Глава IV. Первое собрание Генеральных штатов Пингвинии
— Сын мой Буллок, — сказал старец Маэль, — надобно произвести перепись пингвинов и внести их всех в книгу.
— Это необходимо, — отвечал Буллок. — Без переписи невозможно никакое управление.
И тотчас же проповедник с помощью двенадцати монахов приступил к всенародной переписи. Потом старец Маэль сказал:
— Теперь, когда у нас есть списки всех жителей острова, сын мой Буллок, следует установить справедливые налоги, чтоб иметь средства на общественные расходы и на содержание монастыря. Каждый должен облагаться сообразно своему достатку. Поэтому, сын мой, созови алькских старейшин, и совокупно с ними мы установим налоги.
Старейшины, числом тридцать, собрались во дворе деревянного скита, под большой смоковницей. Это было первое собрание пингвинских Генеральных штатов. На три четверти оно состояло из богатых крестьян с берегов Сюрели и Кланжа. Греток, как самый знатный среди пингвинов, сидел на самом высоком камне.
Преподобный Маэль, заняв место посреди своих монахов, обратился к собравшимся со следующим словом:
— Дети мои, господь наш, по своему произволению, дает людям богатство и отнимает его. И вот я собрал вас здесь, дабы совместно с вами наложить на народ наш подати для получения средств на общественные нужды и на содержание монахов. Подати эти, я полагаю, надлежит взимать сообразно достатку каждого. Так, имеющий сто быков отдаст из них десять, имеющий десять — одного.
Когда святой муж окончил свою речь, поднялся Морио, земледелец из Аниса-на-Кланже, один из самых богатых пингвинов, и сказал:
— О отец мой Маэль! Я признаю, что совершенно справедливо брать с каждого на общественные расходы и церковные нужды. Уж я-то готов лишиться всего своего имущества ради братьев моих пингвинов, рубашку с себя — и ту готов отдать. Все старейшины народные тоже согласны пожертвовать своими богатствами. Кто усомнится в их преданности своей стране и вере! Поэтому надо считаться только с общественной пользой и все подчинить ее требованиям. И вот, отец мой, общественная польза требует, она предписывает не брать много с тех, кто многим владеет, ибо тогда богатые станут менее богаты, а бедные — еще бедней. Ведь бедные питаются добром богатых; поэтому богатство священно. Не трогайте его, это бесполезная жестокость! Отнимая у богатых, вы не получите никакой выгоды: ведь богатых немного; напротив, вы лишитесь последнего, так как страна впадет в нищету. Между тем, если вы обратитесь за небольшой помощью к каждому из жителей острова, независимо от достатка, то собранного хватит на общественные нужды, и вы избавитесь от необходимости разузнавать о доходах граждан, которых подобного рода расследования способны глубоко задеть. А накладывая тяготы в небольших размерах на всех равномерно, вы пощадите неимущих, потому что оставите им такую подмогу, как богатство имущих. Да и возможно ли распределять налог в зависимости от достатка! Вчера у меня было двести быков, сегодня их шестьдесят, а завтра будет сто. У Клюника — три коровы, но тощие; у Никклю — только две, зато жирные. Кто же из них богаче — Клюник или Никклю? Признаки благосостояния очень обманчивы. Несомненно только одно: каждый ест и пьет. Вот и установите налог на еду и питье. Это будет мудро и справедливо.
Так сказал Морио, и старейшины рукоплескали ему.
— Эта речь достойна быть запечатленной на бронзовых таблицах! — воскликнул монах Буллок. — Она — завет будущим поколениям; через полторы тысячи лет лучшие среди пингвинов будут высказываться точно таким же образом.
Еще не стихли рукоплескания старейшин, как Греток, положив руку на рукоять меча, объявил без лишних слов:
— Я благороден и налога платить не буду, платить налог неблагородно. Пусть платит чернь.
Выслушав это, старейшины молча разошлись.
Так же, как было в Риме, перепись стали производить в Пингвинии каждые пять лет, и благодаря этому было установлено, что народонаселение быстро растет. Несмотря на необычайную детскую смертность, несмотря на то, что голод и моровая язва то и дело, с поразительной настойчивостью, опустошали целые селения, — новые пингвины, все более многочисленные, содействовали своею личной нищетой общественному процветанию.
Глава V. Брак Кракена и Орброзы
В те времена жил на острове Альке один сильный и хитрый пингвин по имени Кракен. Он поселился в пещере на Берегу Теней, куда жители острова никогда не отваживались ходить, опасаясь змей, гнездившихся в расщелинах скал, и боясь встретить души пингвинов, умерших некрещеными; эти души блуждали по мрачному берегу, похожие на бледные языки пламени, испуская протяжные стоны. Все полагали, неизвестно почему, что среди пингвинов, превращенных блаженным Маэлем в людей, некоторые не получили крещения и теперь, после смерти, бродят по берегу и плачут под завывания бури. На этом диком берегу и поселился Кракен в неприступной пещере. В нее можно было проникнуть только через естественный подземный ход длиной в сто футов, скрытый в лесной чаще.
Но вот как-то вечером Кракен шел по пустынному полю и вдруг встретил прелестную молодую пингвинку. Это была та самая, которую некогда своими руками одел монах Магис, первая среди пингвинок, стыдливо прикрывшая свою наготу. В память о дне, когда восхищенная толпа пингвинов следила за ее торжествующим бегом в платье цвета зари, эта дева получила имя Орброзы.[51]
При виде Кракена она испустила крик ужаса и бросилась бежать. Но герой схватил ее за развевающиеся одежды и обратился к ней со словами:
— Дева, скажи мне, как тебя зовут, какого ты рода, из какой страны?
Однако Орброза смотрела на Кракена по-прежнему с ужасом.
— Вы ли сами передо мною, господин мой, или это ваша беспокойная душа? — с трепетом спросила она.
Она говорила так потому, что жители Альки, ничего не зная о Кракене с тех пор, как он поселился на Берегу Теней, думали, что он умер и стал ночным духом.
— Не бойся, дочь Альки, — отвечал Кракен. — С тобой говорит не блуждающая душа, но сильный и могущественный человек. Скоро я буду владеть огромным богатством.
И юная Орброза спросила:
— Как же рассчитываешь ты приобрести огромное богатство, о Кракен? Ведь ты только пингвин.
Я достигну этого при помощи своего ума, — отвечал Кракен.
— Да, я знаю, — сказала Орброза, — живя среди нас, ты славился своею ловкостью как рыболов и охотник. Никто не может с тобой сравняться в искусстве ловить рыбу сетью или пронзать стрелою быстролетных птиц.
— Это занятия низкие и утомительные, о юная дева. Я открыл способ приобрести большое богатство, не изнуряя себя трудом. Но скажи мне, кто ты?
— Меня зовут Орброзой, — отвечала юная дева.
— Почему же ты оказалась в ночную пору так далеко от своего жилища?
— На то была воля неба, Кракен.
— Что это значит, Орброза?
— Это значит, что само небо, о Кракен, поставило меня на твоем пути с неведомой мне целью.
Кракен долго смотрел на нее в мрачном молчании. Потом вдруг ласково промолвил:
— Войди в мой дом, Орброза. Это дом самого искусного и самого храброго среди сынов Пингвинии. Если ты пойдешь за мною, то станешь моей подругой.
Тогда, опустив глаза, она прошептала:
— Я пойду за вами, господин мой.
Так прекрасная Орброза стала подругой героя Кракена. Этот брак не был ознаменован торжественными песнопениями при свете факелов, потому что Кракен не хотел показываться пингвинскому народу: укрывшись в своей пещере, он строил великие замыслы.
Глава VI. Алькский дракон
«Потом пошли мы осматривать кабинет естествознания. Хранитель показал мне какую-то соломенную плетенку, сообщив, что в ней находятся кости дракона. — Доказательство, что дракон — существо отнюдь не баснословное, — прибавил он». (Мемуары Джакомо Казановы[52], Париж, 1843, т. IV, стр. 404—05.)
Между тем обитатели Альки предавались мирным трудам. Те, кто жил на северном побережье, ездили на лодках ловить рыбу и собирать ракушки. Домбские земледельцы сеяли овес, рожь и пшеницу. В Далльской долине богатые пингвины разводили домашний скот, а жители Гагарьей бухты занимались садоводством. Купцы из Порт-Альки вели с Арморикою торговлю соленой рыбой. Бретонское и британское золото, проникая на остров, облегчало торговые сношения. Пингвинский народ спокойно наслаждался плодами своих трудов, как вдруг зловещая молва побежала из селенья в селенье. Всюду сразу стало известно, что ужасный дракон дотла разорил две фермы в Гагарьей бухте.
А за несколько дней до того пропала дева Орброза. Ее хватились не сразу, так как и прежде то один, то другой сильный мужчина, воспылав к ней любовью, похищал ее. И пингвинские мудрецы не удивлялись этому: ведь она была прекраснейшей из дев Пингвиний. Было замечено, что иногда она даже шла навстречу своим похитителям: ведь от судьбы не уйдешь. Однако на этот раз, видя, что ее нет и нет, все испугались: уж не сожрал ли ее дракон?
