была моя магия. Я еще никогда не смотрела вот так на свою собственную энергию, когда поднимала мертвых. Я уже чувствовала ее раньше, но никогда не видела, как она сияет.
Я приложила к предплечью на стене кончик своего пальца, и их сияние объединилось. Голос костей в моей голове сделался чуть громче, повторяя «Жюстин, Жюстин», однако темп замедлился — он больше не был таким лихорадочным.
— Если ты вынесешь кости за пределы зоны ритуала, тебе влетит. — Послышался голос Кертиса со стороны кровати, куда усадил его Зебровски. Это было не ради его комфорта. Зебровски просто не хотел торчать с преступником на полу. Я не могла его винить.
Я взяла фрагмент кости руки и сняла его со стены. Сияние на кости растаяло, смешавшись с сиянием моей собственной силы, но больно при этом не было. Все ощущалось очень правильно. Я отнесла кость подальше от алтаря и символов, и чувствовала себя нормально. Фрагментов костей руки было много, на некоторых из них даже остались следы пламени от огнемета, который мы использовали на кладбище почти два года назад. Я ходила туда-сюда, снимая со стены фрагменты костей, и клала их на чистую простынь, которую раздобыл где-то Никки. Чем меньше на стене оставалось костей, тем тише звучало у меня в голове бормотание «Жюстин, Жюстин».
— Тебе должно быть больно. Ты должна орать. Почему ты не орешь? — Спросил Кертис, сидя на кровати.
Я сняла со стены округлую тазовую кость и отнесла к остальным, чтобы положить рядом с кусочками костей руки. Голос в моей голове звучал медленнее, он все меньше походил на мольбу о помощи, и скорее напоминал шепот любовника, который бормочет твое имя тебе в висок. Я сняла со стены нижнюю челюсть, и энергия еще больше притихла.
— Ты должна корчиться от боли или вообще сдохнуть. Почему ты жива?
Мне пришлось подняться на цыпочки, чтобы достать со стены верхнюю часть черепа, и вот я уже кладу ее рядом с другими костями, а голос в моей голове замолкает, после чего вдруг послышалось что-то вроде долгого вздоха и, наконец, тишина. Может, это и были не просто кости, но батарейкой для этого типа они теперь тоже не были.
— Это невозможно, никто не способен снять мои чары без последствий.
— Может, это и твои чары, но это мой зомби.
— Не понял. — Растерялся он.
— Ты пытался использовать против меня магию смерти. Я — некромант, против меня она не работает. И тем более ты не можешь использовать ее через предметы, наполненные моей силой.
— О чем ты говоришь? Какой еще твоей силы?
— На этой чертовой стене висели кости моего зомби.
— Это был кровожадный зомби, у таких нет хозяина. Они никому не принадлежат.
— Этот мой, потому что я подняла его из мертвых. Он принадлежит мне, а то, что ты учудил с его костями, убивает женщину, которую он любил. Тебе вообще есть дело до того, что из-за тебя маленький мальчик едва не сделался сиротой? Тебя хоть что-то заботит помимо собственной силы?
— Понятия не имею, о чем ты. Я накладывал чары не для того, чтобы навредить кому-то.
— Ты навредил мне и пытался навредить Аните с этим своим мешком костей. — Возразил Зебровски.
— Вы на меня напали. Я просто защищался.
— Судье об этом скажешь. — Бросила я.
— Я не сделал ничего плохого!
— Как я уже сказала, расскажешь об этом судье.
— Я не сделал ничего плохого. И я выйду под залог еще до того, как вы разберетесь с бумажками.
В обычной ситуации так бы и вышло, и тот факт, что он об этом знал, практически гарантировал, что он уже привлекался.
— Будь я обычным копом, ты был бы прав, но я не обычный коп, помнишь?
— Нет, я же человек. Ты не можешь ликвидировать меня, как какого-нибудь немертвого или получеловека.
— Поосторожнее там про полулюдей. — Вставил Никки.
— Ты — человек-колдун, который украл части тела, чтобы сотворить магию смерти, и она практически убила невинную женщину. Закон о магических преступлениях был разработан как раз для людей вроде тебя. — Сказала я.
— Нет-нет, вы не можете так со мной, я же человек. Я убиваю только чудовищ.
— Если ты не считаешь себя чудовищем, тебе нужно проверить свой третий глаз.
* * *
На Робби Кертиса был выписан ордер, но мне не позволили стать инструментом правосудия в этом деле. Оно касалось меня лично, так что кто-то другой из моих коллег-маршалов удостоится этой чести. Меня устраивает, главное чтобы этот тип больше никому не навредил.
Жюстин Хендерсон выписали из больницы — она теперь дома со своими родителями и малышом. Через пару месяцев надеется обзавестись отдельным жильем. Я пожелала ей всего самого лучшего и надеялась, что она встретит кого-нибудь, кого будет любить так же сильно, как любила Томаса. Меня корежило от мысли, что она зациклится на нем до конца своих дней.
Кости я отнесла в крематорий и лично наблюдала за тем, как они отправляются в печь. Я стояла, привалившись к стене, и читала книжку, пока они обращались в пепел без шанса на какую-нибудь магическую хрень в будущем. Пепел я разделила на части и развеяла над разными водными потоками. Это был последний раз, когда кто-нибудь слышал о Томасе Уоррингтоне. Мы с Жан-Клодом обсудили тему попадания зомби под некую версию ardeur’а, но так и не поняли, почему это произошло, а если я не знаю причины, то не могу предотвратить повторение подобного. Томас превратился в кровожадного зомби потому, что при жизни ел человечину. Никаких данных об этом нигде записано не было — он буквально унес этот секрет с собой в могилу, так что с технической точки зрения моей вины в этом не было. Что меня действительно парило, так это что способный на чувства харизматичный зомби был так полон моей версии ardeur’а, что это заставило его и Жюстин полюбить друг друга. Он был достаточно живым, чтобы человеческая женщина от него забеременела и родила абсолютно здорового ребенка — все произошло так, словно он и не был мертвым. Это попросту невозможно — даже я не могу быть настолько хороша, но ребенок был счастлив и здоров, так что, может, я все-таки достаточно хороша, чтобы провернуть такое, и это пиздец как меня пугало. Я поднимаю мертвых, а не воскрешаю, и никто не воскрешает, но Томас Уоррингтон оказался к этому близок. Я не знала, почему он получился настолько… человеком. Я понятия не имела, почему все это произошло, и
