class="p1">Рене рассмеялся.
— Сейчас ты расскажешь мне историю нашего рода со времен первых крестовых походов. И я сам прекрасно ее знаю.
— Нет, Рене, я всего лишь хочу напомнить тебе, что ты едешь не один, а с женой и дочерью.
При этих словах на крыльцо вышли Маргарита и Констанция. Девочку за руку держала Жанет.
— Ну что ж, после обеда мы доберемся на побережье, — воскликнул Рене.
Маргарита и Эмилия прощались немного сдержанно.
Каждой из женщин казалось, что Рене любит другую больше. Так всегда случается: жена считает, что мужчина больше любит свою мать, а мать считает, что он больше любит жену. Да мужчины и сами виноваты в этом, они всегда стремятся
Выказать большую любовь, чем горит в их душе, будь то мать, жена или любовница. Если женщины понимают обман в отношении себя, то почему-то проявления любви к другим находят абсолютно искренними.
Констанция совсем некстати расплакалась, внеся в грустное прощание еще и слезы.
— Жанет, усади Констанцию в карету, — бросил Рене, обнимая мать и целуя ее в щеку.
Девочка заплакала еще сильнее.
Это была бы довольно трогательная сцена: Констанция вся в слезах при виде остающейся в Мато Эмилии, если бы не причина слез. Констанция так и не смогла уговорить ни мать, ни Жанет позволить надеть ей в дорогу самое нарядное платье. А то, что было сейчас на ней, Констанция считала уродливым и ужасным.
Но Эмилия, к счастью, не знала истинной причины слез своей внучки и поэтому, растрогавшись, подошла к карете и прижала ее курчавую головку к своей груди.
— Ну что ты плачешь, Констанция, все будет хорошо. Смотри, что я тебе дам.
Девочка сразу же перестала плакать и с любопытством посмотрела на бабушку.
Та легко расстегнула замысловатый замочек на золотой цепи и сняла с шеи медальон, украшенный огромной жемчужиной. Сам медальон был из чистого золота и
Изображал родовой герб семьи Аламберов — нормандский щит, разделенный крестом на четыре части, с эмблемой трех ветвей рода и пустой четвертой.
Рене ужаснулся. Мать никогда не снимала этот медальон со своей шеи, потому что это был подарок ее покойного мужа, его отца.
— Мама, что вы делаете, ребенку рано еще носить такие украшения. Это же не просто дорогая безделушка!
— Я знаю, Рене, и именно поэтому я отдаю ее Констанции.
Щелкнул замысловатый замочек, и медальон теперь оказался на груди девочки. Она с интересом рассматривала крупную жемчужину.Эмилия еще раз поцеловала Констанцию и, сдерживая слезы, отошла от экипажа.
Наконец, карета медленно тронулась с места и покатила к воротам ограды.
Эмилия махнула на прощание рукой и увидела в заднем небольшом окошечке улыбающееся лицо Констанции. Девочка припала к стеклу носом, расплющив его, и радостно махала маленькой ладошкой.
Но экипаж становился все меньше и меньше и когда поравнялся с кованой оградой, Эмилия уже не могла различить за стеклом милое личико своей внучки.
Девочка уселась на сиденье и с интересом уставилась в окно, за которым проплывали уже незнакомые ей пейзажи.
Рене молчал, глядя на сундучок у своих ног. Маргарита откинулась на подушки сиденья и, казалось, задремала. Она не выпускала из своих пальцев ладонь дочери, как бы желая быть уверенной, что та неотлучно находится при ней.
Жанет смотрела за тем, чтобы Констанция не слишком докучала отцу и матери расспросами.
Но Констанция не так уж часто видела своего отца, чтобы оставить его в покое. Все ее вопросы предназначались только для Рене, и она никак не удовлетворялась ответами Жанет.
— До моря еще далеко? — спрашивала Констанция.
— Да, но ты увидишь его сама.
— А как я пойму, что это море?
— Ты его узнаешь, это много-много воды — до самого горизонта. Так много, что вдалеке оно сливается с небом.
— И если по нему плыть, — недоумевала Констанция, — то можно заплыть до неба?
— Нет, маленькая, чем дальше плывешь, тем дальше отодвигается горизонт.
— А я могу дотянуться до него рукой, — и Констанция вытянула вперед свою ручку, прищурила один глаз. — Вот теперь я касаюсь его пальцем, он совсем близко, а ты говоришь, до него нужно еще плыть.
— Я тоже так думал, когда был ребенком, — сказал Рене, — а теперь знаю, до горизонта нельзя доплыть, и он отступает ровно настолько, насколько ты подступаешь к нему.
Констанция задумалась.
— Но я же касалась его пальцем только что…
— Если ты касалась его, — улыбнулся Рене, — то попробуй взять оттуда что-нибудь.
Констанция вполне серьезно повторила попытку прикоснуться пальцем к горизонту. Она сжала потом кулак и хитро прищурилась:
— Угадайте, что я оттуда взяла?
— Наверное, ветряную мельницу.
— Может быть.
Рене взял кулачок своей дочери и попытался его раскрыть.
— Осторожно, не урони! — воскликнула Констанция , когда ее пустая ладошка оказалась перед отцом, деланно удивилась. — Но ведь мельница была там, значит, она куда-то закатилась.
Девочка уже была готова соскочить с сиденья, чтобы поискать на полу, настолько она сама поверила в свою выдумку.
Рене посадил дочь к себе на колени и указал на далекую мельницу.
— Во-он, куда она закатилась. Пусть стоит, а то мельник вернется, хватится: кто взял мою мельницу? А ему ответят: это Констанция проезжала и прихватила ее с собой. Так что пусть стоит себе на горизонте, а то чего доброго прихватишь ее с собой еще вместе с мельником и всей его семьей. И тогда, Констанция, они не дадут тебе покоя ни днем, ни ночью, будут все время просить, чтобы ты вернула их на место.
Дорога резко нырнула в лес, тут же померкло солнце. Высокие деревья сплетались где — то вверху своими кронами, и экипаж ехал словно по темно-зеленому тоннелю.
Констанция тут же притихла, лес немного напугал ее.
— Ты всегда возвращаешься по этой дороге? — спросила Констанция.
— Когда я возвращаюсь с моря — то по этой, а когда из Парижа… — Рене обернулся и махнул рукой куда-то на восток, — по другой.
— И никто не пугал тебя в этом лесу?
— Нет, дорогая, меня все боятся.
— Ты не страшный, — заулыбалась девочка.
— Я не страшен только для тебя, — поддразнил ее Рене, — а вот многие боятся меня всерьез.
Но Констанция никак не могла поверить в то, что ее отца кто-то может бояться. Но, наконец, она поняла.
— Тебя боятся плохие люди. Потом она вновь задумалась.
— Но я не знаю плохих людей, а ты их знаешь. Жанет вопросительно посмотрела на своего господина, не стоит ли ей занять чем-то Констанцию, чтобы та не докучала своими расспросами.
Но Рене ласково улыбнулся девушке:
— Не беспокойся, Жанет, я еще не устал
