— Какой возвышенный язык! — воскликнули ангелы.
— И достойный творца вселенной! — поддержали священнослужители.
— Такие обороты речи связаны с моей старой космогонией, — заметил господь, — и если я откажусь от нее, это нанесет ущерб моей неизменности… Итак, когда солнце совершит еще двести сорок раз свой путь вокруг земли, в Риме не останется ни одного ученого, знающего латинский язык. В церквах, при пении литаний, будут взывать к святым Орихилу, Рогуилу и Тотихилу, — имена же эти, как вам известно, суть имена диавольские, а не ангельские. Многочисленные воры, желая причаститься, но опасаясь, что их заставят для прощения грехов отдать похищенное в церковь, будут исповедоваться у бродячих священников, которые, не зная ни итальянского, ни латинского языка и говоря только на своем деревенском наречии, будут ходить по городам и весям и отпускать грехи за ничтожную плату, а то и просто за бутылку вина. По всей вероятности, подобные отпущения не будут иметь к нам никакого касательства, как полученные без раскаяния и по этой причине недействительные; но крещения, весьма возможно, еще доставят нам немало забот. Священники станут до такой степени невежественны, что будут крестить младенцев «во имя отцов, сынов и святых духов»[30], о чем сообщит не без удовольствия Луи де Поттер[31] в третьем томе своей «Философской, политической и критической истории христианства». Разрешать вопрос о действительности такого рода крещения будет весьма нелегко, ибо, если в Священном писании я мирюсь с греческим языком, далеко уступающим в изяществе языку Платона, и с латынью, отнюдь не цицероновской[32], то все-таки не могу же я принять в качестве литургического текста полную тарабарщину! Нельзя без содрогания подумать, что такие неправильности будут допущены по отношению к миллионам новорожденных. Но вернемся к нашим пингвинам[33].
— Ваши божественные речи, о господи, уже подвели нас снова к этому вопросу, — сказал св. Галл. — В религиозных символах и правилах, от которых зависит спасение души, форма безусловно важнее содержания, и действительность таинства зависит исключительно от формы. Следовательно, нужно только знать, была ли соблюдена форма при крещении пингвинов: да или нет? Ответ совершенно ясен.
Отцы и ученые богословы согласились со св. Галлом, но это привело их еще в большее замешательство.
— Обращение пингвинов в христианство сопряжено для них с немалыми трудностями, — сказал св. Корнелий. — Ведь этим птицам надо будет заботиться о своем вечном спасении. Как же они могут его достигнуть? Птичьи нравы во многих отношениях противоречат предписаниям церкви. А у пингвинов нет разумных оснований эти нравы изменять. То есть, я хочу сказать, пингвины недостаточно разумны, чтобы стать благонравными.
— Они не могут измениться, — сказал господь. — Этому препятствуют мои предначертанья.
— А вместе с тем, — продолжал св. Корнелий, — будучи крещены, они теперь отвечают за свое поведение. Оно станет отныне хорошим или дурным, достойным похвалы или порицания.
— Да, именно так стоит вопрос, — сказал господь.
— Я вижу один только выход, — сказал св. Августин. — Пингвины пойдут в ад.
— Но ведь у них нет души, — возразил св. Ириней[34].
— Досадно, — со вздохом сказал св. Тертуллиан[35].
— Что и говорить! — согласился св. Галл. — Приходится признать, что праведный Маэль, ученик мой, в слепом рвении своем, создал для святого духа немалые трудности богословского характера и погрешил против порядка совершения таинств.
— Легкомысленный старик! — воскликнул, пожимая плечами, св. адъютор Эльзасский.
Но господь укоризненно взглянул на адъютора и сказал ему:
— Позвольте, позвольте! Ведь святой Маэль, в отличие от вас, блаженный муж, не наделен дарованным свыше знанием. Я недоступен его лицезрению. Он обременен старческими немощами, наполовину глух и на три четверти слеп. Вы слишком суровы к нему. Но признаю, положение в самом деле весьма затруднительно.
— К счастью, это трудность преходящая, — сказал св. Ириней. — Пингвины получили крещение, но их будущие птенцы не получат его, так что ошибка затрагивает лишь нынешнее поколение.
— Не говорите так, сын мой Ириней, — поправил его господь. — Законы, устанавливаемые естествоиспытателями на земле, допускают возможность исключений, ибо они несовершенны и не вполне соответствуют природе вещей. Но законы, установленные мною, совершенны и не терпят никаких исключений. Надлежит решить участь крещеных пингвинов таким образом, чтобы ни в чем не нарушить божественных законов и десяти заповедей, а равно и предписаний моей церкви.
— Господи, даруйте им бессмертную душу, — предложил св. Григорий Назианзин[36].
— Увы, господи, что им делать с нею? — вздыхая, заметил Лактанций[37]. — Ведь нет у них приятного голоса, чтобы воспевать вам хвалу. Они не в состоянии будут совершать святые таинства.
— Они, конечно, не будут соблюдать божественного закона, — поддержал св. Августин.
— Они не в состоянии будут соблюдать его, — сказал господь.
— Не в состоянии, — повторил св. Августин. — И если вы, господи, в великой мудрости своей, вдохнете в них бессмертную душу, они пойдут в огнь вечный, согласно с вашими благими предначертаниями. И таким образом верховный порядок, нарушенный этим старым камбрийцем, восстановится.
— Вы предлагаете мне верное решение, сын Моники[38], вполне согласное с моей мудростью, — сказал господь. — Но оно не удовлетворяет моего милосердия. А я, хоть и неизменный в своей сущности, с течением времени все более склоняюсь к кротости. Чтобы почувствовать эти изменения в моем характере, достаточно сравнить Ветхий завет с Новым[39].
Так как прения затянулись, не внося в вопрос никакой ясности, и блаженные мужи обнаруживали склонность повторять все одно и то же, — решено было обратиться за советом к св. Екатерине Александрийской[40]. Так обычно поступали во всех затруднительных случаях. Св. Екатерина при земной жизни своей поставила в тупик пятьдесят ученейших богословов. Она одинаково хорошо знала как Священное писание, так и философию Платона и владела искусством риторики.
Глава VII. Совещание в раю (Продолжение и окончание)
Святая Екатерина явилась на совещание в венце, украшенном изумрудами, сапфирами и жемчугом, и в платье из золотой парчи. Сбоку она держала пылающее колесо — подобие того, которое осколками своими поразило ее мучителей.
Господь спросил ее мнения, и она сказала следующее:
— Господи, чтобы разрешить задачу, милостиво предложенную мне вами, я не стану подвергать разбору нравы животных вообще и птиц — в частности. Я позволю себе только обратить внимание ученых богословов, исповедников и священнослужителей, здесь собравшихся, на то обстоятельство, что между человеком и животным нет резкого разделения, поелику существуют чудовища, совмещающие в себе эти два начала. Таковы химеры — полунимфы и полузмеи; таковы три горгоны; таковы козлоногие; таковы сциллы и сирены, поющие на море. Ведь у последних грудь женская, а хвост рыбий. Таковы и кентавры: они до пояса — люди, а ниже — лошади. Это благородные чудовища. Вам, конечно, известно, что один из них, ведомый лишь собственным своим разумом, достиг вечного блаженства, и порою можно видеть, как он круто выгибает доблестную грудь свою среди золотых облаков. За свои земные труды кентавр Хирон удостоился быть причисленным к лику блаженных. Он был воспитателем Ахиллеса; и этот юный герой, выйдя из-под начала кентавра, провел два года в девичьих одеждах[41], среди дочерей царя Ликомеда. Он разделял с ними игры и ложе, не дав повода хотя бы на мгновение заподозрить, что он не юная дева, подобная им. Хирон, воспитавший его столь добродетельным, — единственный праведник, если не считать императора Траяна[42], достигший славы небесной соблюдением одного только естественного закона. А ведь он был лишь наполовину человек.
Полагаю, этим примером я доказала, что можно достигнуть вечного блаженства, обладая хоть частью
человеческого тела, лишь бы это была часть благородная. И неужели то, чего достиг кентавр Хирон даже без обновляющей силы крещения, будет недостижимо для крещеных пингвинов, если только превратить их в полупингвинов-полулюдей?! А посему умоляю вас, господи, даровать пингвинам старца Маэля человеческую голову и стан, дабы они могли достойным образом воздавать вам хвалу, и наделить их бессмертными душами, однако лишь небольшого размера.
Так говорила св. Екатерина, и отцы, ученые богословы, исповедники и священнослужители сопровождали ее речь одобрительным шепотом.
