Племянник Коти, Роберт, опекуном которого сделалась теперь Сара, влетел, как ураган, в комнату. Леди Диана тотчас же бросила на него кокетливый взгляд и на устах ее появилась улыбка, которую ее приятели называли «улыбкой охотника за дичью». Эта улыбка имела градации; она подавала только надежду, или соблазняла, или даже выражала требование. Роберту достались все три улыбки, и юноша пришел в восторг.
Он был похож на Коти. Черты лица у него были грубые, слегка семитские. Он был еще очень молод и располагал к себе своей безыскусственностью и простотой.
Он застенчиво поклонился леди Диане и Кэртону и с мальчишеской улыбкой уселся возле Сары к чайному столу.
Ему было двадцать лет, он был сиротой и должен был наследовать часть богатства Коти. Когда он находился в Париже, то жил в доме своего опекуна и проводил там все праздники. Дом Дезанжа должен был перейти к нему со временем.
Он весело разговаривал, с быстротой поедая мелкие печения. Сара и он были большими друзьями с первой же встречи.
— Читали газеты? — спросил он. (Какие чудные эти миндальные печения!) — Неужели не читали? Так прочтите. Они наполнены делом Луваля. Нет конца толкам по этому поводу. Страшно громкое дело… Но я уверен, что Гиз спасет Луваля. В одной из газет сказано, что он так хорошо говорил, что заставил завыть всю аудиторию, т. е. я хочу сказать: плакать, вы понимаете?.. Я как раз встретил его, он был с Адриеном и был удивительно любезен. В нем нет никакой позы. А могла бы быть, знаете ли! Он вышел прямо из суда, а там все уставились на него, без конца поздравляли его и смеялись. Он выглядит также ужасно молодым. Вряд ли ему больше двадцати пяти лет.
— Вы говорите о Жюльене Гизе? — вмешался Кэртон. — Умный парень. Я знавал его.
— Сколько ему лет, как вы думаете? — настаивал Роберт.
— О, двадцать восемь или двадцать девять, я полагаю.
— Так много? — наивно воскликнул Роберт.
— Ну, после этого мне надо спрятаться, — сказал Кэртон. Он держал в своей руке руку Сары и ласково смотрел на нее.
— Могу я прийти опять? — спросил он.
— Ну, конечно.
Она с такой же открытой улыбкой смотрела на него, и ему это было неприятно.
Кэртон спросил Роберта, не желает ли он посетить его, и юноша с радостью принял приглашение.
— Какой красивый человек! — сказал Роберт, когда Кэртон вышел.
Леди Диана засмеялась.
— Он был влюблен в Сару, — сказала она.
— Вкус у него недурной, — заметил Роберт шутливо, глядя на Сару.
Закурив папироску, он сказал ей:
— Не пойдем ли мы теперь наверх, Сюзетт? — Он взял ее под руку, и они пошли наверх в комнаты Коти.
— Я пригласил Гиза обедать сюда, как-нибудь… вдвоем, разумеется, — продолжал он. — Но я знал, что вы не будете в претензии за это. А так как я намерен избрать юридическую карьеру, когда кончу учение, то полагаю, что это была удачная идея с моей стороны.
— Я рада, что он вам нравится, — сказала Сара. — Я пошлю ему приглашение. На вторник. Годится?..
— О да. Очень благодарен вам, Сюзетта… Знаете, никто не подумает, что леди Диана ваша мать. Она просто изумительна, не правда ли? Сегодня я буду дома обедать.
— О, Роберт! — воскликнула Сара, смеясь помимо воли, и затем прибавила: — Не позвонить ли мне Викгэмам и не спросить ли, может ли прийти Памела?
— Нет, не надо, — энергично ответил Роберт. — Это будет утомительно. Кроме того, такой чисто семейный обед не будет интересен. Вы не находите разве, что Памела еще ребенок?
— Ну, конечно, существует разница между сорока восемью годами и восемнадцатью, — серьезно заметила Сара.
— Вы насмехаетесь надо мной! — улыбаясь, ответил Роберт.
В это время к ним донесся снизу голос ее матери, говорившей что-то своей горничной, и выражение лица Роберта сразу стало напряженным.
— Мы пойдем куда-нибудь сегодня вечером, — сказала Сара решительно. — У многих знакомых сегодня приемный день, но если вам не хочется, то вы получите отдых, и мы пойдем в театр. Франсуа позвонит, чтобы достать нам билеты.
Ей не хотелось быть свидетельницей игры в кошку и мышку между Робертом и ее матерью, когда они останутся вдвоем.
ГЛАВА V
Я не отпущу тебя.Все цветы, что сорваны до срока,Молодую жизнь свою губя,Наш союз скрепляют без упрекаИ не смеют отпустить тебя.
Я не отпущу тебя.Жизнь не в жизнь с тобой в разлуке.Подожди, любя иль не любя.Я сжимаю крепко твои рукиИ не отпущу тебя.
Роберт Бридж
— Вот я привел его! — весело объявил Роберт спустя три дня, дружески подталкивая Гиза вперед. — Он слонялся, чтобы убить время, как он сам сознался мне, ну а я попросту схватил его за шиворот. Я знаю, вы, Сюзетта, не будете в претензии, что мы пришли рано.
— Я очень рада, — ответила она.
— И я также, — подтвердил он, улыбаясь.
— Мсье Гиз разговаривал с каким-то ужасным субъектом, профессором чего-то, — продолжал Роберт, нисколько не смущаясь. — Он говорил без конца. Но Бог мой, какой он был неопрятный! Волосы растрепаны, вокруг шеи шарф, галстук на боку, сюртук развевается по ветру и слишком широк для него…
— Этот профессор, по-видимому, не очень тщеславен, Роберт, — заметила Сара.
— Ого! — протестовал Роберт. — Такие господа именно и бывают самыми тщеславными людьми. Они просто думают, что могут себе позволить выглядеть неряшливо, потому что они знамениты. Я называю это дерзостью с их стороны. Они навязывают свой взгляд людям только потому, что они обладают известностью. Это гораздо худший сорт тщеславия, чем тот, который замечается у обыкновенных людей, любящих быть хорошо и прилично одетыми и не слишком бросаться в глаза.
— Верно, Бобби! — послышался голос леди Дианы позади него.
Роберт вспыхнул и быстро повернулся, с восторгом приветствуя ее.
Она протянула к нему свои нежные белые руки и поправила его галстук, который немного съехал набок.
— Вы всегда такой чистенький и так тщательно одеты, — шепнула она, нагибаясь к нему. Ее каштановые волосы, очень мягкие и надушенные, коснулись его щеки на секунду. Он слегка глотнул воздух и улыбнулся.
Гиз был представлен ей. Тотчас же наступила минута какого-то необъяснимого молчания, когда все члены маленького общества чувствуют себя неловко. Сара была убеждена, что мать ее не понравилась Жюльену Гизу, и леди Диана, с своей стороны, почувствовала внезапную антипатию к нему. Роберт, смутно понимавший, что тут было что-то неладно, пришел в дурное настроение. И все были рады, когда дворецкий объявил наконец, что обедать подано.
Они обедали за маленьким круглым столом в амбразуре окна, где, по приказанию Сары, шторы не были опущены.
Снаружи весенний вечер уже переходил в ночь, нежно-лиловое небо было усеяно бледно-золотыми звездами, последние блестящие лучи освещали все, пока не спустилась ночная темнота. Наблюдая в окно прелесть заката, прислушиваясь к молодому веселому голосу Роберта и к более глубокому голосу Гизу, Сара забыла неловкость первых моментов и увлеклась шутливым, товарищеским тоном, господствующим в их маленькой компании. А после обеда, когда они перешли в гостиную, общество естественным образом разделилось на две пары.
Сара и Жюльен вышли через низкое французское окно в сад. Ночь еще не вполне наступила, цветы еще продолжали мерцать в полутьме, а голубые гиацинты были даже ясно видны.
— Как они хороши! — воскликнула Сара, нагибаясь к голубым цветам.
— Они такие же, как ваши глаза. Тот же цвет, — сказал Жюльен.
Он произнес это как самую простую вещь, но Сара вздрогнула тотчас же и отодвинулась от него.
— Я знаю, вы не любите таких похвал, — возразил он несколько сурово. — Между тем, наверное, мужчины говорили вам такие вещи тысячи раз, а красивые женщины обыкновенно привыкают к ним.
— Нет, — поспешно протестовала Сара. — Это неверно.
— А между тем, только делая личные замечания, можно стать ближе к другому лицу, я хочу сказать — сделаться другом, — спокойно продолжал Жюльен.
— Разве? — воскликнула Сара, смутно досадуя и удивляясь, почему в присутствии этого человека она не чувствует себя свободной, не может говорить так, как говорит с другими, и спокойно обсуждать положение, как бы ей хотелось.
Она нарочно заговорила о работе Гиза, о деле Луваля. Он отвечал ей с полной откровенностью, подробно изложил дело и, высказав свои заключения, прибавил:
— Моя работа, во всяком случае, является лишь, главным образом, средством к достижению цели. Я не из тех людей, жизнь которых бывает поглощена их работой или которые удовлетворяются своим успехом. Может быть, я потому не могу этим удовлетвориться, что, когда я был мальчиком, мне было некогда мечтать, а теперь мне этого хочется очень сильно. Я богатею и буду еще богаче со временем. А тогда я брошу работу и… и буду жить!
