– А на самом деле, – сказал Сивыч, когда машина тронулась, – он жив, а погиб совсем другой. Тоже с интересным именем.
– Кто это? – не понял лейтенант. – Этот Шевченко живехонек, наверно. Нам бы сообщили, если бы что. Это ведь тогда получается уже не нанесение особо тяжких, а убийство… Так что же, Станиславский…
– Станиславский ваш тут ни при чем, – ответил Василий Васильевич. – Вчера ночью убит Гамлет Карапетян.
2
Саша Турецкий очень не любил больниц, хотя ходить туда ему приходилось часто. Белые халаты, стеклянные шкафы с препаратами, запах лекарств, приглушенные голоса – все это действовало на него угнетающе. И это совершенно не зависело от того, хорошая ли это больница или самая захудалая. Однако, как он и ожидал, Татьяна Бурмеева, жена убитого банкира, находилась в одной из самых лучших клиник Москвы, которую курировало Министерство внутренних дел.
Как ни странно, именно в хороших и престижных больницах вас не заставляют надевать стоптанные тапочки и даже необязательно наряжают в белый халат, который непременно будет либо на несколько размеров больше, либо окажется подростковым, так что его карманы пристроются где-то в районе подмышек.
Татьяна Бурмеева занимала отдельную палату, у входа в которую на табуретке сидел дюжий охранник в камуфляже.
Турецкий, знакомясь с делом, видел фотографии Бурмеевых, и уже тогда его поразил контраст – маленький плотный человечек в очках с толстыми стеклами, которые делали глаза неправдоподобно огромными, и молодая красивая женщина, бывшая выше мужа едва ли не на целую голову.
Татьяна была, как скоро выяснил Турецкий, второй женой Леонида Бурмеева. Еще студентом он женился на своей однокурснице и прожил с ней больше десяти лет, но три года назад оставил семью и женился на Татьяне, длинноногой участнице конкурса «Московская красавица». Это, впрочем, вовсе не было гарантией того, что она и в жизни окажется такой же красивой – Турецкий никогда не понимал смысла всех этих конкурсов, – ведь женскую красоту нельзя на самом деле измерить в сантиметрах.
Когда-то один из приятелей Турецкого по просьбе Ирины, тогда еще Сашиной невесты, привез из-за границы несколько журналов мод. Особенно поразила Сашу топ-модель, которую звали Кейт Мосс. Она была самым настоящим скелетом, рядом с которым и Настасья Кински выглядела бы толстушкой. Но не это запомнилось Турецкому, а то, что он в жизни не видел более тупого и невыразительного лица.
И теперь, входя в палату, где лежала участница конкурса красоты, Турецкий испытывал совершенно излишнее для следователя Мосгорпрокуратуры любопытство.
Охранник внимательно проверил его удостоверение и молча пропустил Турецкого в палату.
Это было просторное помещение, посреди которого стояла больничная кровать, оснащенная по последнему слову медицинской техники. Рядом на тумбочке, накрытой белоснежной салфеткой, красовалось блюдо с фруктами.
Было так тихо, что Турецкий на миг испугался – жива ли Татьяна, но вот на кровати произошло какое-то движение – женщина лежала, уткнув лицо в подушку, так что единственное, что Саша смог сразу же разглядеть, были густые каштановые волосы с золотым отливом, разметавшиеся по одеялу.
Не зная, как быть, Турецкий прокашлялся.
Волосы на кровати шевельнулись, еще миг – и к нему повернулось бледное лицо с огромными темными глазами.
Турецкий онемел.
Лицо, обратившееся сейчас в его сторону, казалось, принадлежало не женщине, а девочке-подростку, оно было совершенно непохоже на тот образ красивой, уверенной и знающей себе цену женщины, который сложился у него по фотографиям. Она выглядела бестелесной и невыразимо прекрасной, как ангел. По-видимому, лицо изменилось из-за перенесенного шока и отсутствия косметики. Кожа казалась прозрачной, а глаза смотрели настороженно и немного испуганно.
– Здравствуйте, Татьяна Ивановна, – сказал Турецкий, и сам удивился тому, как странно прозвучал его голос. – Я старший следователь по особо важным делам Мосгорпрокуратуры Александр Турецкий, вот мое удостоверение.
Он подошел вплотную к кровати и протянул раскрытую книжечку.
Татьяна, даже не взглянув на документ, продолжала молча смотреть на следователя. Турецкому стало немного не по себе под взглядом огромных темных глаз.
– Врач разрешил мне немного побеседовать с вами, – продолжал он, пододвигая себе стул. – Вы не возражаете? Я хочу задать вам несколько вопросов.
Татьяна Бурмеева молчала.
«Понимает ли она, что я говорю? – пронеслось в голове, у Турецкого. – Но врач утверждает, что она уже полностью пришла в себя…»
Он сделал еще одну попытку:
– Татьяна Ивановна, – сказал он, – если вы что-то знаете о делах вашего покойного мужа, вы должны рассказать об этом. Это может помочь следствию найти убийц…
Татьяна снова ничего не ответила, но отвела взгляд.
Теперь она лежала на спине, пристально вглядываясь в какую-то невидимую точку на потолке. Ее сложенные на груди поверх одеяла руки и безучастное бледное лицо напомнили Турецкому о смерти. Но сейчас было не до подобных сантиментов. Нужно было во что бы то ни стало попытаться разговорить эту странную женщину.
– Татьяна Ивановна, – снова начал Турецкий, стараясь говорить спокойно, но убедительно, – Помогите нам, ведь мы также хотим помочь вам и найти тех, кто убил Леонида.
– Мне теперь уже никто не поможет, – раздался тихий грудной голос. – Все кончено, товарищ следователь, или как правильно говорить? Господин следователь?
Насчет последнего Турецкий и сам не был уверен. В прокуратуре сотрудники теперь старались обращаться друг к другу только по имени или по имени-отчеству, потому что слово «товарищ» уже вышло из употребления и казалось политически неправильным, а называть друг друга господами язык как-то не поворачивался.
– Гражданин следователь, – ответил он Татьяне, – или Александр Борисович. А можно и просто Александр.
– Будь по-вашему, – все тем же безразличным тоном продолжала Татьяна Бурмеева.– Все кончено, Александр Борисович.
– Не стоит так отчаиваться, – попытался найти правильные слова Турецкий. – Я понимаю, вы потеряли мужа…
– Потеряла мужа, – эхом повторила Татьяна.
Турецкий вспомнил фотографии. Неужели она действительно искренне любила этого толстяка-коротышку и очкарика, на котором самые лучшие костюмы от Славы Зайцева все равно сидели как на корове седло? Неужели он смог внушить ей любовь? Что ж, кто знает, сердце женщины – потемки…
– И все же вы еще так молоды. – Турецкому было противно слушать самого себя. Он никогда не предполагал, что способен выдавливать из себя такие пошлости. – Вы еще только начинаете жить. Встретите хорошего человека…
– Ну уж нет! – вдруг резко возразила Татьяна. – Хватит с меня! Никогда! – Турецкий даже вздрогнул, с такой яростью она произнесла эти слова.
– Вы хотите сказать, что так любили мужа, что больше никогда не выйдете замуж? – переспросил он с некоторой долей удивления.
– Я его не любила,– спокойно сказала Татьяна, по-прежнему глядя в потолок. – Разве это не понятно? Разве такие браки бывают построены на любви? Богатый человек покупает себе еще одну престижную вещь.
– А девушка наконец достигает своей мечты – выйти замуж за миллионера, – закончил за нее Турецкий. – А потом оказывается, что эта жизнь вовсе не такая сладкая, как представлялась раньше. Так?
Татьяна повернулась к нему, приподнялась на локте, так что ее густые каштановые волосы рассыпались по плечам, и вдруг тихо сказала:
– А пошел ты, следователь, знаешь куда…
– Что, слишком точно угадал?
Турецкий постарался придать лицу ироническое выражение. Татьяна Бурмеева явно принадлежала к тому типу людей, которых нужно разозлить, чтобы выудить из них правду. Припертые к стенке, они начинают раскалываться, бросаясь фактами, как камнями. Чтобы достигнуть цели, Турецкий добавил:
– Золотая цепь все равно остается цепью, не так ли? Только понимаешь это, когда она уже на тебе.
Лицо Татьяны слегка порозовело, сохранив при этом прозрачность.
– Все совсем не так, как вы все думаете, – тихо сказала она. – Мы с Леонидом не любили друг друга, но вовсе не потому, что он меня купил. Мы не любили друг друга, как скованные одной цепью, как два заключенных в одной тюремной камере. Как вы думаете, двое запертых за решетку любят друг друга?
– Не знаю, – растерянно пожал плечами Турецкий.
– Зато я знаю, – сказала Татьяна.
Они замолчали. Татьяна некоторое время продолжала молча смотреть на него, затем устало опустила голову на подушку и прикрыла глаза. Турецкий испытывал какую-то несвойственную ему неловкость. Татьяна Бурмеева нравилась ему – он ожидал увидеть либо хищную охотницу за миллионами, либо красивую дурочку, а увидел страдающую и далеко не глупую и не пустую женщину.
