Вундерман издал нутряной звук, прочищая горло.
— Мы в этой области тоже не отстаем.
Глаза Беридиена сверкнули.
— О, да! Какими бы мотивами ни руководствовались лидеры различных стран: идеологическими, религиозными или просто политическими, — но они чувствуют себя как-то уютнее, когда вооружены лучше, чем их соседи. Но нам также известно, что военные расходы подрывают не только экономику страны, но и политическую стабильность.
Вундерман слушал весь этот политический треп вполуха. Он больше думал над словами босса насчет дружбы и насчет того, что люди в Куорри отличаются от всех прочих, потому что они выбрали для себя особую жизнь, отличающуюся от жизни, которые ведут прочие. Монотонность.
Но, честно говоря, сам Вундерман пошел в Куорри не для того, чтобы избежать монотонности существования «с девяти до пяти». Он пошел, чтобы доказать себе — и своей жене — что он может добиться членства в престижных клубах, состоящих сплошь из бывших питомцев «Лиги плюща»[10], по интеллекту соперничающих с членами «Менсы»[11].
Вундерман закончил университет в своем штате, числясь в середнячках. Когда он оформлялся на работу в Куорри, его преподаватели в лучшем случае говорили, что он не блистал успехами в учебе. Многих приходилось изрядно тормошить, прежде чем они смогли вспомнить его, а некоторым так и не удалось этого сделать.
Сотрудникам Куорри, которые беседовали с преподавателями, это понравилось: они усмотрели в этой незаметности их будущего коллеги положительный фактор. Для агента очень важно уметь растворяться в толпе, быть незаметным.
Его будущая жена, Марджори, однако, его заметила. Она была избрана Королевой на балу выпускников в своем колледже — одном из колледжей, известных как Семь Сестер. Она была очень красива и достаточно способна, чтобы закончить учебу в числе лучших, отстав по оценкам только от своей подруги, которой было поручено произнести речь от лица всех выпускников.
С Вундерманом она познакомилась на вечеринке, которую устроили их общие друзья. Он выглядел настолько чужеродным элементом на этом сборище, что она мгновенно почувствовала к нему симпатию. Он так никогда и не понял, что она нашла в нем, но, вообще говоря, для него всегда казался странным ракурс, с которого женщины смотрят на мир.
Он так и не понял, что уже ко второму курсу она была по горло сыта интеллектуальным снобизмом молодых людей, упакованных в костюмы от Поля Стюарта, гоняющих по кампусу на собственных «Ягуарах» и «Спитфаерах». Они ни о чем не умели разговаривать, как только о клубах, игре в поло и о прогулках верхом, будто это самые важные вещи на свете.
Она увидела в Вундермане обаяние, которое другие принимали за скованность. А разговорившись с ним, она нашла в нем три качества, которые уже отчаялась увидеть в мужчине: ум, здоровое любопытство и уступчивость.
Ко времени их второго свидания она знала, что ей не хочется встречаться больше ни с кем другим. А к четвертому поняла, что влюблена по уши. К тому времени и Вундермана не надо было слишком рьяно обрабатывать, чтобы склонить на женитьбу. Марджори покорила его с первого момента, как подошла к нему на той вечеринке. То, что она увлеклась им, казалось ему чудом не меньшим, чем сорвать куш, играя на тотализаторе.
Его вечные сомнения в ее любви привели к тому, что ему начало сниться по ночам, что вот он просыпается одним прекрасным утром и оказывается, что он действительно женат на Марджори, но он — это не он, а некто, облаченный в харисский твид[12], говорящий с бостонским акцентом и являющийся членом известного гольф-клуба.
Этот сон всегда заканчивался тем, что он смотрел на себя в зеркало и видел здоровое, загорелое и красивое до пошлости лицо. Затем он, бывало, трогал лицо руками и оно начинало таять, как воск, и из-под него появлялось его истинное лицо. И во сне его охватывала жуткая паника, что Марджори сейчас проснется, увидит его в таком виде, поймет, какую ужасную ошибку она совершила, и бросит его.
Их дом был тоже в штате Вирджиния, неподалеку от Грейстока, и в первые годы их совместной жизни он казался Марджори не только унылым, но еще и населенным тенями. Многие годы Вундерман отказывал ей в том, что для нее было по-настоящему важным: в праве иметь детей. Вундерман сам потерял отца (он был моряком), когда ему было только семь лет, и не хотел, чтобы такое же случилось с его детьми.
Только после того, как Марджори пригрозила, что бросит его, он осознал, насколько важно для нее иметь детей. И он уступил, испугавшись, что его повторяющийся кошмарный сон сбудется, хотя бы в его заключительной части. Значительно позже, чем у всех их университетских друзей, у них родились дети: мальчик и девочка. Сейчас они были уже в подростковом возрасте.
Не проходило и дня, чтобы Вундерман не беспокоился за детей. Но беспокойство входило в качестве непременного компонента в его чувства и к Марджори. В этом она была абсолютно права: раз уж он выбрал для себя такую жизнь, он должен проститься со спокойствием навсегда.
— Политическая нестабильность, — говорил между тем Беридиен, — это то, на чем мы с тобой зарабатываем себе на хлеб. Вот как я сформулировал цели нашего учреждения двадцать пять лет назад. Кеннеди согласился со мной. Его имя стоит под нашей хартией, и я чертовски этим горжусь. Попытки пересмотра и его личности, и его правления, участившиеся за последнее время, на мой взгляд, просто отвратительны. Это был президент, способный принимать мужественные решения. И он увидел необходимость в нашем абсолютно автономном существовании от ЦРУ. Нам это всегда было на руку: мы не раз использовали это агентство в качестве мальчика для битья, показывая время от времени всему миру их идиотизм. Такого рода вещи всегда приятны публике: они заставляют ее чувствовать свое превосходство над власть имущими. — Беридиен издал добродушный смешок. — Я думаю, даже ты не подозреваешь, что я сам был причастен к тем скандалам. Некоторые «джентльмены прессы» слишком близко к нам подбирались, и я, с благословения Президента, использовал скандал, как дымовую завесу. — Он пожал плечами. — Так или иначе, обычно следующие за этим чистки послужили ЦРУ во благо. Таким образом, они освобождались от наиболее гнилого валежника... Кстати о расчистке валежника, Генри. Я планирую послать в Японию за Марианной Мэрок твоего лучшего чистильщика Стэллингса.
— Я понимаю, зачем именно его, — ответил Вундерман. — Стэллингс хорош для двух вещей: разработки стратегических планов и террористических актов.
— Да, ты в этом абсолютно прав, — признал Беридиен, рассматривая прижатые друг к другу подушечки пальцев с таким видом, словно Вундерман сообщил ему нечто новое. — Тем не менее, это не скоропалительное решение, можешь быть уверен.
Он достал из кармана пиджака свернутый лист папиросной бумаги и подал его Вундерману. Тот взял его, осторожно развернул. Одного взгляда на текст, напечатанный на листе, было достаточно, чтобы почувствовать холод в области желудка.
— Это доклад «швейцаров» по поводу телефонного звонка, зафиксированного СНИПом, — пояснил Беридиен с ноткой того особого спокойствия и отрешенности в голосе, которым судьи объявляют обвинительный приговор, давно ожидаемый всей страной.
Вундерман оторвал глаза от бумаги.
— Тот звонок был сделан из Дома Паломника.
— Вот именно. Из того самого дома, где Ничирен ждал Джейка Мэрока. — Беридиен взял бумагу из рук Вундермана. — Прости, Генри. Ты, конечно, помнишь, что я только что говорил насчет дружбы. Для таких людей, как мы с тобой, это роскошь. А временами она становится опасной роскошью. Боюсь, что сейчас именно такое время... Необходимо выяснить, что общего между Марианной Мэрок и Ничиреном. Мы должны дойти до корня, и причем немедленно. И, самое главное, выкорчевать предательство, если таковое будет обнаружено. — Он сделал паузу. — Ты со мной согласен, Генри?
Вундерман сидел, как оглушенный. Он вспомнил, как, бывало, он навещал Джейка в Гонконге. Марианна заботилась о нем, как о родном дядюшке. Водила его по колонии, рассказывая о ее истории, о смеси диалектов, религий и воззрений ее обитателей. Показывала ему дворец Губернатора, Королевский жокей-клуб. Она знакомила его с каждым из районов этого своеобразного города, с миром отчаянного азарта китайских игорных домов, аромата китайской кухни, с миром причудливой китайской архитектуры. А когда он заболел гриппом, она сидела рядом с его кроватью всю ночь, прикладывая холодные компрессы к голове, чтобы снизить температуру.
— Генри?
Марианна Мэрок и Ничирен? Это бред сумасшедшего, бессмысленный бред! Но СНИП не может лгать, и «швейцары» не могли сделать такой чудовищной ошибки. Необходимо посмотреть правде в глаза: Ничирен звонил Марианне вечером накануне рейда Джейка. Предположения, что кто-то еще мог ей позвонить из Дома Паломника, звучат вообще неубедительно. Кроме него, никто там даже не подозревал о ее существовании.
