Простой люд понимал в этом любовь к своему народу, каждый муж уважал предводителя за аскетизм и стремился брать с него пример. Но Вандер поселился на пригорке не только для этого. Хоть и юный, но уже опытный в подковерных делах вождь справедливо опасался появления новых, амбициозных мужчин, которые могли повторить его подвиг с отцом. А проснуться с кинжалом в сердце не было в планах кочевника.
— Осень скоро возьмет свое право, — донесся тихий шепот сзади. Вандер не шелохнулся — вкрадчивую походку шамана кочевник выучил еще с детства, когда они, босоногие, сбегали из общего лагеря к горе. Тогда отец Вандера решил позабавиться с рудокопами Ольстерров, и обосновался в паре тысяч шагов от горы Прибой. Малышне запрещено было ступать за пределы крайней кибитки, но Вандер редко слушался. Уже тогда он понимал, что у сына вождя есть привилегии, и не стеснялся ими пользоваться, вытягивая товарища по играм к реке у подножья северной стороны горы. Взбучка, конечно, была каждый раз, и не раз друзьям приходилось сидеть на коленях, просеивая горох от грязи, так долго, что кожа превращалась в деревянные мозоли. Но побег на речку того стоил.
— Мы снимаемся. Что скажешь, Энд? Куда лучше держать путь? Поближе к сердцу острова? Или опять к границе? — спросил Вандер, перебирая четки. Он получил их в подарок от отца на совершеннолетие, вместе с правом носить обувь. Таковы были обычаи племени — считалось, что детям носить обувь нельзя. Вредно для поступи будущего воина, да и право такое нужно заслужить.
— На границе беспокойно, гномы снова бунтуют — Керч в этом году отправил слишком много караванов в большой мир, — промолвил Энд. Шаман выглядел старше Вандера на поколение, хоть и родился одним летом с ним. Иссушенная кожа, впалые щеки, острые выступающие скулы, волосы, вечно взбудораженные ветром — шаман даже среди не любивших сидеть на месте кочевников выделялся любовью к путешествиям. Большую часть времени, даже когда лагерь вел оседлую жизнь, Энд проводил в походах. Брал небольшую котомку с сухарями и водой, бубен — неотъемлемый атрибут шамана, и скрывался в лесах-горах Приграничья.
— Значит, снова ближе к воде, в Керч, — сказал Вандер и поежился. Прошлая зима прошла около моря, многие не выжили. Холод оказался сильнее закаленного племени, и кочевники ослабли. Но ненадолго — Вандер верил в это.
— Маги никак не успокоятся. Похоже, грядет что-то, — ответил Энд, встав рядом с вождем. Словно проглотив жердь, шаман казался тонким столбом по сравнению с могучим Вандером.
— Ты хочешь сказать — война? — как ни пытался скрыть чувства вождь, но вопрос все равно прозвучал взволнованно.
— Я не хочу. Я лишь говорю — что-то нехорошее задумали они. Наше Сердце беспокойно последние дни. Волнуется, — с теплом проговорил шаман и достал из-за пазухи небольшой, размером с кулак, почти плоский бордовый камень.
— Кровь, — сказал Вандер, взяв себя в руки. «Сердце» кочевников в спокойное время был бледно-розового оттенка, без единого насыщенного цветом участка — Значит, может быть война.
— А может быть, просто битва. Сам знаешь, как оно бывает. Но не просто так он налился цветом и теплом, — кивнул Энд, осторожно, словно ребенка, держа камень. Покатав его в ладонях, шаман спрятал «сердце» за пазухой. — Маги что-то задумали, и на этот раз не просто так. Что-то происходит, а уж что — решать тебе.
— Значит, двигаемся к Прибою, — сказал Вандер. Прислушался к себе — верит ли он в решение. Не идет ли против себя. Отец учил — в делах магии важно не просто анализировать, важно быть уверенным в том, что делаешь. А то, что собирался провернуть вождь, отцу бы не понравилось. «И ладно», — подумал Вандер. Краешек тонкой сухой губы чуть поднялся, пытаясь изобразить улыбку на скупом на эмоции лице кочевника — «Нравится или нет, но в итоге живой я, а отец кормит нагов в пустыне».
— Подумай хорошо, настало ли время. Король дэвов не обрадуется тебе, — прошептал шаман, не глядя на товарища. Шаман был миролюбивым кочевником, и не одобрял амбиций товарища. Но, как преданный друг, мнения не высказывал, а лишь советовал.
— Любой кризис — это хороший шанс для тех, кто в начале его оказался слабым. Последняя зима побила наше племя, и нужно дать людям надежду и цель жить дальше, — выдохнул Вандер, оглядываясь на лагерь. — Так отец говорил.
Около шатров сновали коротконогие женщины. Ругаясь на древнем, они отгоняли малышню и наоборот, звали старших детей им помочь. Работы было много — собрать тряпье, греющее зимой. Не забыть продукты — кто знает, сколько в этот раз продлится поход. Муж придет с войны — должен быть накормлен и обогрет. Детей растить тоже нужно — нехитрые игрушки тоже в мешок. Здесь постирать, там подвязать. Посмотреть за огородом, натаскать дров на ночной костер. Коротконогие женщины справно работали, отдавая дань за принесенную воинами еду. Коротконогие женщины были преданны своим мужьям настолько, насколько мужчины любили свежих пленниц в набегах. Свежая женская плоть — вот главная забава, из-за которой кочевники не могли надолго задержаться в одном месте.
Вандер усмехнулся — он понимал своих подданных. Разве такая уродина может удовлетворить мужской голод гордого жителя степи? Вождь потрепал товарища по плечу и пошел к своему шатру.
Женщины — это стимул для простого люда. У него, Вандера, есть и другие цели. Цели громадные, опасные. Но это не повод отказывать себе во вкусности. Там, в шатре, его ждет добыча — свежая белокурая красавица, пойманная во время последнего набега на соседнюю деревушку. Вандер, в отличие от остальных кочевников, не любил брать женщин сразу на поле боя. Нет, он предпочитал комфорт. Стройную девочку привезли в лагерь, привязали в шатре вождя. Она поможет продержаться недельку, подумал Вандер. А потом придется вновь идти в бой.
* * *
Встречный ветер нападал, пробирался под футболку, царапая кожу. Несмотря на скачку, я нашел силы улыбнуться. Недавние раны, обласканные холодком ветра, приятно зудели, боль поменялась с щекоткой местами.
Опыта езды верхом у меня практически не было. Пробовал пару раз, в детстве, когда гостил у родителей в деревне. Но потом переезд в большой город, а в Москве стало не до поиска конных прогулок. Но сейчас скачка не напоминала те степенные прогулки неспешным шагом.
Конь, почуяв адреналин всадника, рвал удила. Прижавшись к жеребцу, я чувствовал жар, исходящей от шкуры, чувствовал готовое вырваться из тела сердце. Хороший конь, он мчался, не разбирая дороги, поднимая пыль, из которой выныривали загонщики.
Дорога петляла, а управлять несущимся галопом животным я не умел. Конь сам выбирал путь, сворачивал, на поворотах готовый улететь в чащу, но всегда выбирающийся из заноса. Один поворот, второй, еще один.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
