– Э-э, брат, так быстро дела не делаются! – даже развеселился старик. – Значит, так. Даю тебе день на размышления. Хорошо всё обдумай, ещё раз с женой посоветуйся, а потом приходи. Не придёшь – буду только рад. Порву твой рапорт и – никакого разговора между нами не было. Договорились?
– Я не передумаю, всё уже решено.
– Сказал, приходи завтра – значит, завтра!
Что он воду мутит, раздумывал Сашка по дороге домой, всё равно никуда не денется и подпишет. Ох, эти старорежимные буквоеды!
Но и на следующий день быстро расстаться с полковником Горбатенко ему не удалось. Старик вытащил из папки Сашкин рапорт и принялся изучать с таким интересом, будто увидел впервые. Сашка стоял у стола и чувствовал, как в нём растёт раздражение. По всему миру люди ездят, куда им захочется без всяких разрешений и бумажек, поселяются и живут там, где им нравится, а здесь…
– Ну, не передумал? – не отрываясь от чтения, спросил Горбатенко.
– Нет. Я ещё вчера сказал об этом.
– Хорошо, я подпишу, но… – Горбатенко поднял голову и посмотрел на Сашку, – с тобой хочет побеседовать один человек. От него многое зависит. Рекомендую, разговаривать с ним не так, как со мной. Не дерзить.
И тотчас вышел из кабинета, а вместо него появился невзрачный мужчина в сером стандартном костюмчике и присел на полковничье место.
– Надеюсь, догадались, из какой я организации? – спросил он тихим голосом и притянул к себе листок с Сашкиным рапортом.
– Да уж, почувствовал.
– Вы присядьте, потому что разговор у нас будет длинный. Или наоборот очень быстро закончится. Всё зависит от вас.
Сашка присел на стул, на который Горбатенко всегда усаживал распекать особо отличившихся подчинённых. Но сегодня Сашка уже был не во власти милицейского начальства, да и не во власти этого мужичка с мягкими кошачьими повадками. Через несколько дней он сядет в самолёт и улетит от всей этой публики, общение с которой его всегда угнетало и до последнего времени не приносило ничего хорошего.
– Печально, что вы покидаете Родину, – притворно вздохнул мужчина, – но ничего не поделаешь, это ваш выбор. Препятствовать вам никто не имеет права…
– Я сейчас заплачу от умиления! – Сашка даже хихикнул, вслушиваясь в его гладкие казённые слова.
– Напрасно иронизируете, – погрозил мужчина пальцем, но улыбка пока не покидала его лица, – есть достаточно много зацепок, чтобы вас не выпускать. Ваша украинка-жена поедет в Израиль, а вы еврей, останетесь здесь. Как вам такой абсурд?
– И что это за зацепки?
– А вы не понимаете? С документами под грифом «секретно» работали?
– Практически нет. Какая у нас в уголовке секретность? Все дела, которые я когда-то вёл, закрыты, а какие-то инструкции для внутреннего пользования – вы их имеете в виду?
– Не важно. Но даже этого, поверьте, достаточно, чтобы закрыть вам выезд лет на пять, а то и больше.
Сашка скрипнул зубами и опустил голову:
– Что вы от меня хотите?
– Практически ничего. – Мужчина встал из-за стола и стал прохаживаться по кабинету. – Вас никто не собирается тут задерживать, летите на здоровье, куда хотите. Нам нужно от вас всего лишь одно маленькое обещание…
– Вербуете в тайные агенты? – невесело усмехнулся Сашка. – Только я ещё и сам не знаю, чем буду заниматься в Израиле. Возможно, меня ждёт там лопата или что-нибудь не менее экзотичное.
– Не прибедняйтесь, – мужчина даже похлопал его по плечу, – вы же офицер, и у вас есть навык оперативной работы, так что вам и карты в руки… А в агенты мы вас не вербуем, уровень у вас не тот, уж извините за откровенность.
– Чем я могу тогда вам пригодиться?
– Спокойно езжайте с семьёй, устраивайтесь, работайте, кем хотите, хоть на той же самой лопате. Никто вас тревожить не станет. Но… – Мужчина поднял кверху указательный палец. – Может возникнуть ситуация, когда от вас потребуется помощь. И нам важно знать, что если наш человек к вам обратится, вы его не прогоните.
– Накормить, напоить и спать уложить?
– Иногда и такое необходимо.
– Я должен сейчас подписать какие-то бумаги?
Мужчина, кажется, окончательно развеселился:
– Фильмов про шпионов насмотрелись? Какие бумаги? Если вы окажетесь человеком непорядочным и лживым, то сразу по приезду побежите в соответствующие израильские конторы рассказывать, как вас путём шантажа заставили подписать расписку о сотрудничестве с органами. Так что от бумаг толку нет… Мне важно увидеть вашу реакцию на моё предложение. Кроме того, мы неплохо оплачиваем труд людей, которые помогают нам за рубежом. Ну, я вас убедил?
Сашка неопределённо пожал плечами и ничего не ответил.
– Хотите ещё денёк-другой подумать над моим предложением? – не отставал мужчина.
– Нет. – Сашка тяжело вздохнул и посмотрел ему в глаза. – Нет у меня времени раздумывать… Мне нужно будет с вами связаться, когда приеду в Израиль?
– Вот совсем другое дело! – почти пропел мужчина. – Об этом не беспокойтесь. Как говорят в шпионских фильмах, мы сами разыщем вас. Вы только помните, что человек, который придёт от нас, передаст вам привет… ну, скажем, от Василия Степановича.
– От Горбатенко?!
– Да хоть от него… Ещё вопросы есть?
– Вроде нет.
– Тогда можете идти. И счастливого вам пути!
Сашка встал, перевёл дыхание и вдруг вспомнил:
– А рапорт? Когда его полковник подпишет?
– О рапорте не беспокойтесь. Спокойно идите и собирайте вещи для отъезда. – Мужчина хмыкнул и прибавил: – И не забудьте прихватить с собой томик Шевченко.
– Зачем?
– Для жены. Не одного же Шолом-Алейхема ей там читать…
Последний раз Сашка шёл по коридорам управления, и ему почему-то очень не хотелось встречаться с бывшими сослуживцами. Все, конечно, знали о его отъезде, но лишний раз выслушивать слова прощания, будто его хоронили заживо, было для него пыткой. Где-то за дверями отделов слышались голоса, два бодрых сержанта провели мимо него избитого кавказца в наручниках, где-то плакала женщина – всё шло своим чередом, как и в любом милицейском подразделении.
И ещё очень не хотелось встретить напоследок Горбатенко. В принципе, ничего плохого полковник ему не сделал, а пару раз даже прикрыл от прокурорского гнева. Его же занудство и буквоедство – что ж, у каждого свои тараканы в голове. Будем помнить о нём только хорошее, решил Сашка и вышел на улицу.
Если до похода к начальству где-то в глубине души было смутное сомнение в том, не совершает ли он ошибку, так поспешно уезжая в Израиль, то теперь сомнений не было. Общение с гебешником только подстегнуло скрытое недовольство, которое, оказывается, вызревало в нём издавна, но до сегодняшнего дня он старался не обращать на это внимания, считая, что таковы правила игры, и никуда от них не деться. Хоть никаких формальных обязательств он сегодня не давал, всё равно было крайне неприятно.
Сашка глубоко вздохнул и пошёл домой, твёрдо решив, что ничего ни для кого делать не будет. Пускай его находят и передают приветы хоть от Горобченко, хоть от самого министра внутренних дел. Там-то они уже ничего ему не смогут сделать, а он сможет – послать всех на три весёлые буквы…
7
Израиль Сентябрь 2011
Не отрываясь, я глядел в окно кафе, и руки у меня подрагивали. Водка, которую я собирался допить до прихода моего инструктора, осталась нетронутой.
– Ни хрена себе! – только и бормотал я беспрерывно, потом зачем-то торопливо вскочил из-за стола и выбежал на улицу.
Вокруг лежащего мужчины уже собрались люди, и кто-то истошно кричал в трубку сотового телефона, вызывая скорую помощь. Но было уже ясно, что «амбулансу» можно не спешить. Мужчина был мёртв.
Я медленно шёл к трупу и вдруг словно наткнулся на преграду. Неясная и страшная догадка пронзила меня: а ведь этот мужчина шёл именно ко мне, и кто-то подстерёг его, наверняка зная, куда он направляется! За что его убили? По неосторожности? Мог ли он стать случайной жертвой местных бандитов, с завидным постоянством прореживающих своё расплодившееся поголовье? И сам себе тотчас ответил: вряд ли…
На негнущихся ногах я вернулся за свой столик в кафе, налил рюмку водки, выпил её, а потом налил ещё одну. В голове был полный сумбур. Руки подрагивали, но я полез в карман за телефоном и набрал номер Сашки Гольдмана. Прождав минуту и услышав, что абонент недоступен, я уронил руки на стол. Именно такое развитие событий я почему-то и предполагал.
Тем временем к лежащему на тротуаре мужчине подкатил мигающий пёстрыми тревожными огнями «амбуланс», а следом полицейская машина. В сгущающемся сумраке блики от их мигалок весело скользили по сторонам, выхватывая из тени то толпящихся людей, то какие-то блестящие приборы врачей, то серые плитки тротуара. Наконец, труп погрузили на носилки, и «амбуланс» укатил, уже не завывая сиреной, как вначале. Полицейская машина пока осталась на месте происшествия, и один из копов направился к кафе, где я заседал, опрашивать свидетелей.
