Дрожащий голос Хэ Су словно омывал принца тёплой водой, утешая, успокаивая и врачуя мелодичными звуками, которые ложились на раны чистыми повязками и обволакивали истерзанную душу нежным запахом лотоса. Она говорила, как будто читала его, все его чаяния, написанные на полотне души слезами и кровью.
И Ван Со вдруг ощутил себя не зверем, что способен только огрызаться и убивать в ответ на удары и обиды судьбы, а человеком, которому непостижимым образом становится легче от того, что кто-то понял его и не стал осуждать, а просто – пожалел.
Силы вдруг оставили его, и он упал на колени у разрушенной им башенки, цепляясь за камни раненой рукой. Осталось только изгнать из себя со слезами то, что его терзало. Но это уже было другое. Своими словами, своим добрым участием Хэ Су словно очистила его от скверны, сбросила с души тяжесть, отчего из глаз Ван Со теперь струились слёзы человека, которого вдруг согрели сочувствием вместо того, чтобы оттолкнуть с ненавистью, в которой тот захлёбывался.
Су, я никогда не благодарил тебя за ту ночь. А ведь ты уберегла меня. Я не знаю и не хочу думать, от чего. Просто – уберегла.
У меня никогда не было ничего своего. Своего – ничего! Ни дома, ни семьи, ни каких-то значимых вещей… Однако я свято верил, что раз живёт на свете женщина, которая меня родила, значит, у меня есть мать. И она – моя. Пусть не будет ничего, мне ничего и не нужно, лишь бы была она – матушка. Я так часто повторял это слово, что оно звучало для меня, как имя Небес.
Но оказалось, что я проклят Небесами. Хуже того – я проклят своей матерью.
Разве это справедливо, Су, ответь мне? Ответь, мне, умоляю…
В ту ночь я смотрел в её прекрасное каменное лицо, а сирота внутри меня давился слезами и жалобным криком: «Мама! Мама, ну посмотри же на меня! Посмотри! Это же я, твой сын! За что ты так со мной? Ведь ты сама искалечила меня, так почему не прижмёшь к себе, не утешишь, не примешь меня такого? Ты же знаешь, что ближе тебя, роднее тебя у меня никого нет! У меня вообще никого и ничего нет…»
Это была моя последняя попытка вернуть мать. Я думал так и поклялся себе, что больше никогда не позволю ей издеваться надо мной и видеть мои слёзы. А ещё я поклялся, что ей придётся смотреть на меня. И я стану единственным, кто будет рядом с ней, когда Небеса распахнутся для неё. Больше никого – только я!
В ту ночь ты спасла меня, Су, мой свет, моё единственное утешение. Ты вернула меня себе самому.
И когда я, очистившись слезами, поднялся с колен, я твёрдо знал одну вещь – матери у меня нет и никогда не было…
***
Далеко внизу, в долине, грелся под неожиданно тёплым зимним солнцем Сонгак. А прямо под скалой, на которой замер в размышлениях четвёртый принц, раскинулся дворцовый комплекс. Отсюда, с вышины, люди виделись принцу маленькими ничтожными букашками, суетливо снующими в своих пустых бесконечных делах.
Глядя на мир, простиравшийся у его ног, Ван Со думал об утренней встрече королевской семьи в приёмном зале правителя Тхэджо. Он не жалел о том, что ему пришлось признаться в уничтожении укрытия наёмников. Он не собирался выдавать мятежную королеву Ю или своего старшего брата Ван Ё. Но его терзала мысль о том, что он снова остался один, ведь все отвернулись от него, узнав, что он в одиночку расправился с бандой натренированных безъязыких убийц. Это что, преступление или грех? Почему ни у кого не нашлось даже слова в ответ на его признание – лишь потрясённые взгляды и тяжёлое молчание?
Хорошо, что всё обошлось, но Ван Со покинул тронный зал и вернулся сюда, в своё убежище на скале, в полном одиночестве. Никто не подошёл к нему, никто не захотел говорить с ним.
Сколько всё это будет продолжаться? И что ему нужно сделать, чтобы его наконец приняли в Сонгаке? Приняли в… семью?
Его тягостные размышления прервало чьё-то жалобное кряхтение и последовавшие за этим возмущённые слова:
– Нет, ну почему он выбрал это место, а? Он так издевается над людьми? Боже! И без того меня достал, а тут ещё и это… Как же он мне надоел!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Знакомый мелодичный голос заставил принца вздрогнуть, но он не пошевелился.
А Хэ Су, выдыхая усталость от нелёгкого подъёма на гору, продолжала, не подозревая, что Ван Со слышит всё до последнего слова. С его слухом охотника она всё равно что кричала ему в ухо:
– Боже! Вчера он такое устроил! А со спины кажется таким невинным. И выглядит очень одиноким. Ха!
Услышав саркастический смешок, принц не удержался и обернулся, смерив незваную гостью холодным взглядом, который мигом стёр ухмылку с её хорошенького утомлённого личика.
Странно, но сейчас Ван Со вовсе не был против встречи с ней. И это после всего того, что произошло!
Бесстрашно подойдя к нему вплотную по скользкой покатой кромке скалы, Хэ Су плюхнула перед ним большую корзину:
– Я принесла вашу еду.
Интересно, с каких это пор еду принцам-отшельникам носят не служанки, а родственницы королевских особ? Или все настолько боятся его, что предпочитают поступиться обязанностями, только бы не встречаться с ним с глазу на глаз?
Родители, братья… А теперь ещё и слуги.
– Оставь там, – стараясь выглядеть невозмутимым, обронил Ван Со.
– Хотите поесть в одиночестве? – ехидно поинтересовалась нахальная девчонка и добавила: – Счастливо оставаться!
Принц искоса наблюдал, как она спускается по обледеневшему скосу, то и дело ойкая и вздыхая явно напоказ.
Ушла – и ладно.
Он старательно игнорировал скребущееся у него в душе сожаление.
Каково же было его изумление, когда Хэ Су вдруг вновь выросла перед ним ярким жёлтым цветком на серых, покрытых снегом скалах. И Ван Со быстро отвернулся, чтобы она не заметила его внезапную радость.
– Мне нужно будет забрать посуду! – надув губы, капризно заявила эта невероятная девчонка. – Приступайте к трапезе.
Мало того, что она не выказывала и толики почтения, мало того, что не боялась его и командовала, она ещё и уселась рядом, заставляя его подвинуться и давая понять, что не уйдёт, пока он не поест.
Но Ван Со всё это ужасно нравилось!
Он посмотрел на её уложенные в изящную девичью причёску волосы и сам не понял, как произнёс:
– Вчера ты ничего не видела. И впредь следи за языком!
За этими резкими словами принц бессознательно прятал своё смущение и желание, чтобы Хэ Су подольше побыла тут, с ним. Он откуда-то знал, был уверен, что его предупреждение было напрасным: она и так никому ничего не расскажет. И это согревало его едва ли не больше, чем её открытый взгляд, который, впрочем, тут же потемнел от обиды:
– Да я и не собиралась болтать! – Хэ Су возмущённо фыркнула. – Не могу в это поверить! У меня и своих проблем немало. Мне некогда сплетничать о других. Ну что это такое – каждый раз вы мне угрожаете!
Она умолкла, а минуту спустя с удивлением спросила:
– А вам что, нравится здесь обедать? Любуетесь видом дворца? Конечно, это же ваш дом… Но зачем смотреть на него во время еды?
Она так забавно щебетала, сидя рядом с ним, что Ван Со и сам не заметил, как ответил ей, и ответил то, что волновало его в этот момент сильнее всего:
– Дом там, где семья.
Он чувствовал, что может вот так просто, по-человечески говорить с этой девчонкой и что она не станет насмехаться над его словами. Ведь она видела его в таком состоянии, за которое другие бы открыто высмеяли его или же стали презирать.
А Хэ Су подняла на него свой тёплый ореховый взгляд и задумчиво протянула:
– Но ведь ваши родители и братья все живут во дворце… – она вдруг встрепенулась: – Кстати, пока я вспомнила… Что это было, в купальне?
Да как она… Неужели ей… Это же…
От изумления принц растерял все слова и сумел только ошарашено выпалить:
– А ты… Как ты вообще туда попала?
Теперь пришла очередь Хэ Су краснеть и оправдываться.
– А? Что? Ну… Это… – она смутилась и полезла в корзинку с едой. – Чхэ Рён говорила, что эта курица отменная…
