Прошло месяца два, а то и три. И вдруг…
Вы, может быть, помните, в газетах писали, что из пересыльной тюрьмы, подпилив решетку на окне, бежало четверо арестантов? Так вот, получаем мы телеграмму из Петергофа, что задержаны четыре молодца, сказываются бродягами, но головы будто бриты, и надо думать, что они и есть те самые беглые арестанты.
Пишем: «Доставить», а у меня вдруг мысль. И сейчас же я добавляю, нет ли кого в нанковом на вате пиджаке, и если есть, то какой пиджак, какая подкладка и пуговицы? Велю отписать тотчас и подробно.
Жду и дрожу весь. Ночь не спал.
Через день ответ, и в нем как по заказу: «На одном был пиджак из нанки, на вате; подкладка шерстяная, черная, в белых полосках, и на левой стороне будто след от споротого кармана. Пуговиц по пять с каждого борта, роговые, темные, а одна, справа верхняя, против других гораздо больше».
Вот они! Вот и убийцы! И сейчас мне в голову сон: во сне пять, а тут — четыре. Кто же пятый? А пятый — сторож, рыжий.
Я — Теплова.
— Убийцы Степанова найдены!
— Кто?
— А вот кто! Извольте рыжего снова арестовать и потом, как тех привезут, ставку сделать.
Смущенный Теплов тотчас его арестовал и привел ко мне.
Я, едва увидев его, говорю:
— Теперь сознавайся, братец, потому что сюда везут твоих четверых приятелей!
— Каких приятелей?
— А беглых из тюрьмы, которые у тебя гостили!
Это я уже от себя сказал.
Он побледнел, дрогнул и говорит:
— Точно, есть и моя вина! Только я не убивал…
— А что делал?
Тут он все и рассказал…
Дело было так. Сидел он у себя в сторожке, сапоги чинил. Вдруг дверь распахнулась и к нему вошли четыре арестанта в серых куртках: «Давай им есть, пить, деньги и одежды на всех».
Он перепугался до смерти и отдал им все, что мог. Съели они весь хлеб, кашу, квас выпили. Взяли у него всю его одежонку — и старую и новую, ну а на четверых все мало.
Наряжаются они, а один заглянул в окно и говорит:
— Вон добрый человек идет, он нам поможет.
А это шел несчастный Степанов.
Тут вот дело темное. Рыжий говорит, что он не помогал им, а надо думать, что помогал.
Вот они взяли из сторожки молот, которым рельсы проверяют, и вышли на дорогу. Степанов увидел их и побежал. Они нагнали его, повалили…
Все, как во сне!. И убили ударом молота, а потом приволокли в сторожку, раздели его, ограбили дочиста, бросили и хотели идти, но тут рыжий и взмолился: они уйдут, труп оставят, его затаскают, а то и засудят.
— Помогите уволочь его!
Они согласились. И вот он нашел веревку, затянул ее убитому на шее, привязал старый черенок от ложки, чтобы удобнее было тащить, и они потащили труп к речке.
Трое волокли, а двое следы заметали.
Труп бросили; беглые пошли дальше, рыжий вернулся в сторожку, всю кровь выскоблил, а снег, что пошел вскоре, все следы запорошил.
Так и погиб Николай Степанов.
Вот теперь и подумайте о вещих снах и предчувствиях. И сам Степанов, и мать видели все убийство: и пятерых человек, и рыжего. Этот рыжий опять ей во сне привиделся, и в час смерти стакан лопнул…
— Да! И опять, не будь пиджака с пуговицей, никогда бы убийцы не были найдены, и Василий считался бы в подозрении.
ДУШИТЕЛИ
Это была целая хорошо организованная шайка. Не те «душители, или туги», описанные Евгением Сю, которые являлись членами страшной секты, а те, которые душили с целью грабежа, избрав своими жертвами преимущественно извозчиков. Наглые, энергичные, смелые, они одно время навели на столицу страх и панику.
Операции их начались с 1855 года. В конце этого года на Волховской дороге был найден труп мужчины, задушенного веревочной петлей. После расследования оказалось, что это был крестьянин Семизоров из села Кузьминского, который по дороге домой был кем-то удушен, после чего у него забрали лошадь, телегу и деньги. Убийство страшное, но оно не обратило бы на себя особого внимания, если бы следом за ним, на той же самой Волховской дороге, не было совершено совершенно такого же характера другое убийство. На этот раз был удушен крестьянин деревни Коколовой, Иван Кокко, у него была взята лошадь с санями.
Затем страшные преступники как будто переселились в город Кронштадт, и там, друг за другом, также удушением веревочной петлей были убиты и ограблены крестьянин Ковин и жена квартирмейстера Аксинья Капитонова.
Становилось как-то не по себе при рассказах об этих страхах, а тут вдруг убийство, и также удушением, Михеля Корвонена; убийство тем же удушением легкового извозчика Федора Иванова. В обоих случаях с ограблением и уже снова в Петербурге — на погорелых местах Измайловского полка.
В то время местность Измайловского и Семеновского полков была мрачна и пустынна, и случаи грабежей и насилий бывали там нередки, но, собственно говоря, бывать в тех местах вовсе не было необходимым, так как жили там преимущественно трущобные обыватели и разная голь. После же огромного пожара погорелые места Измайловского полка, особенно ночью, казались страшными, как заброшенные кладбища.
Следом за извозчиком Ивановым близ Скотопригонного двора был найден труп другого извозчика, также удушенного и ограбленного.
Как сейчас помню панику среди жителей столицы, а особенно среди извозчиков. Нас же угнетало чувство бессилия. Я был тогда еще маленьким человеком — помощником надзирателя при Нарвской части, но начальство уже отличало меня. У нас в части во время присутствия только и было разговоров, что об этих происшествиях. Пристав следственных дел, некий Прач, толстый, краснолиций, с рыжими усами, самоуверенно говорил:
— Небось, откроем! У меня есть такие люди, которые ищут, и сам я гляжу в оба!
Но он больше гляделв оба… кармана мирных жителей своей части.
Другое дело Келчевский. Он был стряпчим по полицейским делам той же Нарвской части и проявлял незаурядную энергию, особенно в ведении следствия. Совершивший преступление уже не мог открутиться от него, настолько он был ловок, умен и находчив. С ним мы подолгу беседовали о таинственных убийцах. И он, и я не сомневались, что в ряде этих убийств принимают участие не один и не два человека, а целая шайка.
Одновременно с этими убийствами в Петербурге наводила немалый страх и шайка грабителей (это все в 1855 году), члены которой грабили неосторожных пешеходов в темных закоулках и на окраинах города. Келчевский думал, что убийцы и грабители — одна шайка, но я был твердо уверен в противном и на эту тему мы с ним горячо и подолгу спорили.
А в городе паника усиливалась. Многие парни бросили извозный промысел, и ни за какие деньги кого-либо из них нельзя было уговорить поехать на окраины города вечером. Поэтому ночью на работу выезжали только самые отчаянные из извозчиков.
Конец 1856 года и начало 1857 года можно было назвать в буквально смысле ужасными. За два месяца полиция подобрала одиннадцать тел, голых, замерзших, со страшными веревками на шее! Во всех случаях это были легковые извозчики или случайно запоздавшие пешеходы.
Не проходило утра, чтобы за ночь не объявилось о совершенном удушении или на погорелых местах Измайловского полка, или на берегу Таракановки либо Обводного канала, или на Семеновском плацу.
Из одиннадцати подобранных тел девять удалось оживить благодаря своевременной медицинской помощи. Рассказы этих оживленных, по моему мнению, страшнее всяких придуманных рождественских рассказов.
— Наняли меня, — рассказывал извозчик, — два каких-то не то мещанина, не то купца ехать на Рижский проспект за тридцать копеек, я и повез. Они песни поют. Только мы с седьмой роты въехали на погорелые места, они вдруг и притихли. Я поглядел: они что-то шепчутся. Страх меня забрал. Вспомнил я про убийц и замер. Кругом ни души, темень. Я и завернул было коня назад. А они: «Куда? Стой!» Я — по лошади. Вдруг — хлясть! У меня на шее петля, меня назад тянут, а в спину коленом кто-то уперся. Тут я и потерял сознание…
— А в лицо не помнишь их?
— Где же? Договаривались, а мне и невдомек!.
— Возвращался от кума с сочельника, — рассказывал другой. — Надо было мне свернуть с канавы в Тарасов переулок. Я свернул, но тут на меня напали двое. Сила у меня есть — я стал отбиваться. Один из них крикнул: «Накидывай!» Тут я почувствовал, что у меня на шее петля, а потом запрокинули меня и я обеспамятовал…
И опять: в лицо признать никого не может.
Граф Петр Андреевич Шувалов, бывший тогда Петербургским обер-полицмейстером, отдал строгий приказ разыскать преступников.
А тут еще грабители.
Вся полиция была на ногах, и все метались без следа, без толка. Я весь горел от этого дела. Потерял и сон, и аппетит. Не могут же скрыться преступники, если их искать как следует? И я дал себе слово: разыскать их всех до одного, хотя бы даже с опасностью для своей жизни.
