…заканчивалось и начиналось сызнова, крутилось и крутилось, и крутилось, и крутилось, превращаясь в горячечный безумный диалог такого накала, что Сараев хватался за голову и закрывал уши…
Только начав пить, он на некоторое время перестал оправдываться и просто стал плакать. Оплакивать сына, жену, себя. Ему так тогда и казалось: он будет пить-плакать-пить-плакать-пить-плакать-пить… пока водка не убьет его совсем. Но кабы водка просто убивала. Скоро всё вернулось с еще большей силой. А потом еще кое-что и добавилось. Сначала появились звуки: он просыпался или приходил в себя, и вот они во всём своем множестве и разнообразии – и те, что приходили с улицы, и те, что жили в ночной тишине квартиры, и те, что рождались в голове, – скрупулезно, во всех наимельчайших подробностях принимались воссоздавать короткую жизнь мальчика. Логика, в какой они подбирались, была железной. Каждый звук отсылал к какому-нибудь воспоминанию о сыне, и все они выстраивались в строгой последовательности от его рождения до самого последнего дня. Это нельзя было остановить ни водкой, ни зажиманием ушей. Непрерывно поступающие отовсюду щелчки, потрескивания, шорохи неумолимо делали свое дело, карабкаясь друг на дружку, продолжая безостановочное упрямое строительство, финальным аккордом которого был утренний звук пролетающего над городом самолета. И всё время, пока длилась звуковая дорожка короткой жизни, мальчик находился рядом, стоял, опустив голову, в кухне. О его молчаливом присутствии по ночам Сараев сначала только догадывался, но однажды, бросив случайный взгляд на пол возле входной двери, обнаружил небольшое пятно. Краска на полу в этом месте показалась ему как будто вытертой, и вот он уже гадал, может ли невещественное оставлять вещественный след, и перебирал в памяти обувку сына. (Может быть, это был тот самый случай – пропущенный, невыговоренный сон? Как еще объяснить, что всё это происходило на новой квартире, в новых стенах?) Тут-то и начался самый главный его ад. Пятно он уже видел почти постоянно, и теперь ждал, что как-нибудь откроет глаза и увидит перед собой мальчика. Страх перед этим появлением, постепенное и неумолимое превращение мальчика в угрозу – вот что Сараева пугало больше всего и чего никак нельзя было допустить. (А может быть, с этого страха всё и началось? Да он уже и сам отказывался понимать, где тут было начало, а где продолжение!) Представив, что ждёт его дальше, Сараев стал всё чаще задумываться: а не позаботиться ли ему о своем будущем безумии, если уж оно неизбежно, заранее? Не идти покорно на поводу, а самому начать его как-то обустраивать? И когда Фонарёв-Кирпичников к известию о списке лучших фильмов приложил дружеский совет воспользоваться ситуацией и вернуться в кино, Сараев сразу же подумал: вот оно, спасение. Против фантома в кухне он выставит своего воскрешенного, воплощенного на пленке сына. Он не один раз обещал свозить его в Беспечную и, с удовольствием перебирая свои детские впечатления, подробно рассказывал, что ему там предстоит увидеть. Пришло время обещание выполнить. Из общего хронометража фильма, который ему доведется (если доведется) снимать, Сараев предполагал выкроить минут двадцать, а то и все полчаса. Даже с учетом, что это будет детство главного героя, к которому тот постоянно возвращается, – получалось многовато. Но главная трудность будет заключаться в том, что, даже отсняв задуманное, придется и основную работу-прикрытие, то есть весь большой фильм во что бы то ни стало доводить до конца, чтобы обеспечить свой фрагмент достойными монтажом, звуком и шумами. И еще: надо было поторапливаться, потому что, как это обычно бывает, вдогонку спасительному решению откуда-то (то ли со стороны кухни, то ли из недр его воспаленного мозга) пришло одно обязательное условие – с ним останется тот из мальчиков, кого он увидит первым.
XI
Гости
За день Сараев так набегался по некоторым своим делам, что уже в начале десятого вечера, сразу после стакана «Изабеллы», которым он запил банку консервированной фасоли, у него стали слипаться глаза. И это было очень кстати: появилась возможность поменять режим. Дни стояли один в один, и так хорошо было пить по утрам на балконе кофе, щурясь и прячась за поредевшей листвой от блескучего солнца, а потом курить, положив запястья на горячие перила, что только ради этого стоило подниматься раньше.
Сараев уже расстелил, зевая, постель, как к нему постучали. Дверь была еще не заперта, и он крикнул: «Войдите!» Никого не дождавшись, пошел открывать.
На пороге стояла пара: невысокий мужчина в твидовом пиджаке, совершенно лысый, с пышными усами и миниатюрная седая женщина в чёрной вязаной шали поверх свитера.
– Вы Сараев? – спросил мужчина.
– Да.
– Кинорежиссер?
– Да, – повторил Сараев, отметив про себя, как часто в последнее время ему приходится отвечать на эти два вопроса.
– Меня зовут Роман. Моя супруга Соня. Нам надо с вами поговорить.
Сараев провел их в комнату, предложил сесть. Женщина выбрала место за столом, а мужчина, опираясь на палку, остался стоять посреди комнаты рядом с выдвинутым стулом. Его правый, громоздкий, ботинок бросался в глаза и казался более начищенным, чем левый. При небольшом росте и скромном телосложении гость держался осанисто, с некоторым вызовом, как это часто бывает у людей с физическими недостатками. Плотные широкие усы и густо сросшиеся на переносице брови придавали его лицу выражение хмурой, а то и грозной сосредоточенности. Женщина сидела, опустив глаза, подтянув к носу ворот свитера.
Наконец взгляд Романа, побродив по комнате, остановился на Сараеве. Тот в ответ улыбнулся, развел руки и с некоторой надеждой спросил:
– Извините, но никак не могу угадать: у нас есть общие знакомые?
Роман, дернув борт пиджака, сурово покачал головой.
– Нет. Никаких знакомых, – ответил он. – Хотя как знать. Одесса не такой уж большой город, если поискать, может, и найдутся. Но на данный момент таких не знаю.
Сараев при их появлении растерялся, а теперь и всерьез забеспокоился. Если не сказать, запаниковал. И было от чего. Похожая на школьных учителей пара – где и при каких обстоятельствах он мог с ними познакомиться (ну, не в винном же подвале)? и в каком же он был тогда состоянии, если абсолютно их не помнил? Как вообще они могли с ним, в таком состоянии, знакомиться? Ну, допустим. Главное: что такого он наболтал или, хуже того, натворил, если они решили его отыскать и вот нашли? И – кстати! – когда это могло быть? В последний раз до такой степени, когда из памяти вылетают целые недели, он напивался месяцев девять назад. Выходит, всё это время они его искали?! Боже, что же это было?
Сараев почесал голову и сказал:
– Ну, тогда я сразу сдаюсь. Не могу даже представить…
– А мы вам поможем, хотите? Я вам назову пароль, и вы сразу всё поймёте, – предложил гость.
– Давайте, – бодро кивнул Сараев и приготовился к самому худшему (в эту минуту это была долговая расписка на гигантскую сумму).
– А вы мне – отзыв, – кивнул в ответ Роман.
– А я его знаю? – удивился Сараев.
– Конечно. Не может такого быть, чтобы не знали.
– Даже так? Хорошо. Тогда давайте ваш пароль.
– Эмиль Бардем.
– Как?
– Э-миль Бар-дем.
Сараев сделал вид, что пытается вспомнить, хотя вспоминать ему, судя по гулкой пустоте сразу же возникшей за незнакомым именем, было решительно нечего, так что и пробовать не имело смысла. Только и оставалось, что пожать плечами.
– Нет? – с насмешливым удивлением спросил Роман.
Сараев покачал головой.
– Совсем?
– Абсолютно.
– А, ну да! – усмехнувшись, сказал Роман. – Понимаю. С вашим подходом на такую мелочь можно и не обратить внимания. Подумаешь!
Несколько секунд они молча глядели друг на друга.
– Он иностранец? – спросил, наконец, Сараев.
– Нет. Из местных. Да и какая разница, если вы его, как утверждаете, абсолютно не помните.
– Может быть, вы мне просто скажете мой отзыв, раз уж такое дело… – предложил Сараев и услышал в ответ:
– Хорошо. Отзыв. Поющий лук.
– Это то, что я должен был вам ответить? – уточнил Сараев.
– Совершенно верно, – подтвердил Роман и повернулся к жене, – я тебя предупреждал.
Жена, глубоко вздохнув, еще выше подтянула ворот свитера и отвернулась к стене.
– Поющий лук… – растерянно протянул Сараев. – Нет. Впервые слышу. – И, поеживаясь, со смущенной улыбкой и вымученной игривостью добавил: – Вы меня начинаете пугать. Думаю: а вдруг я куда-то нечаянно завербовался?..
Сараев перевел взгляд с Романа на его жену, с одного каменного лица на другое, и обратно.
– Даже интересно, как долго вы будете валять дурака, пытаясь выставить идиотами нас, – произнес Роман. – Я вообще-то предполагал что-то в таком роде, но чтобы вот так – «не знаю, не слышал, не понимаю»… Нет, такого не ожидал.
