– Мы сто раз видели твой бекон, – отмахивается Рома.
Я хихикаю. Мне смешно и грустно одновременно. Года два назад, еще до моего появления в их компании, Стас подпалил Сереге кожу на боку. Теперь на боку вдоль ребер у него красуется огромный шрам. Рома шутливо называет Серегу пол-Пятачка. Или полпорции бекона. Кроме нас, Серега не признался никому в том, что это сделал Стас. Родителям Серега сказал, что упал в костер.
– Ну, в общем, бабушка твоя сказала, что с тобой все хорошо, – возвращается к теме разговора Рома. – Что из больницы тебя скоро выпишут. А насчет того, почему мы не спрашиваем, кто это сделал… – он качает головой. – Думаю, это вопрос риторический. И ответа он не требует.
Я киваю.
– Сама хочешь что-нибудь рассказать? Я качаю головой.
– Ну, вот поэтому мы и не спрашиваем. Мы никогда не спрашиваем о таких вещах. Если человек захочет, он сам расскажет.
Киваю. Да. Главное правило – ни о чем не спрашивать. Принимать все так, как есть.
По коридору кто-то идет. Мы слышим чьи-то шаги, они словно ударяются о стены и доносятся до нас глухим эхом. К нам подходит медсестра.
– Тамара, там врач пришел. Марш в палату. Я обрадованно вскакиваю с места.
– Мне повязку будут снимать! – радостно сообщаю я мальчишкам.
– О, круто! А нам можно посмотреть? – спрашивает Серега. Я пожимаю плечами.
Мы проходим к палате. Мальчишки сначала неуверенно топчутся на пороге, но потом решаются и заходят внутрь.
Врач осматривает моих соседок.
Я ложусь на койку. Мальчишки обступают меня со всех сторон.
– Эй, парни! Чего вас тут так много? У нас тут не футбольный клуб! – недовольно ворчит врач.
– Мы с Томой. Мы команда поддержки, – бодро отвечает Серега.
– Ну, если поддержка, то ладно. Лежи смирно, – последние слова он говорит мне.
– А мне не будет больно?
– Я повязку снимаю, а не глаз выкалываю! – ворчит врач.
– Ну, мало ли…
Он дотрагивается до моего лица. Отлепляет марлю – слой за слоем. Местами становится больно – там, где кожа прилипла к марле.
– Ну, вот и все! – говорит врач. – Чудесный глаз! Краснота скоро спадет, и будет вообще хорошо! Сегодня тебя выписываем. Когда придут твои родители?
Я пожимаю плечами.
– Обещали к двенадцати. А уже два.
– Значит, скоро будут, – врач смотрит на часы. – Тогда я с ними обо всем и поговорю…
– О чем? – не понимаю я.
– Ну, там, чтобы забрали все снимки, справки для заявления в полицию…
Я сглатываю. Полиция. Нет. Ни за что.
Мне очень хочется, чтобы врач побыстрее ушел. Чтобы можно было посмотреть в зеркало на свой глаз. Он будто слышит мои мысли.
– Ну? Долго лежать будешь? Иди к зеркалу. Смотри.
Я поворачиваюсь к мальчишкам. Вопросительно смотрю на них. Они пожимают плечами. Я осторожно встаю с койки. Медленно подхожу к раковине – над ней висит маленькое мутное зеркало. Я смотрю… и вижу чужое лицо.
Нет, вроде бы ничего не изменилось. Те же полные губы. Высокий лоб. Круглые глаза. Волосы цвета мокрой пыли. И все-таки что-то не то… я смотрю на левый глаз. Пальцем дотрагиваюсь до нижнего века – кожа в этом месте непривычно тонкая. И будто кто-то потянул за уголок века вниз, зафиксировав в этом положении. Глаза стали асимметричными. Ресницы на нижнем веке практически полностью отсутствуют.
– Конечно, строение немного изменилось, – говорит врач, – если тебя будет сильно напрягать шрам, то можно сделать подтяжку. Операция ерундовая, в любой косметологии сделают. Просто подтянут кожу века немного вверх, и все.
Врач уходит. А я все еще смотрю в зеркало.
– Ну как я выгляжу? – спрашиваю я мальчишек. Дотрагиваюсь пальцем до века. Оттягиваю кожу вниз. Потом вверх. Кожа в этом месте стала совсем другая. Не моя.
– Хм… – мальчишки задумчиво смотрят на меня. – Немного непривычно. Но не так уж плохо.
Я отхожу от зеркала. Сажусь на койку. Снова дергаю веко – вверх и вниз. Вверх и вниз. Рома бьет мне по руке.
– Да не дергай свой глаз, а то совсем вывалится! – грубо говорит он.
Я послушно убираю руку. Но так и хочется снова потрогать веко.
Я смотрю на друзей. У каждого из нас теперь есть какая-нибудь отметина. Клеймо Стаса. У меня шрам на глазу. У Сереги дырка в зубах и подожженный бок. У Ромы тонкая полоска шрама между бровями. У Антона сломанные пальцы, которые торчат в разные стороны рогатиной. У меня не было никакого особенного шрама, а теперь вот появился. Я не знаю, как на это реагировать. У меня нет никаких особенных мыслей по этому поводу.
Как к этому относятся родители? С ужасом, как и все нормальные родители. Но они даже не думают, что кто-то мог такое с нами сделать… намеренно. Мы умеем их обманывать. Мы еще дети… Подростки. Любим лезть куда нельзя. Этой любовью к приключениям и опасностям легко объяснить все наши шрамы.
Друзья садятся ко мне на койку.
– А мой батя говорит, что когда он на войне был, то ему пуля попала в глаз и вышла через ухо, – с умным видом вещает Рома.
Все задумываются. Серега пальцем в воздухе чертит траекторию воображаемой пули.
– Не, брешет, – уверенно говорит он. – Нет такой прямой, чтобы можно было войти в глаз и выйти через ухо. Да и еще так, чтобы глаз остался целым. А у твоего бати он целый.
Я усмехаюсь. Батя Ромы – человек-легенда. Мы все время слышим про него много странных историй.
Мы больше не обсуждаем мой глаз. Переводим тему разговора. Болтаем о чем-то нейтральном.
– Хочешь, фокус покажу? – спрашивает Серега. – У тебя есть ручки? Мне нужно много…
– Много нет, – говорю я. – Штуки две наберется.
– Эх, жалко, – огорченно протягивает он. – А то я хотел тебе показать, сколько я стержней могу в свою дыру запихать. У Игорька щель между зубов с детства, так он в нее трояк стержней запихивает. Я ему всегда дико завидовал. Зато сейчас, когда у меня дыра появилась, знаешь, сколько туда стержней могу засунуть? Семь! Представляешь? Я Игорька обошел!
Серега гордо улыбается.
– Ты крутой, – усмехаюсь я. – Да, семь стержней – это действительно великое достижение!
Друзья хихикают. Серега обиженно поджимает губы.
– Вы просто не понимаете! Вот если б у вас зуба не было, тогда б вы поняли, как это круто! Я свистеть знаете как громко могу? И четыре ноты беру…
Он глубоко вдыхает. Ромка тыкает ему пальцем в живот. Серега сдувается, как воздушный шарик.
– Эй, ты чего?
– Мы в больнице все-таки. Тебя сейчас выгонят, если ты свистеть начнешь.
– Ну ладно, тогда когда на улице будем, я тебе покажу, как я свистеть научился, – говорит мне Серега.
Я киваю.
В палату входит медсестра.
– Скоро тихий час. Посторонних прошу удалиться.
– Ладно, мы пойдем. – Мальчишки встают с койки. Рома хлопает меня по плечу.
– Не скучай, гасконец, сегодня уже дома будешь. Я киваю.
Они уходят. Мама с дядей Костей приезжают за мной после тихого часа. Мама обхватывает ладонями мое лицо и целует.
– Ну, с глазиком все в порядке, – говорит она. – Если ты захочешь, то можно потом подтяжку сделать.
Я киваю.
– Да, врач уже сказал мне.
Я с наслаждением переодеваюсь в джинсы и рубашку. Надеваю кеды. Дядя Костя подхватывает мою сумку. Мама на ходу засовывает в файл кучу справок и бумаг. Мы выходим на улицу. Я щурюсь от яркого света. Такое ощущение, что я месяц провела в мрачном подземелье. Дядя Костя открывает мне дверь машины, я сажусь в нее. Прижимаюсь лбом к холодному стеклу.
Дома меня встречают бабушка с дедушкой. Вся семья собирается за ужином. Щекотливую тему обходим стороной. Все пытаются меня подбодрить. Дядя Костя рассказывает веселые истории. Я зачерпываю ложкой суп и смеюсь. Напряжение потихоньку покидает меня. Все возвращается в свою колею.
Я ухожу спать. Ложусь на свою кровать, накрываюсь одеялом. Закрываю глаза, вдыхаю родной запах. И словно сверлом в голову врезаются воспоминания. Сильно прикусываю краешек одеяла. Так, что скрипит на зубах синтепон. Кричу. Кричу так громко, что вот-вот наружу вырвутся голосовые связки. Но одеяло во рту заглушает мой крик.
Глава 10
Они были из тех мальчишек, которые в семь лет ткнут вас горящей палкой, если вы не отдадите им мячик. В пятнадцать они попросят у вас мелочь, и если вы откажетесь, то только Бог сможет вас уберечь. Но мы этого не знали. Мы раньше никогда не имели дела с такими людьми и потому не боялись их. И даже не знали, что их надо бояться. Мы подошли к костру. Резкий запах клея стал почти невыносимым.
– Круч, – протянул руку парень, который первый заговорил с нами.
– Тома, – я пожала его горячую сухую ладонь. – Что это за странное имя – Круч?
Он хохотнул.
– Это кличка. Так сказать, боевое прозвище. Так прозвали за то, что я в драках суставы круто выкручиваю. А так меня Димоном звать. Но вы зовите меня Круч.
– Стас, – пожал ему руку Стас.
Остальные ребята тоже поздоровались с нами. Они стояли вокруг костра. Выглядели мальчишки довольно странно. Один весь был весь в прыщах, у второго голова была слишком большая и круглая, у третьего не хватало переднего зуба. На них на всех была грязная одежда. Возле костра валялись пустые бутылки, пакеты и тюбики.
