свершилось. Но вывод ужасен: за руку схвачен он сам и, кроме себя самого, в злоключении винить некого.
– Дальше… – отрешенно отозвался инициативник.
– Это все, Саша, остальное – мелкие штучки. Может, поговорим, а может, нет. Зависит… – Шахар оборвал очередную мало познавательную, зато полную воздушных ям фразу.
– Надо подумать, смотрите матч, – открестился от ответа подполковник.
Было это совпадением или нет, но проснувшееся после десятиочкового отставания «Динамо», как и Черепанов, тоже взяло таймаут. Субъекты разнились лишь тем, что дефицит подполковника измерялся ни очками и ни секундами, а весьма эластичной категорией – совестью, которая в крутые времена склонна растягиваться, точно эспандер.
Между тем, если отстраниться, то ничего кощунственного, утробно омерзительного Черепанов против своей страны не совершил. Безоговорочно его проступок тянул лишь на одно – воровство, а с учетом масштабов содеянного, – хищение в крупных размерах. Любой же отсыл к государственной измене, им совершенной, – пафос, поскольку само понятие национальных интересов – преступно, причем, органически. Ведь отстаиваются оные за счет ущемления интересов других, порой ввергая целые этносы, а то и регионы в упадок.
Больше того, в случае Черепанова, квалификация воровства, как таковая, грешит натяжкой, если не изъяном интерпретации, ибо переданные «Моссаду» за вознаграждение сведения были некогда добыты, по общечеловеческим меркам, противоправным путем, как-то: подкуп, шантаж, оголтелое пренебрежение законами. Только действовал не преступник-одиночка, а могучая, одетая в броню неподсудности государственная машина, не испытывавшая малейших угрызений от того, что сует длинный нос в дела, по большей мере, дружественных СССР режимов.
Словом, классический пример: вор у вора дубинку украл…
Ко всему прочему, у проступка Черепанова были сразу два смягчающих вину обстоятельства. На момент измены подполковника (сентябрь 1990 г.), СССР числился государством скорее на бумаге; судьба Страны Советов просчитывалась все с большей очевидностью. Кто-то скажет: подло вдвойне! И конечно, будет прав. Только любой отсыл к нормам морали Союз не реанимирует…
Оправданием служила и принадлежность Черепанова к гебешной элите. Проведенная Хрущевым в середине 50-х санация органов госбезопасности, с показательной рубкой голов, ныне, в атмосфере тяжелого посткоммунистического похмелья, буквально напрашивалась как пример для подражания. Самое время было окапываться, но лучше – архивы подчистить.
Между тем Черепанов предпочел архив курируемой им структуры не проредить, а продать. Причем не за тридцать серебряников, а затребовав взамен статус политического беженца. Ни о каких деньгах в его предложении «Моссаду» речь не шла.
Моссадовцы и, глазом не моргнув, согласились, но, завязав сотрудничество, на сроки эвакуации напускали туману. Между делом запрашивали новые изъятия, заталкивая в очередной пакет инструкций желто-коричневые упаковки. Они пухли, по мере того как покупательная способность рубля ежедневно, чуть ли не в геометрической прогрессии, падала.
Оказалось, что запрошенный Черепановым тайм-аут никакой пользы засланцу из Тель-Авива не сулил. Инициативник даже не подумывал искать отмычку к моссадовской задаче-головоломке. Прихваченный мохнатыми лапами хандры, он сокрушался, что его, матерого профессионала, элементарно надули. В итоге он не только прошляпил искомое – эвакуацию с терпящего бедствие корабля, а провалился на самое дно опасного, им же замышленного предприятия.
Здесь важно отметить: подполковник примерил платье Иуды неспроста. Суть предыстории измены в том, что, в силу ведомственной специфики, загранпаспорт ему не светил. Выбраться на спасительный Запад, в его случае, можно было лишь по заморскому подложному, либо дипломатическим багажом. Что в первом, что во втором варианте без влиятельного покровителя в лице иностранного разведведомства – не обойтись.
В этом тупике и произросла у Черепанова идея соблазнить «Моссад» уникальными наработками службы по Ближнему Востоку. Его доступ к региональному «пакету» сверхсекретных материалов был особо важен лишь им. Все прочие разведслужбы тянули бы резину, принюхиваясь на предмет подвоха, мудреной западни.
«Какого маху я дал! – тем временем попрекал себя подполковник. – Был бы новичок – другое дело. Ведь чем прочие разведки лучше нас? Те же заезженные небогатой фантазией методы: заигрывание с сильными и циничная «аренда» допустивших слабину. Меняться следовало лишь баш на баш: «пакет» на немедленное переселение. Теперь моя участь плачевна: навязывая все более рискованные поручения, отожмут до последнего, пока не засвечусь. К примеру, эта ошарашившая вводная: чистая подстава, прямая дорога под трибунал. В «Моссаде» же знают: без визы начальства я не то что в Ирак, в Щелково не сунусь. И что значит дать человека? Кого? От одного слова «Ирак» и прожженный зек в штаны наложит! Оставим побоку, что задача нереализуема даже технически – пусть все расшаталось донельзя. Границы – по-прежнему на амбарном замке, этим все сказано. Кто провернет такое? Разве что… Матиас Руст? Но тот два года как дома, ко мне зачем ломятся?»
– Саша, учти: у тебя несколько дней, – бесстрастно дорисовал задачу Шахар, поворачиваясь.
Черепанов зажмурился, точно ослеплен ярким светом или сбивая оторопь. Сквозь зубы процедил:
– Несколько дней для чего?
– Поехать в Ирак, иначе не имеет смысл… – разъяснил израильтянин.
Инициативник ухмыльнулся, навлекая на себя добродушно-ироничный вид.
– Ты, Давид, с какой горы свалился? Или, может, из Негева после годичной лежки выполз?
Шахар запрокинул голову, давая понять Аллену: переведи. Выслушав перевод, приладился к креслу. Осмотрел утепленные ботинки, которые до командировки в Россию ни разу не одевал, и, приподняв ноги, потер друг о друга контуры подошв.
Взор Черепанова проследовал туда же, подполковник насторожился. Не исключено, высматривал выдвижное жало.
Тревожился между тем он зря. Шахар резко перевернул пластинку – на лицевую, уже звучавшую сторону – любезности, почему-то лишь подбавившей колики страха у соседа.
– Просили тебе сказать, Саша, на твой имя открыли счет – твердые деньги. Если с вещью удача, сто тысяч…
– На какой хрен они мне! – взорвался подполковник, не дав Шахару договорить. Оглянувшись, развил мысль: – Вы что, все оглохли и ослепли?! Без разрешения начальства я в туалет не хожу! Куда ехать? Сплошная стена, в отличие от Берлинской, в пять рядов. Пока рухнет, годы пройдут. А ты говоришь, дни… Но все это так, между прочим… – Подполковник осекся, потупившись.
– Какая беда, Саша? – Шахар струил светлое, как у ребенка, изумление.
– Мы так не договаривались, – пророкотал Черепанов, прежде зло кивнув в сторону резидента-толмача. – Пока не вывезите, пальцем не пошевелю.
Шахар встрепенулся, просигнализировав устремленным ко лбу жестом: надо же, запамятовал.
– Саша, забыл! Просили сказать: заберем – сразу после задание. Через наши друзья… Совсем скоро!
Рот Черепанова в мгновение ока переполнился слюной, которую ему остро захотелось сплюнуть. В поисках урны подполковник осмотрелся. Но ничего не найдя, шумно сглотнул. С видом бывалого дуэлянта изрек:
– Не выйдет, ребята, баста! Надо же куда – Ирак…
– Ты знаешь итальяно, Саша? – как ни в чем не бывало, поинтересовался Шахар. – Почему не сказал? Аллен бы пойти отдыхать…
– Я знаю одно: довелось идти на красный – машину бей, но голову береги, пригодится…
Казалось, Шахар обречен обратиться к Аллену за подсказкой. Помимо нечеткой дикции, Черепанов
