- Девчонки, девчонки! Что это с вами?! - Гинтабар словно от сна очнулся. В последнюю секунду ему удалось предотвратить новое столкновение, схватив левой рукой за шиворот Осинку, а правой - Лиула.
Очутившись в его руках, растащенные соперницы как-то сразу обвисли, точно дохлые лисы, и только ели друг друга бешеными глазами.
- Откуда ты взялась, смертная? - бросила Осинка горделиво и презрительно. Трудно было поверить, что эта трепетная ценительница прекрасных баллад способна на тон разгневанной принцессы из Вышних.
- Оттуда, нелюдь, - прерывисто дыша, процедила сквозь зубы Лиула. - Я с ним уже полтора года, а вот тебя сюда точно никто не звал!
- Ах ты маленькая дрянь! Да если хочешь знать, ты ему не пара, не рыба, не мясо! То, что он родился смертным недоразумение, он достоин королевы королев!
- Уж не тебя ли, куст с глазами?
- Да хотя бы меня! Я, по крайней мере, способна оценить его по достоинству, а не изводить детскими капризами!
- Детскими? Да ты знаешь, что я сейчас с тобой сделаю, ты, замшелая трехсотлетняя...
- А ну немедленно прекратите, кошки! - Гинтабар как следует встряхнул обеих. Увы, больше ничего он сделать не мог руки заняты, не лбами же их стукать! А захочешь преподать одной урок прикладного гуманизма, так другую придется выпустить...
В левой руке зеленое и красное в правой... Словно трава и кровь. Точь-в-точь силлекский символ круговорота жизни и смерти...
- Да пошли вы обе... вертикально вверх! - вдруг произнес он в сердцах. Резко выпустил, словно отбросил обеих, подхватил гитару и поспешно скрылся в лесу, не интересуясь развитием событий за спиной.
На душе у него, как нетрудно догадаться, было премерзостно. Паршивка Лиула... Да обе они паршивки! Это ж надо было испортить такую прекрасную ночь!!!
Повеситься на осинке...
...Он бродил по лесу больше часа, медленно, но верно успокаиваясь. Ветер усилился, и в шелесте листвы теперь слышалась не вселенская гармония, а тревога.
Когда он возвращался назад, то не удержался - осторожно подошел взглянуть, чем закончилась разборка на берегу. Взгляду его открылось следующее зрелище: на серебристом бревне сидели в обнимку Лиула с Осинкой и наперебой плакались друг другу на мужскую непорядочность и полную бесчувственность распроклятых менестрелей, которым нет дела ни до чего, кроме их несчастной гитары...
Гинтабар покачал головой и побрел спать в шатер. Последней его внятной мыслью было, что, дожив до тридцати лет, он все равно абсолютно ничего не понимает в женской психологии. И вряд ли поймет хоть когда-нибудь...
* * *
"Гитара в руках менестреля - мое оправданье за горькохмельную надежду на новое чудо, за золото губ и запястий, за жажду свиданья, за блеск воспаленного взгляда (пустое простуда!)...
Гитара - мое оправданье. Я внешне спокойна, я даже способна принять куртуазную позу: "Мой бард, преклонения Ваша баллада достойна! Я Вас не люблю, но на память дарую Вам розу".
Вот только мое подсознанье об этом не знает - ведь мед не рифмуется с медью, лишь лед ему пара... И холод январский объятий кольцо замыкает, и кожу с души мне струною сдирает гитара в руках менестреля..."
* * *
...И снова был поздний вечер, почти ночь. И берег - но на этот раз берег моря с вечным рокотом прибоя. И невероятных размеров мол-волнорез, далеко вонзившийся в море, как меч в беззащитное тело, и на нем - полуразрушенная эстакада непонятного назначения...
Гинтабар сидел на береговой гальке, почти у самой кромки прибоя, привалившись спиной к шершавому камню волнореза, который равнодушно делился со случайным прохожим накопленным за день теплом.
Неподалеку от него смуглая девушка-кушитка забрела в море по колено. Волны лизали подол ее платья, а она смотрела вдаль, туда, где высоко над морем горела Вечерняя звезда. А потом вдруг опустилась на колени - прямо в воде - и вскинув руки к звездному небу, от избытка чувств запела какой-то кушитский гимн. Голос у нее был удивительно глубокий и сильный, и шорох прибоя казался лучшим аккомпанементом для него...
Глядя на нее, Гинтабар снова подумал о таверне "Синяя раковина", где осталась Лиула. Как-то она там? Может, проснулась и, не в силах оторвать раненую голову от подушки, вперилась в темноту жарким взглядом, ожидая его?
Два дня назад какой-то, с позволения сказать, шутник руки-ноги бы ему повыдергивать! - сунул под седло лошади Лиула ветку местного чертополоха, метко прозванного "дедовником". Стоило девушке вскочить в седло, как ее всегда смирная кобыла взвилась на дыбы и сбросила всадницу - аккурат головой на каменную колоду, из которой поили лошадей. Разбитый лоб и в придачу сотрясение мозга.
Ох, Лиула... Не женщина, а девяносто девять несчастий. Хоть бы она скорее поправлялась! Гинтабар страстно желал этого не только потому, что привязался к ней, но и потому, что каждый лишний день в этом приморском городе был для него пыткой. Слишком уж он напоминал ему безвозвратно потерянный родной мир.
Море... Небо... Звезды...
Вопль тоски, с трудом удерживаемый в груди.
Поразительно, но только здесь с новой силой навалилась на него тяжесть всего, что случилось с того момента, когда он пришел в себя под зеркалом в заброшенном силлекском замке.
Куда он идет? "Бесцельный путь приравнен к бездорожью..." Моталец - да нет, давно уже не моталец, а скиталец, бредущий из мира в мир непонятно зачем и каждый раз уходящий, чтоб больше не вернуться. По Закону Истока не возвращаются, по нему только уходят... в никуда. Никогда больше не увидеть зеленых шпилей, пронзивших дымное небо Интии, колышущегося разнотравья хальских степей, ездовых драконов Саэрта, подставляющих солнцу изгибы радужно-чешуйчатых тел... Не услышать, как трубят непуганые олени в осеннем лесу Ос-Такне, вызывая на бой соперника... Не вдохнуть ни с чем не сравнимый аромат силлекского белого шиповника, не коснуться руками шелка, который не соткан из нитей, а выделан из громадных мясистых лепестков тропического цветка-паразита, именуемого нейсена... Уходя, он оставлял за спиной все это. Целые миры. Даже если попытаться вернуться сколько лет минет за время его отсутствия, семь или семьдесят?
А чего ради?
Мироздание сложено из миллиардов миров, и наугад найти среди них один-единственный - задача, в сущности, невыполнимая.
Так может, просто остаться в одном из них, в том, который больше приглянется? Забыть пыль дорог из ниоткуда в никуда, дарить людям радость и печаль своих песен, может, даже позволить Лиула завести от него ребенка...
Не выйдет. Не смог же он остаться в Силлеке. И нигде не сможет.
Да, пресветлая Хасса, твоя надежда оказалась ложью. Свет в конце тоннеля на поверку был лишь фосфоресцирующей плесенью на одной из стенок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
