В терминах Биона мы можем представить ряд «контейнеров внутри контейнеров». Мать удерживает младенца (который удерживает во рту ее сосок), а их обоих удерживает отец. В каждом случае деятельность контейнирующего направлена на то, чтобы помочь контейнируемому созреть и подготовиться к сепарации. (Следует добавить, что мы рассматривали отца в его доэдипальной роли, а эдипальные функции будут рассмотрены позже.)
Индивидуация и сепарация ребенка от материЗа последние два десятилетия продвижение ребенка от ранней привязанности к сепарации было тщательно изучено Маргарет Малер и ее сотрудниками[47]. Сложностям этого пути также посвящен второй том трехтомника «Привязанность и потеря» Джона Боулби[48]. Понимание особенностей этого отрезка развития имеет решающее значение в изучении сексуальной привязанности, потому что способность к сексуальной близости предполагает умение отделяться от объекта и иногда существовать отдельно от него. Если нет расстояния, которое нужно перешагнуть, нет и сближения.
Процесс сепарации – индивидуации начинается после того, как на смену первичной привязанности, представляющей собой некое слияние, приходит симбиотическая связь мать – дитя. (Как было показано в главе 2, к этому моменту уже происходит значительная часть когнитивного и эмоционального обмена.) У Малер можно найти описание двух ранних фаз, относящееся к материалу предыдущей главы, – это фаза нормального аутизма (от рождения до 3–4 месяцев) и симбиотическая фаза (начинающаяся с 2 месяцев, с пиком в 4–5 месяцев). Хотя процесс формирования привязанности еще не завершился, сепарация уже началась. Малер выделяет в процессе сепарации – индивидуации четыре перекрывающиеся подфазы:
Подфазы процесса сепарации – индивидуации
1. Дифференциация и развитие образа тела, от 5 до 9 месяцев.
2. Осуществление на практике (ребенок на время отходит от матери; передвижение), 9 – 14 месяцев. «В мире столько возможностей для ребенка, начинающего ходить».
3. Воссоединение, 15–24 месяца. (Метания от матери и обратно, удаление и сближение, знакомство с большим миром, расщепление объектов.)
4. Консолидация индивидуальности и начало установления константности эмоциональных объектов, 24–36 месяцев и далее.
Важно помнить, что стадии этого процесса перекрещиваются, нередко их трудно отделить одну от другой. Таким образом, мы можем рассмотреть весь процесс сепарации – индивидуации целиком и попытаться понять, почему некоторые пары цепляются друг за друга симбиотически, другие прибегают к отклоняющимся от нормы способам поведения (например, садомазохизм), потому что иначе сепарация для них непереносима, а третьи находятся в постоянном движении от разрыва к восстановлению отношений, как будто не могут сохранить свою индивидуальность, если расстояние между ними и партнером слишком сокращается, но и отпустить партнера тоже не могут из страха потерять объект или самих себя. Многие защитные процессы становятся понятны, если принимать во внимание страх неудачи в создании надежной привязанности и отделения и потери объекта этой привязанности. В дальнейшем, когда эти защитные механизмы проявятся в сексуальной жизни, они так и останутся признаком этой детской боязни лишиться любимого объекта.
Развитие у младенцев способности гореватьС периодом сепарации – индивидуации появляются и первые реакции на длительные или частые расставания с матерью. Как только ребенок окончательно идентифицировал мать как свою мать, что обычно связано во времени со «страхом незнакомцев», возникающим в 8-месячном возрасте, у него вырабатывается определенная реакция на ее продолжительное отсутствие[49], выражающаяся в виде последовательности поведенческих актов, которая начинается с протеста против ухода матери (плач и гнев). Если мать не возвращается, протест сменяется отчаянием, на смену которому приходит отчуждение. К сожалению, мы не можем подробно рассмотреть эту модель, хотя она, безусловно, чрезвычайно интересна. Следует заметить, однако, что ранние ее формы можно видеть в исследованиях, описанных в главе 3. Если мать не способна к интенсивному эмоциональному взаимодействию, младенец прилагает дополнительные усилия, впадает в отчаяние, и если ситуация не меняется, отрешается от нее. (Поскольку в этой модели нет яростного протеста, можно предположить, что плач новорожденного выражает, помимо всего прочего, потребность в матери.)
Эта ранняя последовательная смена протеста, отчаяния и отчуждения имеет двоякое значение. Она представляет собой модель развития способности оплакивать утраты – болезненного эмоционального процесса, который Боулби уподоблял мучительному, но необходимому процессу исцеления ран. Она также помогает понять развитие психологических защит как форм отъединения от аспектов утраченного объекта. В случае Билла, описанном в конце данной главы, защитное отвержение и попытки контролировать объект являются реакцией на раннюю утрату, связанную с преждевременным разлучением ребенка с матерью.
Развитию способности горевать в течение детства способствует постоянное присутствие стабильного объекта привязанности. По поводу того, в какой конкретно момент ребенок научается переживать горе, нет единого мнения, и здесь нам интересно прежде всего сходство зрелого процесса и инфантильной модели, включающей в себя протест, отчаяние и отъединение[50]. У взрослых индивидов оплакивание состоит из 4-х фаз, которые перекрещиваются и имеют разную степень выраженности:
1. Оцепенение, обычно продолжающееся от нескольких часов до недели. Возможны внезапные прорывы сильного гнева и/или дистресса. Аспекты отрицания и гнева могут присутствовать более длительное время.
2. Острая тоска и поиски утраченного человека, продолжающиеся месяцы и даже годы.
3. Дезорганизация и отчаяние.
4. Реорганизация (в большей или меньшей степени)[51].
К этой модели, а также к тем сложностям, которые связаны с неспособностью горевать, мы еще вернемся в следующих главах. Здесь отметим только, что непрекращающееся развитие способности ребенка горевать, а также способность родителей позволить ему горевать, требуют того, чтобы и ребенок, и родители обладали достаточным уровнем способности оплакивать то, что утрачивается в их отношениях с каждым значительным изменением в ходе развития. Идея включенности переживания утрат в процесс развития проистекает из видения жизни как непрекращающейся последовательности «психосоциальных переходов», с необходимостью предполагающей отделение от первичных объектов по мере того, как индивид формирует привязанности к новым[52]. Таким образом, способность горевать становится краеугольным камнем успешного развития и дифференциации. Если говорить о взрослых парах, столкнувшихся с сексуальными трудностями, такие симптомы нередко можно понять именно как воплощение неудачи в оплакивании ранних аспектов сепарации от родительских фигур.
Переходные объекты и переходные явленияПереходный объект, впервые описанный Винникоттом[53], представляет собой предмет, который ребенок всюду таскает с собой, обнимает, сосет, жует и кладет с собой в постель. Он возникает в пространстве, зарождающемся между матерью и ребенком в процессе сепарации, и является символической репрезентацией изначальной границы между ними. Ребенок относится к переходному объекту как к части матери, которая находится под его полным контролем, и поэтому совершенно отличается от нее, так как мать способна уйти, когда она нужна ребенку. Поэтому можно считать, что переходный объект также компенсирует ребенку утраченное чувство единения с матерью. Конкретный материальный объект (одеяло, мягкая игрушка, соска или что-то другое, что выбрал ребенок) появляется на сцене после переходных явлений (поглаживание лица матери), начинающих возникать в 5–6 месяцев, а в возрасте двух лет наблюдающихся у многих детей. Переходные объекты и явления могут сохраняться до позднего детства, чувства к ним могут быть перенесены на другие объекты, например, коллекции монет или билетов на бейсбол, любимую куклу или даже, как это было в одном случае, старые шины. Судьба и использование переходных объектов и явлений могут многое поведать нам о развитии ребенка в контексте межличностных отношений. Малер довелось наблюдать большое разнообразие переходных феноменов, с помощью которых ребенок обретал символической доступ к матери в течение фазы воссоединения[54].
Переходные явления возникают в пространстве между матерью и младенцем – пространстве, которое расширяется по мере того, как увеличивается сепарация. Этот расширяющийся разрыв между ребенком и матерью, а впоследствии – между ним и каждым из его первичных объектов, всегда сохраняет наследие первоначальной близости. Винникотт называет этот разрыв между ребенком и его объектом «локусом культурного опыта», отмечая, что все творческие потенциалы возникают из напряжения, существующего в разрыве между привязанностью и сепарацией[55]. Речь идет не о каком-то действительном внешнем разрыве, но о внутреннем, психологическом разрыве между Эго и внутренним объектом.
