— Вот это да!
— С тех пор женщины Ба поселились на Ларгусе, а так как их было очень много, ну во всяком случае на каждого кушгина приходилась почти сотня красоток, то отшельники разрешили им брать мужчин со стороны. Но с одним условием, мужчина не должен быть младше четырнадцати и старше двадцати, и отбирать их будут сами отшельники. Наверно в этом они увидели шанс дать своим знаниям новую жизнь. Остров довольно быстро заполнился людьми, но не все мальчики, родившиеся на острове, становились воинами, и по этому, достигнув совершеннолетия, вынуждены были покидать его.
— Почему?
— Просто есть непременное условие, на острове могут жить лишь те, кто либо учит, либо обучается. Не всякий мужчина способен стать отличным бойцом, а уж развивать искусство, достигать в нём новых высот, способны вообще единицы.
— Мне кажется, что это не совсем справедливо.
— Речь тогда, да и сейчас, не идёт о справедливости, речь идёт о сохранении древнего воинского искусства. К тому же ребят высылали с острова не с пустыми карманами, ковры с Ларгуса до сих пор пользуются бешеным спросом.
— Не знаю, всё равно это выглядит как отбор племенных жеребцов.
— В какой-то мере ты прав. Правда, критерии отбора несколько иные. — Борхус усмехнулся. — Ты не поверишь, сколько знатных, богатых, а за частую и правящих домов, присылали своих отпрысков, как они считали на обучение. И сколько из них уехали ни с чем. Ну как же, каждый богатей или благородный владетель считает своего отпрыска элитой человечества! И как такого могут не взять в балары!? Одного не понимают, став балароми, их дети уже никогда не будут богачами или владетелями.
— Но ведь воинскому искусству тоже обучаются.
— Да, первые двенадцать лет, потом воин либо продолжает совершенствоваться, либо уезжает с острова. Сказать проще, он либо становится мастером, либо на всю жизнь остаётся подмастерьем.
— Хм. А что если боец, ушедший с Ларгуса, начнёт набирать себе учеников?
— Бывает и такое, но разве ремесленник сможет воспитать мастера? Правда, они иногда направляют своих учеников на остров.
— А если мастер откроет школу на материке?
— Это не возможно.
— Ну а вдруг?
— Исключено. Одевайся, мазь уже подсохла. Ханэдав поднялся, повёл плечами и даже согнулся, проверяя рёбра.
— Этого не может быть. — Ушибы и синяки ещё побаливали, и некоторые весьма ощутимо, но в целом всё было просто замечательно! — А — а, в мази что-нибудь магическое есть да?
— Нет. Просто в ней есть компоненты, которые направили часть энергии твоего тела на устранение причины боли, а не на её блокаду и произошло это в ускоренном варианте, хотя всё можно проделать и самому, без всякой мази.
— Да? А ведь энергия, это и есть магия.
— Глубокомысленно. — Усмехнулся Борхус. — Хотя, скорее на оборот, я бы сказал, что магия — это наука об использовании энергии. И если уж на то пошло, то энергия, или, по-твоему, магия, была в твоём теле, а не в мази.
— Так я что, маг?
— Все мы маги, в той или иной степени, просто одним нужен катализатор, например угроза жизни, вторым точка сборки в виде какого-нибудь кристалла, или пера из задницы петуха, а третьим достаточно просто подумать.
— Здорово, а что такое катализатор?
— Мазь, например.
— А. — Рут оделся, взял перевязь с мечём. — Один вопрос Борхус, а ты мастер или подмастерье? — Балар пожал плечами.
— Вышло так, что ни то, ни другое. Я потерял ногу на двенадцатом году обучения и потому не проходил испытаний.
— Но тебе наставники должны были что-то сказать? Ну…, талантлив ты, или нет. Были ли у тебя шансы стать мастером…
— С какой стати?
— Как это? Они же наставники, они должны оценивать тебя.
— Я же говорил, что у кушингов всё не как у людей.
— Это точно. Ну ладно Борхус, спасибо, мне пора.
— Не за что. — И когда Ханэдав почти вышел за дверь, балар спросил. — Рут, а не найдётся ли для меня местечка в вашем отряде? — Ханэдав даже застыл от такого вопроса, БАЛАР В ОТРЯДЕ!!! Хоть и одноногий, но…
— Это было бы потрясающе Борхус, но как же ты с одной… ногой?
— Ну, если придётся побегать, я любого из вас сделаю.
— Я за, но мне надо со своими посоветоваться.
— Конечно.
Рут вышел на улицу, поплотнее прикрыв за собой дверку висящую на кожаных петлях. Посмотрел на небо, там, в темноте, висела полная и чем-то довольная луна и, вдруг ему на секунду показалось, что всё стало прежним, таким как в детстве, тихим и светлым, но, увы, лишь на секунду.
В корчме было тихо, Хум и Сандр давно уже кемарили в своих комнатах, те раненые, что могли передвигаться, после пары кружек гирроса вернулись в амбар, остались лишь Мондвид да Буй-Бык засидевшиеся у камина. Мондвид что-то сонно лепетал, но Хомпа его не слушал, он заворожено смотрел на пляшущие в камине языки пламени. Рут встряхнул хебело и, повесив его, присел рядом.
— Что с наконечниками решили?
— А что с ними решать? — Отстранённо отозвался Бык. — Толкнуть их надо, вот и всё решение, только кому их здесь толкнёшь?
— А в Баттербите?
— Там можно, но до него ещё добраться надо.
— Доберёмся. — Пляска и потрескивание костра стали завораживать и Рута. — Оружейники возьмут?
— С руками, но что толку их перекупщикам толкать? Надо найти реального покупателя.
— Например?
— Ну, какого-нибудь богатея или владетеля, кто готов за них по полтысячи эргов выложить.
— За каждый? — Скосил Рут на него глаза.
— Ага.
— Неужели они столько стоят?
— Хо! Они стоят на много больше. Это же редкая вещь, во-первых, а во вторых, парой таких штучек можно приличную брешь в толстенной стене проделать.
— А у нас их двадцать четыре штуки и это выходит двенадцать тысяч эргов.
— Двадцать три. — Поправил Буй-Бык.
— Но было двадцать четыре.
— А, — махнул Хомпа рукой — всё равно тервилю придётся пару тысяч отдать, как налог.
— Куда же ещё один подевался?
— Потерялся, должно быть. — Зевнул Бык.
— Не. — Очнулся вдруг Мондвид. — Его Гарс забрал.
— Как забрал!? — Вся дремота тут же улетучилась.
— Так. — Наёмник икнул и, провалившись в сон, снова что-то забормотал.
— Вот же сволочь!
— Остынь дезар, ну свистнул он один наконечник, и что? Нам они вообще на халяву достались. — Рут буркнул в ответ что-то про мать Гарса, расточительность Быка и отправился спать.
На третий день, после отъезда из Ван-Худа, наконец-то кончился дождь. Обоз потихоньку подбирался к сосновому бору по напрочь убитой дороге, где собирался провести днёвку, дать отдых лошадям и починить телеги. Нудный дождик настолько всем измотал нервы, что люди рады были неожиданно жаркому солнышку, хотя из-за него так прело, что дышать было нечем. Один лишь Мондвид выглядел недовольным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
