Заглянул Проничев, попили кофе. Майор тоже не ждал от нового назначенца ничего хорошего, даже в бытовых мелочах… Он, например, собирался отпроситься на пару часов раньше — сгонять в автосервис, тормоза у «шкоды» барахлят… И что теперь? Отпустит эта ходячая инструкция? Крайне сомнительно.
А после кофе их вызвали к новому начальству, весь личный состав отдела.
В знакомом кабинете, за знакомым столом сидел бабуин. Тот самый, бесхвостый и с нетипичной окраской. Искупали, вычесали репьи из шерсти, нарядили в новый костюм… Хорошенько промыли мозги и назначили на новую должность, благо с подчиненными уже отчасти знаком…
Бред, конечно же. Съехавшие с катушек бандерлоги никогда на прежние должности не возвращались и на новые не назначались. С ними работали мозговеды-зоопсихологи, затем животные отправлялись в отбраковку. Просто зверюга той же серии и модификации, только и всего.
— Рад познакомиться, господа офицеры. Присаживайтесь.
И голос тот же самый — глубокий, звучный.
Бабуин говорил что-то еще, вполне формальное, то же самое мог сказать и любой человек…
Кружилин не слушал. С ним приключилось нечто странное, вроде дежавю, только наоборот: изученный до мельчайших деталей кабинет казался абсолютно чужим и незнакомым… Он не стал спорить сам с собой. Ладно. Пусть так. Новый начальник, новый кабинет, он здесь никогда не бывал…
Он будет работать. Работать под началом существа, говорящего как человек, но мыслящего бог ведает как…
Зато бабуин знает назубок все законы, все подзаконные акты, все служебные и должностные инструкции, — и принимает решения лишь на их основании. Никаких личных соображений. Никакой корыстной заинтересованности. Закон, только закон и ничего, кроме закона.
А уж налогоплательщикам и бюджету какая лафа… Высокопоставленный чиновник обойдется в содержании дешевле дворника. Еда да новый костюм раз в полгода, вот и все затраты. Еще служебная жилплощадь — клетка два на полтора. Экономия… А если поставить клетку тут же, в Управлении, — так и никакой машины с мигалкой не надо, чтобы добраться от дома до работы.
Сбрендит. Раньше или позже съедет с катушек… Возможно, позже, — психика бабуинов становится устойчивее от серии к серии… Тем хуже. Больше дров наломать успеет… Страшное дело — бездушный закон, прущий по живым людям как асфальтовый каток. А за рулем катка — бабуин.
Обряд знакомства завершился. Началась работа. Стандартная утренняя планерка, сдвинутая из-за охоты на брата-близнеца нового начальника отдела.
И профессионализм взял-таки верх над ощущением полной бредовости ситуации. О текучке Кружилин докладывал, как докладывал бы человеку.
Едва закончил, на столе начальника зазвонил телефон. Бабуин протянул к трубке лапу — абсолютно нечеловеческим, чужим движением. И сюрреализм вновь запустил цепкие когти в Кружилина…
— Срочный вызов, — произнес бабуин своим глубоким баритоном. — Инцидент на Марата с участием дреддера. Капитан Бурич и капитан Кружилин — на выезд. На месте поступите в распоряжение майора Субботина из ОРПИ. Докладывать каждый час. По возвращении — рапорт на мое имя. Задача ясна? Вопросы имеются?
— Почему мы? — возмутился Дикобраз. — Территориалы что, мышей уже не ловят?
— Ваши вопросы, капитан Бурич, к полученному вами заданию никак не относятся. Объявляю вам замечание. Приступайте к исполнению.
Торжество закона начинается… Во всей красе. И торжество подзаконных актов. И служебных инструкций.
Они вышли молча, с каменными лицами. В приемной Паша тихо-тихо прошептал:
— Мартышка красножопая… Поубивал бы.
Кружилин лишь вздохнул.
7. Долго кряхтел крокодил-старичок
— Юлия Леонардовна, эфира у вас сегодня не будет.
— Что случилось, Слава?
— Ну-у-у… — протяжно выдохнул Брутман, помялся, покряхтел, и она поняла: сейчас начнет врать.
Врать Брутман не умел. Абсолютно. И научиться не смог бы, физиология не позволяла.
Слава Брутман, завредакцией авторских программ, выглядел плотненьким и мясистым… Встречаются такие люди, кажутся с первого взгляда жирными, но чуть приглядишься и понимаешь: дряблого жира под кожей нет. Там упругая плоть, мясо. Не мышцы, не мускулы, — именно мясо. С точки зрения анатомии звучит абсурдно, любой физиолог скажет, что мясо это и есть мышечная ткань… Может и абсурд. Но люди такие встречаются. И своим существованием опровергают мнение физиологов и анатомов.
Мясистыми были щеки, нос, подбородок, скулы… проще говоря, все лицо. И лысина. И даже уши. И все это мясистое хозяйство при любой попытке соврать краснело, наливалось кровью. Даже перед началом такой попытки Слава менял цвет. Не повезло человеку.
— Ну-у-у… Есть нарекания на последнюю программу… и оттуда… — Палец Брутмана устремился к потолку. — И от слушателей…
Он врал, она это знала, он знал, что она это знает… Но продолжал. Таковы уж правила игры. Их не изменить, надо играть и мучиться.
— Какие нарекания? Изложи конкретно.
— Ну-у-у… мат в прямом эфире…
— Ерунда. Одно словечко, к тому же по большому счету относительно цензурное. И услышали его лишь на Дальнем Востоке.
— Но ведь услышали…
— Ладно, нарекание номер один принято. Готова выслушать остальные.
— Ну-у-у… в общем-то… еще отклонение от темы… О чем вы собирались говорить? О монетизации вторичных избирательных прав? И куда в результате уехали?
И тут Брутман ей подмигнул. Правым глазом. И еще раз, и еще, и еще… Моргал так яростно, словно решил проморзировать сонет Шекспира. А то и венок сонетов. Карандаш в руке Брутмана что-то чиркал на листе из блокнота.
— Принято. Слушаю дальше. Или на этом список исчерпан?
— Ну-у-у… Эти ваши знаменитые словесные ляпы… «В него стреляли, но не попали, только ранили…» Как вы это представляете, Юлия Леонардовна? Не попасть, но ранить?
И Брутман вновь яростно заморгал. Теперь, для разнообразия, левым глазом. Затем показал взглядом на стол. Исчерканный листок был свернут в осьмушку, Слава накрыл ее ладонью, а когда ладонь сдвинулась, осьмушки на столе не осталось.
Понятно.
— Достаточно… Вот этим ты меня убил… Я унижена, сражена и растоптана. Уйду в пустыню, замаливать грехи и питаться акридами. Но помни, Слава: я всегда тебя любила! И сейчас люблю! И буду любить вечно!
Она обогнула стол, поцеловала Брутмана в пламенеющую лысину. На мгновение показалось, что целует окорок — домашний, безумно вкусный, закопченный в гуцульском селе, в дыму не паршивых ольховых опилок, а буковых поленьев…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
