— Вы?! Черт знает, батюшка, какой у вас талант!
Я был в опорках на босу ногу. Короткие штаны доходили до щиколотки, а там болталась грязная тряпка. На коленях штаны были прорваны. Невообразимо грязная, засаленная бабья кацавейка прикрывала мое грешное туловище. На голове — рваная фуражка с оторванным козырьком. Лицо с помощью разных красок я сделал под стать костюму: сине-багровое, одутловатое, с двумя колоссальными «фонарями».
Ежась от холода в этом «милом» одеянии, я направился к Смоленской слободе, а она находилась во втором стане Петербургского уезда! Как видите, путь был неблизкий. Дорогой, которую я совершал частью на извозчике, частью — на ломовых (уплачивая деньги возницам всегда вперед, ибо без этого они не соглашались везти оборванца), я не переставал думать о таинственной шайке. Где она обитает? Несомненно, не в самом Петербурге, а где-нибудь в одном из его пригородных уездов: там для них свободнее, там полиция от них удалена за тридевять земель.
В эти дни наша полиция с ног сбилась, стараясь разыскать хоть что-нибудь из похищенных шайкой вещей. Шныряли переодетые полицейские по Толкучему, по иным местам, где часто ворами сбывались краденые вещи, но никаких положительных результатов эти поиски не дали.
Вчера опять было совершено зверское ограбление близ Смоленской слободы. Туда-то я и решил направиться, приглядеться к тем, кто обитает там, словом, «разнюхать», как и что. Если бы там я не нашел ничего подозрительного, не напал на следы шайки, то стал бы последовательно обследовать некоторые пункты Шлиссельбургского уезда, Выборгское шоссе и т. д.
Уже вечерело, когда я добрался до Смоленской слободы, уставший, продрогший. Последние пять верст до нее я шел, чтобы не возбуждать подозрения, пешком, не без сожаления покинув извозчика.
В то время Смоленская слобода была унылой, малозаселенной местностью, с редко стоящими домами, в которых ютилась рабочая рвань, полуголодная, озорная, вечно пьяная, утопающая в невылазной грязи, вони и в беспробудной власти тьмы. Что-то бесконечно унылое, тягостное и вместе с тем страшное навевало на душу это зловещее место.
На улице, посреди слободы, стоял клуб местных обывателей — невозможно грязная, вонючая харчевня-трактир.
Я отворил дверь, вошел в него, и меня сразу охватил специфически отвратительный воздух грязного кабака. Облака махорочного дыма, чайного пара. Гул нестройных голосов, выкрики, «крепкая» брань так и повисли в этом логовище.
Народу было порядочно, все — представители местной смоленско-слободской рвани, голытьбы и рабочего элемента. В одном месте бражничал здоровенный рабочий «кирпичник», в другом — сапожник, там — просто золоторотец.
Мое появление никого на смутило, а тем паче не удивило. Я был ко двору с моим эффектным видом. Я спросил чаю, косушку водки, протянув предварительно тридцать копеек медью.
— Ишь, настрелял сколько, леший! — буркнул приветливо пузатый владелец сего отеля.
Не без удовольствия, признаюсь, набросился я на чай, ибо меня от холода буквально всего трясло. Потягивая черт знает какую горячую бурду, я насторожился, стараясь не пропустить ни одного слова из шумного перекрестного разговора.
— Слыхали, братцы, опять убийство совершено? И кто это только промышляет?
— Кто? Да нечто он один? Их, сказывают, несколько.
— А знаете, что вчера я видел? Иду это я берегом Невы и близ нашей слободы смотрю — по реке лодка плывет, а в лодке — пять человек сидят. Сидят, вижу, пьют, песни поют. На лодке поклажа какая-то.
— А куда ж они плыли?
— Да по направлению к нашей слободе. Смотрю я дальше: пристала их лодка к берегу, вылезли они, лодку привязали, а сами по нашей улице пошли. Я постоял, посмотрел, а куда пошли они, увидеть не мог.
— Не приснилась тебе, парень, сказочка эта? — раздался насмешливый голос высокого извозчика. — Куда это к нам разбойнички приедут?
— Да, нечто я говорю — разбойники, Иван Алексеевич? — возразил рассказчик.
— Зря только язык треплешь, — со злобой продолжал извозчик.
Я впился в него глазами. «Как бы узнать, кто это?» — мелькнуло у меня.
Случай помог мне. К моему столу подошел пьяный рабочий и, умильно поглядывая на косушку с водкой, прохрипел:
— Что ж, черт, заказал, а не пьешь?
— А в нутро уж не лезет, — ответил я заплетающимся языком. — Хочешь, садись, поднесу стаканчик.
Он с охотой уселся, и я всячески осторожно, принялся у него выпытывать то, что мне было надо.
— Это кто ж такой? — показал я на извозчика.
— Зубков, дом имеет, извозчик.
— А-а… Один живет в дому?
— Нет. Фатеру сдает.
— Кому?
— Ткачу… Семену Павлову.
— Скажи, пожалуйста, ткачу… А ткач один?
— Не… несколько молодцев имеет.
— Что ж, вместе и работают?
— А о черт их знает.
В эту минуту пошел к выходу извозчик Зубков. Дав ему выйти, я незаметно, шатаясь, выскользнул вслед за ним. На улице было совсем уже темно. Черная осенняя ночь нависла над мрачной Смоленской слободой.
Темнота мне была на руку. Стараясь идти как можно тише, чтобы ни единым шорохом не выдать своего присутствия, я стал неотступно красться за Зубковым. Он, оглянувшись по сторонам, быстро направился к берегу Невы, которая была в нескольких десятках саженей от харчевни. Спустившись к самому берегу, он низко склонился, отыскивая что-то глазами. «Лодку, голубчик, ищешь? Так, так… Я не обманулся», — пронеслось у меня в голове. Снизу послышались проклятья Зубкова:
— Черти, ироды! Попадешься из-за вас…
Я бросился в рытвину. Скоро он прошел мимо меня, посылая кому-то проклятья. Я все так же тихо поднялся и опять пошел за ним. Теперь мы шли улицей, в домах уже светились кое-где огни. Подойдя к своему дому, Зубков стукнул в окно… Прошло несколько секунд. Из дома кто-то вышел.
— Где твои молодцы? — послышался голос Зубкова.
— На охоту отправились. А что?
— А то, что слух стал идти, будто видели этих молодцов, как они на лодке с добром разным сюда подъезжали. А лодка-то ведь моя. Из-за вас и я попадусь. Слышь, как придут они сюда, вели им лодку домой пригнать.
Дальше разговор пошел шепотом, я ничего не мог разобрать. Но мне вполне было достаточно и того, что я увидел и услышал за эти полчаса. Несомненно, я напал на след шайки!
Однако, думал я, эти молодчики — настоящие невские пираты, они, действительно, как Стенька Разин, со своими удалыми разбойничками на стругах разъезжают.
В мозгу закопошились мысли: «Что же теперь мне делать? Пробраться к становому? Это далеко, да и выйдет ли из этого толк? Застану ли я его? Даст ли он мне достаточное количество верных, испытанных людей? Таких ведь «голубчиков» тоже с умом надо сцапать»…
Одно меня утешало: что их нет сейчас дома. Очевидно, они где-то собираются на новый разбойничий «подвиг», может быть, находятся и в самом Петербурге. Таким образом, все равно: если бы у меня сейчас и были под рукой помощники, то являться в дом Зубкова было бы преждевременно: зверей в логовище мы бы не нашли.
Они совершают свои нападения ночью. Совершив его, они, конечно, если не все, то некоторые придут сюда, где до позднего утра, очевидно, уже пробудут. А к этому времени, даже раньше, часам к двум-трем ночи, я подоспею сюда с моими молодцами. «Не уйдут, не уйдут от меня!» — радостно проносилось в голове. И я бодро и решительно отправился в обратный путь. Мысль о том эффекте, который произведет на всех столь скорая поимка шайки Стеньки Разина, вселила в меня новые силы.
А как они были необходимы для моего путешествия! Оно поистине было адское: тьма, дождь, отвратительно холодный осенний дождь, грязь по колено, порывистый ледяной ветер.
В ногах — страшное утомление, но на душе — светло и хорошо.
Пройдя версты три, я с радостью услышал за собою скрип колес. Оглянулся. Слава Богу, тянутся три телеги-подводы, нагруженные кирпичом. Когда возницы поравнялись со мной, я обратился к одному из них:
— Братцы, смерть устал… Не подвезете ли до заставы? А я вам на штоф водки дам. Вот деньги.
— Что ж, это можно… Садись… Отчего же… Давай деньги-то… — загалдели обрадованные мужики.
С каким восторгом я взгромоздился на воз! Кирпичи мне казались мягче пуха!
Началась бесконечная, шагом, езда. Один из словоохотливых ломовых расспрашивал меня, кто я, откуда пробираюсь. Я врал с три короба.
Наконец моя пытка кончилась. Вот и застава! С каким умилением взглянул я на нее! Поблагодарив мужиков, я прошел несколько улиц и скоро увидел мирно дремавшего возницу.
Через три четверти часа я входил в часть.
— Ну, что нового и утешительного, Путилин, вы принесли? — нервно и поспешно спросил меня пристав лишь только узнал о моем прибытии.
Каюсь: я решил его помучить и до поры до времени не выкладывать ему всего.
— На кое-какие следы напал, хотя ничего особенно важного…
