— На вокзал… — смущенно ответил Костя, стараясь не встречаться взглядом с Кауровым.
— Как — на вокзал? Собрался куда-то ехать?
— Да нет, живу я там…
— Ладно, тогда поехали.
— Спасибо. Я… потом на вокзал. Надо зайти… кое-куда…
— Э-э, братец, нет, давай начистоту. Куда ты хочешь зайти? — пытливо всматриваясь в Костю, серьезно спросил Кауров. — И где ты все-таки живешь? Или это секрет?
— В старом пакгаузе, — неожиданно решившись, ответил Костя.
— В старом… пакгаузе? — переспросил удивленный Кауров — и вдруг все понял.
Острая жалость тугим комом подступила к горлу Каурова, и, отвернувшись в сторону, чтобы Костя не заметил его подозрительно заблестевших глаз, он глухо проговорил:
— Ты вот что, Костя… Ну, в общем, поедем сейчас ко мне. Живу один… детдомовский я. Жена… умерла, два года назад. Детей нет, квартира у меня просторная, места хватит… Поехали, а?
И Костя, неожиданно для себя, кивнул в знак согласия…
Просторная однокомнатная квартира Каурова напоминала спортзал: шведская стенка у двери, гантели, гири разного веса, эспандер, в углу кожаный боксерский мешок и “груша”. Вдоль одной из стен был прикреплен массивный деревянный брус, отполированный до блеска. Там же стояли какие-то палки, а на стене, рядом с картиной, на которой была нарисована неяркими красками скала и причудливой формы дерево, висел на гвозде настоящий меч в ножнах.
Заметив недоумевающий взгляд Кости, Кауров засмеялся:
— Удивлен? Каждый сходит с ума по-своему, так, насколько мне помнится, однажды сказал какой-то философ. Я, как видишь, не исключение. Привык. А привычка — вторая натура.
Короче — располагайся. А я сейчас кое-что сварганю по-быстрому, перекусим… — и Кауров заторопился на кухню.
Вечер наступил незаметно. Костя и Кауров с увлечением ковырялись внутри радиоприемника внушительных размеров. Хозяин квартиры был радиоинженером и в совершенстве разбирался в хитросплетении различных проводков, контактов, нагромождении электронных ламп, конденсаторов, сопротивлений. К тому же он оказался превосходным рассказчиком.
Костя с удовольствием вслушивался в неторопливый басок Каурова, лудил концы проводов, что-то подпаивал, крутил отверткой винты и шурупы, разыскивал в фанерном чемоданчике необходимые детали… — в общем, трудился в поте лица. И неожиданно поймал себя на мысли, что ему не хочется уходить отсюда, из этого маленького, уютного мирка, заполненного до отказа такими интересными, до сих пор не виданными вещами. Впервые со дня смерти родителей внутреннее напряжение, которое гнездилось в нем, сковывая мысли и поступки, накладывая неизгладимый отпечаток на характер, как-то стаяло, ушло, растворилось в удивительно теплой и доброжелательной атмосфере общения с Кауровым.
Когда часы пробили десять раз, Костя робко сказал:
— Ну… так я пошел…
— К…как? — поперхнулся от неожиданности Кауров. — Погодь, мы ведь с тобой как договаривались? Ты остаешься у меня… и все такое прочее. Или я что-то не понял?
— Извините, но я не хочу вас стеснять, — внутренне подтянувшись, твердо ответил Костя. — Спасибо вам за все.
— Вот тебе номер… — огорчился Кауров. — Конечно, ты волен решать сам, что делать и куда держать свой путь. Но, будь добр, сделай мне одолжение — переночуй сегодня здесь.
— Ладно… — опуская глаза, тихо ответил Костя; он не хотел, чтобы Кауров понял, каким облегчением и радостью наполнилось в этот момент его сердце.
— Чудесно! Стоп, вот голова садовая! — стукнул себя ладонью по лбу Кауров, глядя на старинные часы в массивном деревянном футляре, которые висели над диваном. — Время-то вон какое, а я тебя баснями кормлю. Пошли на кухню, поможешь мне картошку почистить. Сегодня у нас будет королевский ужин, это я тебе обещаю…
Так уж получилось, что Костя не ушел от Каурова и на второй, и на третий день… А когда в конце недели он было засобирался, Кауров пригласил его в выходной съездить на рыбалку. И Костя согласился.
Клев был неважный. Раздосадованные невезением, Костя и Кауров молча сидели на берегу неширокой, но глубокой речушки, внимательно наблюдая за поплавками, которые застыли будто приклеенные намертво к голубовато-зеленой водной глади. Наконец Кауров не выдержал, сплюнул с досады и поднялся на ноги.
— Что такое не везет и как с ним бороться… Сколько тут у нас? — Он начал считать окуньков: — Один, два, три, четыре… Все. Баста. На уху хватит. Пошли рыбу чистить.
Костя тоже повздыхал от огорчения и вдруг начал раздеваться.
— Ты что, искупаться решил? — полюбопытствовал Кауров.
— Ага, — весело ответил ему Костя и окунулся в медленные прибрежные воды.
Он пошел вдоль берега, старательно обшаривая глубокие норы под водой. И наконец нашел то, что искал, — здоровенный рак, щелкая клешнями, шлепнулся к ногам Каурова.
— Раки! — в радостном изумлении закричал тот и, не мешкая, разделся и бултыхнулся в реку.
Примерно через час старое жестяное ведро было заполнено раками доверху. Усталые, но довольные добытчики решили прекратить свою охоту — землю укутали сумерки…
Когда была съедена уха и ярко-красный панцырь последнего вареного рака исчез среди мерцающих угольев догорающего костра, Костя и Кауров блаженно растянулись на охапках душистого сена, притащенного со скошенной луговины.
— Хорошо-о… — протянул Кауров, мечтательно глядя в ночное небо. — Звезд столько… Красивые…
— Красивые… — словно эхо, откликнулся Костя, всем телом ощущая сонную истому летней ночи.
Помолчали. Каждый думал о чем-то своем. Наконец Кауров заворочался и как-то несмело сказал:
— Слушай, Костя… оставайся у меня… навсегда. Скучно жить одному, понимаешь? Я ведь как перст. Никого… Будешь мне за брата. А?
Горячая волна пробежала по телу Кости: Кауров высказал самое сокровенное — то, о чем последнее время он думал непрестанно. Думал, мечтал — и почему-то боялся.
Не в силах вымолвить ни единого слова, Костя лишь кивнул и, ощутив в руке железную ладонь Каурова, крепко сжал ее.
5. “МАЛИНА”
Крапленый явно был не в себе.
— Кто?! Какая сука след нюхает?! — мутными от ярости глазами он по-волчьи пристально всматривался в лица своих подельников.
Зуб, избегая взгляда Крапленого, молча курил. Старый вор по кличке “Кривой”, плешивый, сморщенный, как груша-сушка, кривился от гневных слов Крапленого, словно жевал лимонную дольку.
А ведь все поначалу складывалось как никогда удачно. И людишки для “дела” нашлись подходящие, правда, не без подсказки старого дружка, Профессора, и “навар” был приличный. Конечно, можно было, по здравому размышлению, и перебраться куда-нибудь в другое место, да уж больно не хотелось уходить с этой “малины”, надежной и еще не известной уголовке.
