр и поняла, что Патриция тоже это понимает. — Ну что ж…
Из-за плеча Патриции, за рядами бутылок с соком, возникло знакомое лицо.
У Клэр замерло сердце. Его лицо, похудевшее, и седина в волосах, но это совершенно точно он. Та же бледная кожа, впалые щеки, те же высокие скулы, и над ними — пристальный взгляд необыкновенной синевы, пронзительный, как никакой другой.
Найл.
Когда она увидела его в первый раз, он стоял на каменной ограде, окружавшей дом ее тетушки в Ньютоне, недалеко от Бостона, — с тех пор он всегда казался ей выше своего роста. Лицо исчезло. У нее перехватило дыхание, и она инстинктивно протянула вперед руку. «Кто-то должен быть рядом, — подумала она. — Он не подойдет, если кто-то будет рядом». В тот раз он стоял на каменной ограде, пожевывая травинку и наблюдая, как ее кузен Кевин у въезда во двор меняет масло в машине. «Ничего-то у тебя так не выйдет», — сказал он, и она поняла, что он не такой, как они все. Он отличается от нее, американки ирландского происхождения, и от ее кузена Кевина, ирландца из Бостона. Он — ирландский ирландец.
Клэр ухватилась за руку Патриции. Нет, это не он. Ну вот, у нее уже рассудок мутится. Но как похож!
— Подай-ка мне вон тот ключ, Клэр, — проворчал Кевин, делая вид, что не обращает на незнакомца внимания.
С пепельных волос Кевина стекали капельки пота и подрагивали на мочках ушей. Одна упала на покрытие подъездной полосы. Жара плотной сетью накрыла всех и вся. В тот день на улице было под сорок.
Клэр было двадцать лет, и невыносимо жаркое лето тянулось мучительно медленно. Работа в бостонском музее Изабеллы Стюарт Гардинер, которую она нашла на лето и которой так радовалась поначалу, свелась к бесконечному заполнению каталожных карточек в кабинете с небольшим окном и крошечным вентилятором, где она с трудом выдерживала долгие часы до конца рабочего дня. Облегчения не приносила даже зеленая лужайка перед пригородным домом тетушки, куда она возвращалась по вечерам.
— Который? — Инструменты валялись по всей дорожке. Клэр заметила по меньшей мере три разных гаечных ключа.
— А хрен его знает, — ответил Кевин. — Давай вон тот.
Она взяла ключ, на который он указал, тоже стараясь не обращать внимания на незнакомца, не сводившего с нее глаз. Из-под густых волос Клэр украдкой взглянула на него, но увидела не лицо, а ноги в потертых вельветовых штанах, не подходящих для такой жары. Кожа на коленях, просвечивающая сквозь выношенную ткань почти на уровне ее глаз, была белой, как березовая кора. Он отличался от всех ее знакомых — никто из них не разглядывал ее в упор.
Кевин с ворчанием бросил ей ключ. Она едва успела отскочить в сторону.
— Великоват. Подай следующий.
— Ничего-то у тебя так не выйдет, — заявил незнакомец, когда она передала Кевину другой ключ. Голос у него был мелодичный, но звучал грубовато. Он спрыгнул с ограды и ногой в ботинке — несмотря на жару, на нем были кожаные ботинки — пнул оставшийся ключ в сторону Кевина. — Вот этот будет в самый раз, дубина ты этакая, — бросил он через плечо, неспешно направляясь в сторону кухни тетушки Эл. Дверь за ним резко захлопнулась.
Клэр села на ограду, на которой он стоял.
— Кто это?
— Да черт его знает, кузен какой-то. Какая-то идиотская дальняя-предальняя родня. Очередной объект мамочкиной благотворительности.
Клэр стало не по себе. Тетя Элен заставила ее переехать к ним в Ньютон, увидев сырую комнатушку, которую Клэр намеревалась снять в центре Бостона, недалеко от музея. У тети Элен было большое сердце, открытое для всех.
Кевин дотянулся до последнего ключа, того самого, который пнул дальний-предальний кузен, и ухватил им сальник. Масло с силой вырвалось наружу. Выругавшись, он схватил ведро:
— Чертов подонок!
Клэр поднялась и прошла в кухню.
А вот и он собственной персоной, сидит в кухонном уголке, сжав в руке стеклянную бутылку с колой. Горлышко запотело, вода стекает по бокам. Стряхнув капли с пальцев, он приложил бутылку к губам.
Она села рядом с ним на кухонную скамью, наблюдая, как движется его кадык. Чуть старше ее, наверное, двадцать один — двадцать два. И нисколько не выше. Они сидели у стола плечом к плечу, и его голое колено было совсем близко. Шедший от его кожи ровный жар, как волна, охватил ее вялое от летней духоты тело и вывел ее из оцепенения. Она чуть отодвинула ногу.
Он залпом допил остатки колы, поставил бутылку на стол и рыгнул. Потом взглянул на Клэр. Она смотрела вниз, на свои руки. И он уставился на них.
Она подняла голову. Их взгляды встретились, и она увидела, что глаза у него ярко-синие, холодные и блестящие, как снег зимой. Как ему удается прожигать ее взглядом, с такими-то холодными глазами?
— Меня зовут Клэр.
— Знаю. — Найл взял ее руку со стола. Осторожно повернул ее ладонью вверх и опять положил на стол.
— До чего красивые у тебя руки, Клэр!
Она развернула их перед ним. Все пять длинных тонких бледных пальцев, один за другим. Едва заметный подъем вокруг первого сустава, нежное уплотнение второго, мягкий холмик третьего, потом широкие, плоские жемчужины ногтей, пальцы длиннее ладони, кверху чуть сужающиеся, изящные, но не хрупкие. Сначала большой, потом указательный, за ним средний, затем безымянный и, наконец, мизинец. Они словно сняли с себя покровы, которых никогда не имели.
— Спасибо, — сказала она.
_____
Это все из-за жары. И из-за того, что утром не позавтракала. Жара давит на нее, лишает способности мыслить, как в то долгое знойное лето. Она вытерла пот со лба и осознала, что все это время крепко держалась за руку Патриции.
