Опять «мы». Однако, не успели они в Бостоне сесть в самолет, летевший в Дублин, от «мы» не осталось и следа.
_____
Она оказалась одна с воображаемым ребенком и со своим страхом — и когда самолет взлетел, и потом, когда они проплыли над пышными облаками и в самый ливень шлепнулись на ирландскую посадочную полосу, и когда она отстегнула ремень, потянулась, чтобы поудобнее устроить живот, и медленно, мелкими шагами пошла к выходу из самолета, стараясь не забыть наставления Найла о том, что беременные женщины ходят вразвалку. Дублинский аэропорт втянул ее, и она не сопротивлялась, только не могла избавиться от желания оказаться в Гарварде и вернуться к правилам образования сослагательного наклонения для первого лица единственного числа прошедшего времени от испанского глагола «amar», что означает «любить». Во время полета она боролась с желанием встретиться глазами с Найлом, место которого, забронированное отдельно, находилось впереди, через ряд от ее места; она не смотрела на него, даже когда ходила в туалет («Ходи почаще, — наставлял он ее, — беременным все время хочется»), но, идя вместе с другими пассажирами к месту выдачи багажа, она готова была помчаться на своих длинных ногах вперед и догнать его. «Ребенок толкается», — сказала бы она, чтобы превратить все это безумие в шутку, но вдруг потеряла его из виду — он, не остановившись, прошел сквозь багажное отделение и затерялся в толпе ирландских лиц и голосов. Ее охватила паника — от страха перед таможенниками или от ужаса, что она его потеряла? Она покачнулась. На мгновение ей показалось, что она вот-вот лишится чувств.
— Что, последние месяцы? — Какая-то женщина не дала ей упасть. — Неподходящее время для путешествий.
Какой-то весельчак с седой головой и румяными щеками предложил поднести ее чемодан. К этому времени она почти поверила в то, что действительно ждет ребенка — их с Найлом ребенка.
— Очень мило с вашей стороны, — пробормотала она в ответ фразу, которую прочла когда-то в книге или услышала в кино. Все происходящее, и она сама в том числе, казалось нереальным. — Я в норме, просто немного устала, — добавила она.
На улице его тоже не было; она быстро залезла на заднее сиденье такси и, слегка запинаясь, назвала адрес, который Найл заставил ее запомнить: Портобелло-роуд, 83, Дублин.
— Кажется, в Лондоне есть что-то с таким названием, — заметила она, в первый раз услышав адрес и записывая его в лежавший возле матраса блокнот сразу после списка итальянских текстов, посвященных куртуазной любви.
Они были в слабо освещенной комнатушке, которую она снимала в Бостоне.
— Это не то, — ответил он, внимательно разглядывая в полутьме ее лицо, словно пытаясь понять, не совершил ли он ошибку, доверившись ей. — Сосредоточься, Клэр.
Она кивнула, чувствуя, что заливается краской:
— Ты меня там встретишь?
Он покачал головой.
— А где?
Он вновь покачал головой.
Она ни разу не обратилась к нему с просьбой — не смела.
— Мы вообще больше не увидимся?
— Увидимся. Здесь, в Бостоне. Я приеду до начала зимы.
Она не сводила с него глаз.
— Это все, Клэр.
Она все-таки ждала. Ей нужно было хотя бы обещание.
Наконец он смилостивился:
— В парке Сент-Стивенс-Грин. У памятника Йейтсу. На следующий день, в час. Я ничего тебе не скажу, но дам знак, чтобы ты поняла, можно ли пойти за мной. Остановлюсь и прикурю.
До этого он ни разу не уступил ей, и сейчас уступка изумила ее до глубины души. Его план не оправдал ее надежд, однако он предложил ей больше, чем когда-либо прежде.
Она взяла ручку, чтобы записать полный адрес:
— Портобелло-роуд?..
— Ну да. На доме не будет номера. Это такой домишко из серого камня. Не записывай, — продолжал он. — Если попадешься, тебя обыщут.
Она вырвала страничку из блокнота и разорвала ее в мелкие клочки, не успев записать номер дома.
— Портобелло-роуд, восемьдесят три, — сказала она, забравшись в такси и осторожно придерживая живот; она очень старалась, чтобы голос не дрожал. Когда машина остановилась у квадратного дома без номера, Клэр отметила про себя, что дом не серый, а коричневый, и решила непременно сказать об этом Найлу. Почему-то ошибка Найла — свидетельство того, что и он небезупречен, придала ей смелости.
Она позвонила у двери невзрачного дома и объявила лопоухому мальчишке, который открыл дверь и застыл в проеме, — только глаза его быстро оглядели всю ее фигуру и остановились на животе:
— Мне нужна комната.
Она слышала, как отъезжает машина, но не обернулась. Думала лишь о том, как бы поскорее завершить свою миссию, освободиться от этого ужаса и воссоединиться с Найлом. Она не задумывалась о том, как это произойдет и что ждет их дальше, когда он, как обещал, вернется в Бостон. Она просто хотела этого, хотела вновь ощутить излучаемую Найлом сосредоточенную силу, и чем скорее, тем лучше. Парк Сент-Стивенс-Грин. Памятник Йейтсу.
— Вот, забирайте, — сказала она тому, кто появился в ее убогой комнате через некоторое время, войдя без стука, поблескивая ножом из-за манжета рубашки, а под ними с шумом несла свои бурные воды Лиффи, и Клэр, даже не отвернувшись, стащила с себя платье, одну за другой размотала повязки с деньгами и бросила их ему, будто плату за воссоединение с Найлом.
Больше она не сказала тому человеку ни слова, даже когда он запихнул все деньги в сумку и расхохотался:
— Денек выдался удачный. Но учти, ты меня не видела.
Всю ночь она пролежала, свернувшись калачиком на сбившемся в комки матрасе, в ожидании, хотя живота у нее уже не было. Наутро сменила гостиницу, как учил ее Найл в Бостоне; новая, найденная в туристическом путеводителе, была не многим лучше прежней. «Не говори мне название, — сказал он. — Тогда им не удастся вытащить его из меня, если схватят до твоего отъезда. Никто не будет знать: ни я, ни тот, кого пришлют за деньгами». Она явилась в парк задолго до назначенного времени, завязав рукава свитера вокруг своей обретшей прежнюю стройность талии. А вдруг ее увидит кто-нибудь из самолета? Она села на скамью и сложила руки на животе.
И принялась ждать. Люди уже возвращались домой после трудового дня, а она все ждала. Складывала руки на животе, убирала их, опять складывала.
Она страшно устала. Сколько времени теперь в Бостоне? Темнело; она поднялась на затекшие ноги и пошла бродить по парку. Вокруг звучали ирландские голоса. Быть может, он переоделся кем-то другим и она его не узнала? Неужели пропустила? Но ведь она помнит каждое его движение, будто слова песни, безостановочно повторяющиеся в сознании. Помнит гордую посадку головы и этот странный шрам на шее, похожий на серп. Проведя в гостинице еще одну бессонную ночь, утром она вернулась к полускрытому от глаз каменному амфитеатру, окружающему созданный Генри Муром скульптурный гимн Йейтсу, и ждала до тех пор, пока по земле не зашлепали капли дождя, словно огромные холодные слезы. Она укрылась под деревом. Потуже затянула свитер. И ждала.
В Бостоне он заставил ее забронировать обратный билет через пять дней после прилета, но, прождав понапрасну три дня, она поехала в аэропорт и спросила, нет ли мест на ближайший рейс до Бостона. Она уже поняла, что и там с ним не увидится. Она доставила по его просьбе деньги в Ирландию и больше никогда его не увидит.
— Вам у нас не понравилось? — озабоченно спросила ее рыжеволосая дама в кассе.
— Мой отец болен, — ответила она, осознав, что научилась лгать.
В самолет она вошла, чувствуя себя почти невесомой, ничего не ощущая и в то же время умирая от страха. Он велел ей в случае, если родные узнают о ее поездке, сделать вид, что она отправилась в Ирландию шутки ради, в поисках своих корней — вполне обычное дело для двадцатилетней американки ирландского происхождения. Чтобы их нельзя было связать друг с другом, он притворился, что уехал за несколько дней до нее, а сам эти дни прятался в ее комнате и в других комнатах, о которых не говорил ей. Но вряд ли кто узнает. Он велел ей сразу после возвращения сделать вид, что потеряла паспорт, а занятия еще не начались. Никто не заметит ее недельного отсутствия; она живет одна, и, хотя у нее много знакомых, за такой, как она, никто не станет следить. Правда, в самолете может оказаться кто-нибудь из тех, с кем она несколько дней назад летела в Дублин, и у нее тогда был огромный живот.
«Скажешь, что потеряла ребенка, — посоветовал ей Найл еще в Бостоне, прищурившись и не сводя с нее своих невозможно синих глаз. — Скажешь, что у тебя горе».
Клэр пристально смотрела на карту незнакомца, которую держала в руке, пытаясь соотнести линии и адреса на ней, но видела лишь, как самолет приземлился в бостонском аэропорту Логан, и она принялась уничтожать улики, все до единой, вплоть до сумочки, которую брала с собой, одежды, которую носила в те несколько дней, и книги, которую взяла в самолет, но так и не открыла. Ненавидя себя за то, что контрабандой ввезла деньги в Ирландию. По просьбе человека, который ее бросил.