Постоялец нет-нет да поглядывал на старшего паренька, стоявшего рядом с хозяйкой. Угрюмый, настороженный, он сжимал древко короткой пики с грубо кованым наконечником. «Ро-га-ти-на», — повторил про себя Иоганн. Правый глаз паренька — карий, — следил за каждым движением немца. Левый — с бельмом; со лба на бровь тянулся косой шрам, на скуле белел второй, как продолжение.
«Это не её сын. Она молода иметь сына таких лет. И он тетенец, если не ошибаюсь. За-хар-ка… Значит — Захар, Захария».
— Надолго ли уходите?
— Как скажут. Рыть батареи под пушки. Стаха, отчепись от юбки! Мал ещё с киркой, с лопатой управляться! Кто за домом смотреть будет, а?
Сходя с крыльца, Захарка оглянулся на постояльца. Плохой взгляд, недоверчивый.
«Он ходит за ней, как телохранитель. Слуга? каюр?»
Поев, Иоганн отправился гулять.
За ночь всё изменилось. Вместо неторопливости — решимость и поспешность, общее целеустремлённое движение. Этнограф озирался почти растерянно, в недоумении. Святск расходился по сторонам — с шумом, с песнями, с шанцевым инструментом. Верхами проехали хмурые казаки с пушечкой на конной тяге, даже не взглянув на немца, среди них — подхорунжий Бобылёв.
Вокруг Смолера на улице стало пусто, одни собаки поворачивали в его сторону носы и встряхивали ушами.
«Я здесь чужой, поэтому я одинок. Но разве это повод для уныния? Надо собраться с духом и приняться за свою работу!»
Прошли под началом корабельного кондуктора тетенцы с лопатами на плечах — русые волосы перетянуты по лбу ремешками, глаза раскосые, лица широкие, но в одежде — ничего туземного, все наряжены на русский манер. Разве что обувь — вроде мокасин, — выглядит своеобразно. Да, у Захарки на ногах такие же…
«А где приставленные ко мне надзиратели? Должен ли я обратиться к коменданту, или могу разгуливать свободно?»
Несмотря на военные приготовления, Святск выглядел мирно. Совершенно не верилось, что на тихий остров надвигается вражеская эскадра, что сюда дотянулась с другой стороны света Крымская война.
Иоганн решил выйти за черту города и направился по улице к горам. Заставы с привычным шлагбаумом он не увидел, зато встретил седоусого старика в форме морского офицера, с тростью, бодро хромавшего в сторону пристани.
— Рад приветствовать. Иоганн Смолер, к вашим услугам.
— Благодарю. Наслышан. Будем знакомы — Марушкин, Иван Михайлович. — Старик крепко пожал руку немца. — Где определились на постой?
— Капитан Иван-да-Марья? — вырвалось у Иоганна.
— Капитан-лейтенант, в отставке, — сердито поправил седоусый. — Вижу, изучение этнографии началось блестяще — уже нахватались местных россказней. К слову — на выходе из города вас завернут обратно, там стоит караул. Идите со мной, будет меньше хлопот.
…— Я прибыл сюда мичманом, с кораблём Крузенштерна, — вспоминал старик, глядя на голубую бухту, — а камергер Резанов приказал дать мне солдат и припасы. Мы расстались на Камчатке. Резанов поплыл в Аляску, потом в Сан-Франциско… у него был роман с Кончитой Аргуэльо, но увы — он умер в Красноярске. Так и не свиделись больше…
Звон и железный стук доносились от портовых мастерских — там ковали штыки и наконечники для пик. Иоганн увидел, как устаревшие кремнёвые замки ружей переделывают в пистонные. В стороне звучали выстрелы залпами. Здесь общее напряжение виделось явственно — унтер-офицеры обучали штатских стрельбе и штыковому бою, другие учились тушить пожары и переносить раненых в лазарет.
— Вы намерены обороняться? — осторожно спросил Иоганн. — Против превосходящих сил?..
— А зачем мы город строили — врагу на добычу? — Марушкин строго взглянул на немца. — Я тут скоро полвека живу, всех тетенских вождей в трёх коленах знаю, лексикон их составил, женат на тетенке — и после этого сдать Долгий?.. Вы что-то хотели спросить о туземцах. Я в вашем распоряжении — спрашивайте, пока есть время.
— Говорят, вы у Иван-да-Марьи побывали? — как бы невзначай спросила Алёна, поставив перед постояльцем дымящий чугунок с картошкой. — И всё пишете, пишете…
— Да. — Иоганн, не глядя, взял ложку как левша и попытался зацепить еду. Стаха прыснул, наблюдая за немцем. Во, книгочей! Перо в чернило, глаза в тетрадку, да ещё ложку в рот. Как пить дать, мимо пронесёт.
Напротив, Захар смотрел на гостя жёстко, пристально.
— Господин Марушкин чрезвычайно эрудирован. Его записи бесценны. Он позволил мне… Вот, послушайте! — Немец принялся читать из тетради: «Орудия их каменные, деревянные и костяные. Они строят свои хижины на земляных насыпях, роют канавы для орошения. Пищей им служат просо, клубни, сладкий тростник, мясо свиней, овец и собак, а также рыба, устрицы и каракатицы. Между островами плавают на выдолбленных лодках. Также тиетены мастерские пловцы и ныряльщики…»
— Верно, — кивнула Алёна, присев на скамью у стола. — Из тростника мы варим патоку. Захарка управляется — он у меня за мужика.
— Это мужская работа, — впервые за всё время проговорил паренёк, поймав любопытный взгляд немца.
— Спасибо, очень вкусно.
— Ма, он картошки патокой полил, — шепнул Стаха. — И сверху посолил…
— Молчи, неслух. — Алёна так же тихо угостила мальца подзатыльником.
— Или вот, великолепное наблюдение — «Языческие игры тиетенов, весьма далёкие от нравственности Христианской, вместе с их умением долго плавать и глубоко нырять создали мнение, что сии земли населены русалками».
Сурово сжатый рот Захара растянулся в сдержанной улыбке; шрам на скуле порозовел.
— Ну, теперь-то они Пасху празднуют, — усмехнулась хозяйка. — А что нагишом плясали — это было. Кто первый приехал, те рассказывали…
— Вы перескажете мне? — вмиг загорелся немец. — Пожалуйста, Елена! Я хорошо заплачу. Если вы заняты днём, я куплю свечей.
— Мыться будете? — Хозяйка вернула его из мира науки в реальную жизнь. — Захарка, воды натаскал? Иди, разводи огонь. Баня хорошая, не сомневайтесь. Ещё мой строил…
«Ишь ты, как назвал — Елена» — тепло подумала она.
Парная — это невообразимо! Захар нахлёстывал веником, немец стонал и краснел, как варёный. О, вот она, этнография! всё надо отведать самому!
Охлаждались квасом, сидя рядышком на лавке. Иоганн невольно поглядывал — грудь паренька покрывали примитивные татуировки цвета сепии: круг с лучами, спираль, линии-волны.
«Солнечный знак, символ змеи, море. Боже, какая глубокая древность!»
— Захария, ты веришь в старых богов?
Тот помотал головой:
— Нельзя. Батька-поп сказал — то смертный грех.
— О них рассказывают? Мать, бабка?..
Захарка не ответил.
Солнце опустилось в океан, куда-то в Японию. Распаренный, немного одуревший Иоганн глядел то в записи, то на хозяйку, обмотавшую влажные волосы полотенцем на манер тюрбана.
— Сказывают, тетенцы из воды вышли по божьему велению, — говорила Алёна вполголоса, как о большой тайне. — Они в воде жили, греха не знали и взмолились: «Боже, дай нам землю, чтобы тебя славить». Такие невинные, как Адам с Евой до падения. Но Библию себе спросить забыли, остались в невежестве. Потому Иисус дал знамение старцу: «Ступай к Белым водам, наставь моих чад». Он сперва у Бела-моря в Соловках спасался, а после в книгах нашёл, что те воды — на восходе. И они там — светлые, как ангелы, как дети…
Дух немецкой лаванды кружил голову.
Стаха, умаявшись за день, заснул, привалившись к мамке. Она бережно взяла его и отнесла на лавку у стены.
Огонёк свечи — восковой, как в церкви! — озарял задумчивое, мечтательное лицо немца, замершего с пером над тетрадью.
Будто ангел в Святске появился, прилетел на крыльях-парусах.
«Пожалуй, если их отмыть — европейских-то, — так совсем на людей похожи, даже собой хороши».
— Елена, вы верите, что на вас нападут с моря?
— Нападали уже. — От воспоминания стало темней на душе. — Китобойцы из Америки нет-нет да приходили. Их не угадаешь, с миром или как явились.
— Да, я слышал от Бобылёва — «Волга», «Амур», морская полиция… Но здесь так славно! это действительно место для ангелов. Нельзя представить, что тут можно грабить и творить насилие. Белые горы, лес как бархат…
— У Захарки спросите, когда он говорить захочет. — Алёна нашла в темноте блеск бдительного карего глаза. — Он видел, кто сюда бывает. Мальца — и того полоснули… С тех пор пришлым не верит. Кто с моря, одет не по-русски — тот бостонец и убийца.
— Вы тоже приезжие…
— Мы здешние. Захарка, иди спать! чего глазеешь? У нас взрослый разговор.
Недовольно помедлив, паренёк ушёл.
В тот миг, когда хозяйка с постояльцем словно начала дышать одним дыханием, раздался набатный звон.
Иоганн выскочил на двор. Следом — в одной рубахе, с рогатиной, — Захарка. По Святску слышался лай собак, доносились громкие людские голоса; загорались фонари, и раздавался лязг металла о металл.
