По утрам учил Маугли нырять в заливе. Январский мистраль голоден и вездесущ, пронизывает тело насквозь. Выдувает, выхолащивает, пожирает человеческое тепло. Перед прыжком в море прижималась спиной к нагретой солнцем скале, словно спасалась от дикого зверя.
— Я не умею плавать под водой!
— Ты вспомнишь. Память хранит поступки всех рождений и переводит их в инстинкты и интуицию. Слушай голос внутри, шестое чувство. Синестезия, когда звуки имеют цвет, когда с закрытыми глазами угадываешь, что красная ткань теплее синей, когда можешь видеть сквозь стены и на многие километры, вынырнуть, выплыть из любой ситуации. Единый круг пяти чувств. Спасательный круг — в тебе самой.
— Мне холодно, вода ледяная, ветер… У меня скоро будет воспаление лёгких!
— Тело — оболочка. Ты чересчур печёшься о ней. В чужих снах холоднее, Маугли. Инородное энергетическое поле. Не сможешь сконцентрировать внутреннюю энергию, не проснёшься. Сны глубже яви, за секунды сна проживаются столетия. Замёрзнешь — не вернёшься. В числе пропавших без вести есть те, кто исчезал из собственной постели.
— И где они теперь?
— Блуждающие остатки снов. Странные, пугающие отражения, пыль и трещины на поверхности зеркал.
— Но почему ловцы жемчуга не используют технику? Зачем нырять самому, если можно перекопать дно машиной, просеять песок и камни и выбрать жемчуг на берегу?
— Древние знали и могли всё и без техники. То, что сейчас учёные открыли при помощи сложнейших приборов и экспериментов, они постигли путём озарений. Ловцы жемчуга используют лучшую технику: приручают огонь внутри и вливаются в общий поток энергии. Изучают и используют подводные течения: быстрые и медленные, тёплые и холодные — они помогают погрузиться на глубину, они же поднимают и на поверхность. Такая техника не сломается, её невозможно отнять, она не разрушает природу и себя не разрушит. Подобное не разрушает подобное. Белый путь — единственно верный.
Я был терпелив, и Маугли делает успехи. Псы довольны. Последняя заметка о ней в газете: «Грабитель заснул и не проснулся в такси. Картина возвращена в музей».
Картина моего старшего брата: Ангел, отрезающий крылья. Проникновение миров. Падение в материю. «Ангел мечтает стать человеком», — он всю жизнь писал этот сюжет. Эфирный и материальный миры — отражения друг друга, две соприкасающиеся спирали. Воплощённая восьмёрка бесконечности. Брат изобретал новые иероглифы живописи, писал абстракции. Картины отвергали. Горе пророкам, чьи пророчества непонятны, необъяснимы. И тогда он нарисовал ангела. Простой и растиражированный образ современности. Картина, объясняющая саму себя. Но и здесь никто не увидел восьмёрки. Повторяющаяся история о зашифрованных в картах Таро пророчествах Тота. Хочешь спрятать что-то — положи на видное место или растиражируй до банальности. Эти картины сделали его великим художником, богатым и знаменитым, но суть их так и осталась заложницей холста, погребённой под густыми слоями масляной краски. Истиной, сокрытой от художника. Люди слепы. Лучшие из них, как младенцы, видят мир перевёрнутым, а время — бегущим вперёд и вниз, осыпающимся, как песчинки.
Я отпустил брата, а Маугли отпустила Арно. Необходимые жертвы. Теряя близких, обретаем себя. Освобождаемся из слепого сладкого плена. Срываемся в пропасть одиночества и самопознания. Мечтал стать художником, каким был он, но у меня одно призвание — хранить истину его картин. Участь последователя, собирающего мозаику из его озарений. Сложный символ всегда непонятен и нуждается в упрощении. Но парадокс в том, что упрощение должно облегчать образ: не объяснять картину, тщательно прописывая детали, а наоборот, стирать лишние контуры как преграды для восприятия. Жизнь невозможно передать в точности, как она есть, лишь как чувствует её художник. Если чувство подлинное, код будет найден, и истина проступит сквозь слои масла. Брату до неё не хватило одного шага. Последнего. В Спираль.
Он ушёл, а я остался вместо него. И нет ни красок, ни кистей, ни холста. Я — поэт, рисую словами. Слова же «отнимают аромат у живого цветка»[15]. Цветы! Что общего у розы и незабудки? Ничего. Жизнь в отражениях бесконечна, словесное обобщение ограничивает и убивает её.
Пишу Маугли на зеркалах и стёклах машин, съёмных квартир, номеров мотелей и пятизвёздочных гостиниц. Она дерзит мне в e-mail-ах и sms-ках из разных концов света, хотя переписка запрещена братством. Стираю её послания, но в голове прокручиваю снова и снова. Злился на неё за несдержанность, а сейчас ощущаю острую нехватку эмоций. Желание тратить и тратить. Почти нежность. Если могу ещё представить, что это такое. Любое чувство — прыжок в неизвестность. Ветер, меняющий направление.
— Чего ты боишься, сова же мёртвая? — спросила тем утром Маугли.
— Мёртвая? Символы — бессмертны, как бессмертны заключённые в них идеи. И вовсе необязательно летать по ночам. Таксидермисты верят, что чучело хранит душу птицы. Точно так же, как древние египтяне верили, что мумифицировав тело, даруют душе вечную жизнь. Мумия — залог её возвращения, а маски мумий — опознавательные знаки для души.
— Полярная сова — твоя психофора! Так и знала. Ты убил ангела, а труп держишь в доме. Ждёшь его?
— Некого ждать. Ангелы, психофоры, даймоны… — разные имена тех, кто ведёт нас по жизни, оберегает в лабиринте снов, встречает после смерти. Сторонние наблюдатели, хранители душ. Умерев, мы на миг сливаемся с ними и обретаем знания, а родившись, утрачиваем память о них. Миг проникновения. Я пожертвовал ангелом, чтобы видеть его глазами, помнить всё.
— Не понимаю зачем. Знания нужны человеку, чтобы стать другим. А ты постиг то, чего никогда изменить не сможешь. Свечу, не гасимую ветром. Fatality. Замкнутый круг.
— Бессмертие и есть замкнутый круг. Повторения одного и того же. Песочные часы существования[16].
— И кем ты был всё это время?
— Мы не меняемся, меняются наши жизни, как декорации или пейзажи. Твоя физическая оболочка — платье для энергетической сути. Душа любит наряжаться у зеркала.
— То есть где-то могу проснуться мужчиной?
— Почему бы и нет? Ты же носишь джинсы, она тоже может примерить мужской наряд. Перевоплотиться несложно. Общество ошибочно воспринимает людей как тела. Но мы далеко не наши тела, мы — гораздо большее.
— А если снять все платья с души? Как она выглядит обнажённой? Должна же быть сердцевина лотоса. Мир, созданный законом подобий, вторичен. Вначале был творческий акт, как во времена богов и героев. Кто мы? Где родились впервые?
— Наши далёкие предки поклонялись огню и Солнцу. Расскажу тебе легенду о стране, где оно никогда не ложится спать. Представь, куда ни посмотришь, вокруг будет юг. Молчание арктических льдов, бесконечная линия белого горизонта, яркий свет до рези в глазах, до слепоты, ты летишь…
— …бесшумно, как летают полярные совы. Несёшь с собой северный ветер. Гиперборея?
— Да. Когда-то она была страной, где цвели вишни, апельсины, магнолии, но потом замёрзла. Учёные объясняют это изменением климата. А мифы — преступлением Фаэтона. Не справился с огненной колесницей Гелиоса, и Зевс разогнал солнечных коней, а землю заморозил.
— Так ты — Фаэтон? Полубог? — спросила насмешливо.
— Не издевайся! Я — человек. А титанов, героев и богов из людей делают мифы. Мифы придают форму и образ ускользающей тайне, позволяют увидеть сокрытое, почувствовать, понять необъяснимое. Люди всё, что их окружает, превращают в мифы. Сказания же передаются из уст в уста, меняются, приукрашиваются. А если и записываются, то мало кто может проникнуть сквозь строки. Все религии мира создают святых из простых смертных. Герою нужна Судьба.
— И какова твоя?
— Заключена в имени. «Поэт — поистине похититель огня»[17]. Аморгеном звали первого поэта народов моря[18]. Выбрал имя при посвящении, как и ты выбрала своё, дорогая homeless[19]. Души знают, кто мы и откуда пришли. В одном из миров мы с братом родились в сумрачном Лондоне. В нашем настоящем люблю мистраль, из-за него мальтийское солнце кажется ослепительно белым. Устал жить без солнца. К тому же Мальта — бывшая английская колония, здесь я почти дома. А с моим братом тебе суждено встретиться, с лучшей его частицей.
Ты сумела сберечь тайну и продлила жизнь его картине. Раскрытое, познанное забывается.
Снова пробегаю глазами газетную вырезку. Ветер распахивает окно. «Я слышу голос, говорящий в ветре!».[20] И мне впервые страшно за тебя. В Альпах нет ветра, там отвесно, тяжёлыми хлопьями падает снег. Самое сложное из заданий — роль психофоры. Вести, но не вмешиваться в чужую судьбу. Оставаться сторонним наблюдателем, что бы ни случилось.
