В паузу после точки Мария Клее проворно вставила свое замечание:
– А если преступник не один? Или тут что-то вроде ритуала? Не имеем ли мы дело с каким-то религиозным культом?
Вернер Мейер презрительно хмыкнул. Женщины не сочли нужным отреагировать на его скептицизм, а Фабель упрекнул коллегу взглядом: не мешайте людям высказываться!
– Ваша догадка может быть справедливой, – ответила Сюзанна Экхарт. – Однако такой вариант кажется мне маловероятным. Но если предположить, что в преступлении замешано несколько человек, то гипотетические личностные параметры «главного героя» – того, кто убивал, – менять не придется. Если он действовал не один – значит, кто-то им манипулирует… некто, заместивший в его сознании равнодушных или жестоких родителей. Одну такую пару – серийного убийцу и его вдохновителя – поймали в Америке в восьмидесятые годы. Один из двух – абсолютно забитое существо, второй – патологический эгоцентрик. Но в нашем случае, мне представляется, речь идет о сольном крестовом походе против человечества. О чем преступник обстоятельно толкует в своем втором послании. Он – одинокий волк. Работающие в связке серийные убийцы – явление чрезвычайно редкое. – Доктор Экхарт сделала паузу и сняла очки. – Этот несчастный компенсирует актами чудовищного насилия тайный комплекс неполноценности. Именно поэтому я не верю в то, что это террорист герра Фабеля: не тот возраст, не те причины, не та психология и, наконец, не та политическая окраска…
Ван Хайден резко вскинулся:
– Что в вашем понимании означают слова «не та политическая окраска»?
– Тот портрет, который я набросала: желание свалить на общество личные неудачи, чувство социальной ущемленности и нереализованности… и так далее, вплоть до психосексуальной травмы, – все это куда больше соответствует типу неонациста, чем левака.
– Раньше вы вроде бы исключали политическую подоплеку?
– Я ее и сейчас почти полностью исключаю. Нашего преступника толкает убивать тяжелое сексуальное расстройство. Но, как у любого человека, у него есть какие-то политические взгляды. Возможно, в его искореженной душе сложились собственные гротескные теории. Повлияла психопатология на политические пристрастия или нет – не суть важно. Главное, он пытается использовать какие-то политические декларации для оправдания – или частичного оправдания – того, чему на самом деле оправдания не существует. Я веду к тому, что левый террорист типа Свенссона должен быть человеком совсем иного склада. Так сказать, с иным набором уродств.
Фабель кивнул.
– Тут мне вам возразить нечего. Но что, если все вертится исключительно вокруг меня? Вдруг это действительно Свенссон и он… как бы сказать… бросает мне вызов? Я убил одну из его женщин, а он убивает женщин, которых я как полицейский обязан защищать?
Сюзанна Экхарт рассмеялась:
– Ну, теперь мы поменялись ролями, герр Фабель! С точки зрения психологии это ни в какие ворота не лезет. На столь шатких основаниях строятся лишь дешевые триллеры, а не реальные маниакальные обсессии.
Она положила очки на стол, расправила плечи и откинула голову назад, неотрывно глядя на Фабеля. Как бы присутствующие не заметили, как дерзко она с ним кокетничает и насколько он ею увлечен.
– Если хотите поиграть в психолога, – продолжила Сюзанна Экхарт с улыбкой, – то позвольте мне поиграть в полицейского. Вы не раз подчеркивали, что этот Свенссон, вероятнее всего, давным-давно погиб…
– Правильно.
– В последнем письме наш преступник описал себя как «незаметную фигуру на групповой фотографии». Похоже на террориста с гаремом из студенток и школьниц? На террориста, портрет которого был на первых полосах всех газет?
Ван Хайден расхохотался.
– Фрау доктор Экхарт, придется мне назначить вас на место нашего незадачливого гаупткомиссара! – Затем, сразу посерьезнев, он обратился к Фабелю: – Завязываем обсуждать призраков. Все внимание на живых подозреваемых.
Фабель все никак не мог оторвать глаз от Сюзанны Экхарт, на губах которой доигрывала улыбка. Доктор отвечала взглядом на взгляд – и ее темные глаза вызывающе блестели.
– Будет подкалывать! – ворчливо сказал Фабель Ван Хайдену. – Я же с самого начала согласился, что это версия с потолка.
Доктор Экхарт опять водрузила на нос очки в модной оправе и взялась за досье.
– Еще одно. Хорошо бы сейчас посмотреть под новым углом на относительно недавние нераскрытые случаи изнасилования или попыток изнасилования. Восхождение к нынешним зверствам наш убийца, быть может, начинал с подобных нападений. Просто в конце концов они показались ему пресными. Потянуло на что-то более острое.
– Недавние нападения типа тех, что описала фрау доктор Экхарт, уже в фокусе нашего внимания? – спросил Ван Хайден, не без значения вскидывая бровь.
Вернер Мейер бросил отчаянный взгляд на Фабеля и гримасой показал: «Как же мы, дураки, этого сами не сообразили!» Ответный взгляд Фабеля его одернул: «Дураки, конечно… но признаваться в этом не стоит!»
Прокашлявшись для солидности, Фабель сказал:
– Герр криминальдиректор, мои ребята уже допросили или разыскивают для допроса тех преступников, которые находятся на свободе и приблизительно соответствуют портрету нашего убийцы. Пока ничего интересного. Хотя в прошлом году в Гамбурге и окрестностях было совершено много нераскрытых нападений на женщин. Мои сотрудники уже прочесывают архив.
– Замечательно, герр гаупткомиссар, – кивнул Ван Хайден. – Держите меня в курсе. Ладно, меня ждут другие дела. – Бросив взгляд на свои наручные часы, он сказал Фабелю: – Сможете подняться ко мне минут через десять?
– Да, герр криминальдиректор.
После ухода Ван Хайдена Фабель подошел к стене, увешанной фотографиями с обоих мест преступления. Фотовспышка в сочетании со специальным светом делала изображение противоестественно ярким и отчетливым, гротескно преувеличивая каждую жуткую деталь. В памяти Фабеля все сохранилось иначе – не так пестро. Четыре долгих месяца назад они с Вернером Мейером стояли на пустоши у шоссе на Люнебург. Завывал холодный ветер. Из потрескивающих раций неслись голоса полицейских. Портативные дуговые лампы освещали почти лунный пейзаж. Грудь трупа была распахнута, ребра вывернуты… Урсула Кастнер, первая жертва. Двадцать девять лет. Многообещающая юристка. А на следующий день управление получило первое электронное послание для Фабеля.
Фабель заметил рядом с собой Марию Клее и спросил отчасти ее, отчасти самого себя:
– Почему они это делают?
Его взгляд задумчиво перебегал с фотографии на фотографию.
– Делают – что?
– Почему они так покорно дают себя убить? Первая жертва, по всей видимости, сама пришла на свидание с убийцей: ее автомобиль был аккуратно припаркован на стоянке у автострады и заперт. Никаких указаний на борьбу или похищение силой. А вторая жертва, похоже, сама впустила убийцу к себе. Или у него даже имелся ключ от ее квартиры. Как бы то ни было, дверь не взломана, и нет свидетельств борьбы на лестничной площадке или в прихожей. Ну, Моник как проститутка имела ограниченную возможность выбирать, кого к себе пускать, а кого нет. Но Урсула Кастнер была женщиной умной и осторожной, с кем попало наверняка не якшалась. Почему они обе так легкомысленно вели себя с совершенно незнакомым человеком?
– А может, они встречались с ним не в первый раз? – возразила Мария.
– Серийные убийцы практически никогда не выбирают в жертвы людей, с которыми они знакомы, – сказала Сюзанна Экхарт, присоединяясь к Фабелю и Марии.
– Итак, почему Кастнер пошла с ним, а Моник пустила его в свою квартиру? – повторил Фабель свой вопрос.
Мария только плечами пожала.
– Возможно, у него располагающая к доверию внешность, – произнесла Сюзанна задумчиво. – Помните знаменитого Альберта Десальво?
Мария и Фабель растерянно переглянулись.
– Я имею в виду Бостонского душителя. Убил дюжину женщин в Бостоне в начале шестидесятых…
– К сожалению, никогда про него не слышал, – сказал Фабель.
– И век бы про него не слышать! – улыбнулась Сюзанна. – Но мне по должности приходится самым подробным образом изучать биографии извращенцев. Так вот, бостонские следователи задавали себе примерно тот же вопрос, что и вы: «Почему жертвы с такой легкостью пускали его к себе?»
– И они в итоге выяснили почему?
– Десальво оказался водопроводчиком. Звонил в дверь и заявлял, что его послали проверить состояние труб. Если нарывался на недоверчивую женщину, которая не пускала незнакомца в квартиру, он просто говорил: «Ладно, но домоуправитель, боюсь, очень рассердится», – разворачивался и уходил. Ссориться с домоуправителем у женщин охоты не было. То, как покорно Десальво пошел прочь, успокаивало. Да и в руке у него был чемоданчик с инструментами. В итоге некоторые поначалу недоверчивые особы возвращали его и открывали ему дверь.
