— Что-нибудь случилось еще плохое?
— Потери, — меланхолично отозвался Арсен. — Ненужные потери. Ночью кокнули Гмырю и Рику Газиева. Ты же их знаешь, боевые парни, сами половину Москвы перекокали. А тут не убереглись. Сели в тачку, а она взорвалась. Гмыря и Рика теперь не небесах.
— Кому это надо? — удивился Гата. — Они кому мешали?
— Значит, кому-то мешали. Скоро разберемся. Есть догадки.
— Может быть, цэрэушники? — предположил Гата. — Или "Бейтар" расшалился?
— Может, и так. Приезжай после встречи, брат. Обсудим кое-что.
— Обязательно приеду, брат, — с нежностью пообещал Гата.
Он разбудил спящего на диване Шахи, и тот не сразу сообразил, где находится, бессмысленно улыбался. Черные усики блестят от похмельной испарины. Совсем еще ребенок. Ну как на такого злиться.
— Я ухожу, — сказал Гата. — Ты останешься. Никакого баловства, прошу тебя, сынок. Фраер нужен пока живой. Потом, если захочешь, отдам тебе. Обещаю.
Юноша заморгал.
— Уходишь? Меня не берешь? Почему?
— Надо кому-то посторожить. Покорми его, ладно, малыш. Пусть говно с себя смоет... Но не бей. Не надо бить просто так, если руки чешутся. Это плохо. Это позор для воина.
— Понимаю, Гата.
Заглянул в кладовку. Фирмач сидел на полу, обняв колени, скрючившись в дугу. Увидя Гату, жалобно заныл:
— Как же можно, мы же цивилизованные люди. Я не отказываюсь платить. Но зачем мучения, пытки?
— Пыток еще не было. Пытки будут, когда денег не дашь. Говоришь, красивая твоя баба?
— При чем тут она?
— Плохо воспитывал. Мало бил. Ты тут сидишь, она кобелей водит.
Фирмач попытался вывалиться из подсобки, Гата впихнул его ногой обратно.
— Выпустите, пожалуйста, — заблеял Подгурский. — Я же не убегу. Ну посижу на кухне. Я боюсь темноты.
— Дурачок, ты дурачок, — пожалел пленника Гата. — Играешь во взрослые игры, а ничего не понял про жизнь.
Через десять минут он собрался ехать в бар "Саломея". Отправился налегке, даже пушку с собой не взял. Кого бояться? В горах на человека иногда нападают волки, а в Москве на него некому напасть.
__ ПРОРВЕМСЯ БОЕМ! (Депутат Госдумы РФ Александр АРИНИН отвечает на вопросы Николая АНИСИНА)
Николай АНИСИН. Вы, Александр Николаевич, насколько мне известно, —популярный в Башкирии политик. И недавно вас выдвинули там кандидатом в президенты. Все необходимые документы были оформлены. Но вступить в борьбу за президентский пост вам не дали. Как вы были отлучены от участия в выборах?
Александр АРИНИН. Действительно, моя команда собрала для регистрации меня кандидатом в президенты свыше ста тысяч подписей. А требовалось всего 65 тысяч. Поэтому мы сдали где-то около 70 тысяч. В течение десяти дней избирательная комиссия Башкирии, проверив наши подписи, сочла возможным меня зарегистрировать, не найдя никаких нарушений. Но буквально на следующий день мне отказали в регистрации на том основании, что кворума не было во время голосования о признании меня зарегистрированным. Это решение башкирского избиркома мне удалось обжаловать в Верховном суде Российской Федерации. После того несколько тысяч милиционеров в республике были подняты на ноги в поисках фальшивых подписей, и им удалось запугать несколько десятков человек в деревнях, которые согласились дать показания о том, что их обманули: подсовывали им подписанные листы Аринина, а говорили, что подписи собираются за Рахимова. Вот под таким выдуманным предлогом мою кандидатуру и забраковали.
Н. А. Почему это случилось?
А. А. Потому что я выступаю против суверенитета отдельно взятой республики. Суверенитет в России один, и он касается только Российской Федерации. Составные ее части не являются суверенными, поскольку Россия образовалась не в 90-м году, и наше государственное устройство исторически всегда было едино. Кроме того, я считаю, что в России должно быть главенство федерального законодательства. У нас же сейчас сплошь и рядом Конституция России нарушается, а основополагающие федеральные законы не выполняются. И не только в Башкирии, но и в других регионах Российской Федерации. Еще я не угоден тем, что выступаю против договорных отношений между федеральным центром и субъектами Федерации. На мой взгляд, настоящее федеративное государство должно разграничивать полномочия в Конституции, ну на худой конец в федеральном законе, который, кстати, мы недавно сумели все-таки пробить через Совет Федерации, и его президент подписал 24 июня этого года. Этот закон называется "О принципах и порядке разграничений предметов ведения и полномочий между органами государственной власти Российской Федерации и органами государственной власти субъектов Российской Федерации". Он вступил в силу. Договорные отношения в нем дезавуированы, ибо они нарушают правовое пространство и целостность России. Названный выше закон мы приняли в 96-м году, а заметьте, подписан он был только совсем недавно, в июне 99-го. То есть три года закон лежал в Совете Федерации, который всячески его тормозил.
Суверенизация отдельных частей России есть признак болезни всего нашего государственного организма. В нормальном государстве судебная власть должна быть над политической системой, должна быть абсолютно независимой и смотреть за тем, как защищаются и обеспечиваются гражданские права и свободы человека. У нас этого нет. Приведу только один пример, связанный с теми же выборами. Вы посмотрите, в целом ряде субъектов Федерации выборы исполнительной власти происходят досрочно. Спрашивается, почему? Главы местных администраций не хотят проводить их в соответствии с законом вовремя, чтобы лишить конкурентов равного участия в выборных кампаниях. Они подгадывают наиболее подходящий для них момент, имея административный ресурс, ресурс средств массовой информации и финансовый ресурс и оказываются в выигрышном положении. Фактически во всех досрочных выборах победили нынешние губернаторы или президенты. Это свидетельствует о том, что исполнительная власть, подмяв под себя законодательную и судебную власть, по сути, манипулирует народом. В итоге страна сегодня подошла к тому, от чего пыталась уйти в 85-м, то есть к такому же печальному состоянию, когда власть делает все, что хочет, когда она отчуждена от народа и удерживается любыми средствами, и когда люди не могут спросить с этой власти по строгости за то, что она натворила. И вот, выступая против всего этого, я стал неугоден и правителям Башкирии, и администрации президента России.
Н. А. Региональные суверенитеты родились от ультралиберальной идеологии и сверхдемократического российского законодательства. Полтора десятка лет либералы из СМИ и из органов власти пахали и сеяли в России. И что вырастили? Как бы вы охарактеризовали плод тотального либерализма в родной вашей Башкирии? Можно ли считать режим власти там либеральным?
А. А. Уважаемый Николай Михайлович, у нас не было либерализации как таковой, а были лишь разговоры о ней. Либерализм предполагает три основных принципа: приоритет прав человека в государстве, равноправие всех граждан независимо от национальности, вероисповедания и пола, реальное разделение законодательной, исполнительной и судебной властей. Эти все три признака в России отсутствуют. Все дело в том, что прокукарекав либерализм, наши идеологи и властители повели нас в феодализм, который означает подчинение власти суверена всех ветвей власти, всех прав человека, всех его свобод. Под псевдолиберальной маской в России сегодня прячется самый настоящий средневековый феодализм. Причем феодализм западного образца. То есть феодализм тоталитарный, подавляющий общество. В средневековой же России стремление властителей к безраздельному господству всегда сдерживалось. Новгородское вече, так же, как и Псковское, заключало договор с князем, согласно которому он не имел права заниматься экономической деятельностью и решать вопросы, связанные с торговлей. Такой был антикоррупционный механизм вот в этом договоре, что наши сегодняшние князья в республиках от него бы взвыли. В Московском царстве уезды могли предъявлять претензии присланным на кормление воеводам после окончания срока их правления, что ограничивало произвол. Распоряжения губернатора в Российской империи не могли расходиться с мнением Дворянского собрания и постановлениями суда присяжных. Сегодня нас не вернули в российский феодализм, а затолкали в феодализм западный, при котором суверен на каждой территории мог воскликнуть: "Государство —это я".
