Скопление электричества начинало чувствоваться всеми членами маленького общества. Ревность Шарля становилась очевидной, Жюльен же скрывал свои чувства, но из этого не следовало, что он соглашался играть тут бесцельную роль. Леди Диана забавлялась в кругу своих друзей, но тем не менее замечала в напряженной атмосфере признаки готовящегося взрыва. Скрытое же под спудом пламя все же бросало теплый отблеск на остывший пепел ее собственного темперамента. Она надеялась позабавиться, когда привела с собой Шарля в дом Сары, но не думала, что его появление может подействовать таким возбуждающим образом. Она наблюдала рост ревности между Шарлем и Жюльеном и восхищалась изумительным искусством Сары притворяться, что она этого не замечает. Она так была уверена в том, что Сара была в этом отношении ее истинной дочерью, что даже совершенно открыто заговорила с нею о том, что ей передавали слух, будто Жюльен отказывается теперь от крупных дел, лишь бы не расставаться с нею.
— Он отказался от дела Вервье? Почему? — спросила Сара.
Леди Диана засмеялась.
Они сидели вдвоем в будуаре Сары, маленькой комнате, обитой панелями из белого дерева, с полкой для книг кругом стен и английским камином. Сара рассматривала список приглашенных, держа в руке папироску и слегка нагнув голову. Подняв глаза на мать, она подметила на ее лице насмешливую улыбку.
— Почему? — повторила она, и тонкая морщинка появилась между ее узкими, длинными бровями.
— Я думаю потому, что у него нет ни времени, ни желания для этого, — ответила леди Диана. — И то и другое явно было отдано тебе в течение этого времени. Разве это не так?
— Кто тут подвергается испытанию и по какому поводу? — спросил Кэртон, входя при этих словах.
Он взял руку Сары, и его глаза встретились с ее глазами, когда он нагнул голову. Он смотрел на нее тем вызывающим взглядом, которым мужчина может ласкать женщину. Этот взгляд, опускаясь, остановился намеренно на ее губах, пока он говорил, и Сара почувствовала, что губы ее задрожали, а взгляд стал неустойчивым. В прежнее время он мысленно поцеловал бы ее, и эти «невидимые» поцелуи теперь, как и тогда, вызывали сладостное волнение в ее сердце.
Он отвернулся, заметив, что нежная краска залила ее грудь, и, взяв папироску, закурил ее.
— Какая чудная погода! Сюзетта, поедем кататься в лес сегодня! — сказал он.
— В самом деле! Отчего бы вам не поехать? — спросила леди Диана с насмешкой.
— Если вам хочется… — согласилась Сара. — Я тогда пойду оденусь. Брать нам с собой провизию или мы там ее достанем?
— Лучше возьмем и создадим истинно сельскую обстановку. Как бы там ни было, а я думаю, что нам будет весело.
Радостное оживление не покидало его по дороге в Версаль, и лишь тогда, когда они проехали ряды больших домов и из зелени могли на них глядеть только отдельные маленькие скромные домики, он вдруг замолчал.
Автомобиль почти бесшумно катил по аллее, и Сара вдруг почувствовала странную близость Кэртона, когда прекратилась его веселая, беспечная болтовня. Шарль именно и рассчитывал на это. Такая близость могла означать бесконечно много, могла волновать и мучить в одно и то же время. Он заговорил.
— Вы счастливы? — спросил он тихо.
— Вполне, — быстро ответила Сара.
— Вы все еще знаете меня?
Их взгляды встретились; в его взгляде заключался вызов с легким оттенком жестокости. Ее же взгляд был равнодушным, насколько она была в состоянии этого достигнуть.
— Я имею в виду то, что мы ведь давно не были вместе… одни, — пояснил Шарль.
Он с внезапной силой положил свою руку на ее колено.
— Прошло с тех пор два месяца, слышите ли? Два месяца! — прибавил он.
— Разве? — наивно спросила Сара, уставив глаза на его загорелую, крепкую руку, сжимавшую ее колено.
— Да, — отвечал он и, остановив автомобиль, обнял ее.
В то время как он покрывал ее поцелуями, в уме ее смутно возникал вопрос, можно ли считать счастьем то ощущение бьющей через край жизненности, которое она испытывала в ту минуту?
Шарль не производил на нее впечатления возлюбленного; он только освободил ее сердце из темницы, в которой оно томилось в одиночестве, — вот и все. И она горячо обвиняла себя в унизительной слабости, в недобросовестности, в пошлости…
А Шарль продолжал целовать ее ресницы, шепча: «Точно бархатные лепестки анютиных глазок!» — Он целовал ее волнистые блестящие волосы, снял ее шляпу, и она почувствовала его поцелуи на узеньком проборе сбоку. Он, казалось, испытывал блаженство, потому что она была здесь с ним и он мог свободно выражать ей свою любовь, как будто был вполне уверен в силе своего обаяния и желал пользоваться им, чтобы заставить ее признать эту силу.
И все-таки, под конец, она отстранилась от него.
— Почему вы хотите принадлежать только себе? — спрашивал ее Шарль, пристально глядя на нее. — Почему? Ведь я вам не делаю никакого вреда? Какая польза позировать передо мной?.. Я знаю, вы никогда не любили Дезанжа, я же до сих пор не посягал на его права. Но вы однажды вечером, в саду, вернули мои поцелуи и вы можете довести меня до безумия. И вот, в течение двух месяцев… Да, целых два месяца вы игнорируете меня, и только когда я теперь снова целую вас, вы опять поддаетесь мне и на этот раз без всякой позы. Кто вы такая, что можете то поддаваться любви, то ускользать от нее? Вы как будто забыли, что мне известно о скрытом огне? Вы, может быть, думаете, что это забыто за эти годы? Вы ошибаетесь, уверяю вас.
Он сильно сжал ее руку в своей руке.
— Сюзетта, ведь вы меня подвергаете пытке. Что происходит между нами? Что вы думаете делать со мной?..
Она повернулась к нему, стараясь изо всех сил высвободить свою руку, но он внезапно сам отпустил ее. У нее наступила реакция, как только она расправила свои белые пальцы с красной полосой поперек них, вследствие крепкого пожатия руки Шарля.
— Сегодня такой чудесный день, — сказала она нетерпеливо, — неужели нельзя просто наслаждаться им? Я не могу объяснить вам то, что вы хотите знать, потому что у меня нет объяснений даже для себя самой. Вероятно, это просто зависит от настроения. Вот все, что я могу сказать. Не знаю почему, но я не могу разделять вашего настроения. Да, я поцеловала вас в ту ночь, зная, что вы говорите правду. В моем сердце было пламя, которое стремилось слиться с пламенем в вашем сердце. Но я презирала себя за это. Позднее, когда все ушли, я чувствовала такой стыд, что готова была скорее умереть, чем поцеловать вас, если бы вы вздумали опять разыграть роль любовника. Вы не можете быть им, вы не годились, Шарль, для этой роли и раньше. Я прекрасно знала это. И наша влюбленность, расстраивающая и возбуждающая, чувственная, заключающаяся в поцелуях, — я честно признаюсь вам, что она представляется мне забавой, к которой прибегают двое людей, чтобы избежать скуки. Я знала, что моя грубоватая откровенность заставит вас поморщиться, и мне жаль, что я попираю таким путем вашу любовь к красивым словам, но что же делать? Я говорю то, что думаю. И ведь ни вы, ни я не чувствовали сильной эмоции, не так ли? Я знаю вас по прошлому, а у меня есть долг чести в отношении моего настоящего, т. е. моего мужа. И никакие благовидные аргументы (о, я все их знаю!), которые приводятся мне насчет жизни, лишенной любви, и притом еще очень молодой жизни, — так как мне нет даже двадцати пяти лет, — не могут уничтожить этого долга. Я не знаю, чем будет моя жизнь в течение всех долгих лет, которые мне предстоят, но я чувствую, во всяком случае, что только великая страсть, которая охватит все мое существо и которую я не буду в состоянии отрицать, может заставить меня позабыть мою ответственность и обесчестить имя моего мужа. Но я думаю, что даже в случае такой страсти я все же буду сопротивляться, буду бороться. Знаю, что вы будете смеяться и, может быть, вы даже имеете право насмехаться над подобным чувством с моей стороны, но, в конце концов, это была слабость чисто внешняя, вследствие которой я допустила вас теперь поцеловать меня. Мое одиночество в любви сделало меня столь отвратительно слабой. Я жаждала быть любимой, а вас я все же знала и думала о прошлом, о том времени, когда мы имели обыкновение целоваться и когда это было так божественно хорошо и ничего тут не было дурного. Я думала тогда, что вы хотите жениться на мне, так же как и я хотела выйти за вас замуж. Я думаю, что я ужасно сентиментальна, Шарль, и в этом заключается огромная опасность для меня и тайна наших поцелуев в майскую ночь и теперь…
Она умолкла. Шарль бросил на нее взгляд искоса и прикусил зубами нижнюю губу.
Он понял все; он слишком привык анализировать себя, любил слишком много женщин, чтобы не понять Сары, но одно чересчур больно задело его: он понял, что Сара, несмотря ни на что, была действительно равнодушна к нему. Он раскрыл только внешнюю оболочку, но она сама осталась глубоко скрытой в глубине, и он ее не коснулся. Это сознание только подстрекнуло его желание и его гнев, что случилось бы, конечно, и с большинством мужчин в таком положении. Однако он не сделал никакого усилия, чтобы вернуть прежнее настроение, а только выскочил из автомобиля, чтобы снова пустить в ход машину. Он позвал Сару, чтобы она помогла ему, и она тотчас же повиновалась ему, но нечаянно, по незнанию, надавила ускоритель вместо тормоза и пустила машину слишком большой скоростью. Автомобиль быстро двинулся вперед, а Шарль бежал рядом, маневрируя, чтобы выправить движение, и вероятно, это удалось бы ему, если б из-за угла не показалась телега, медленно выезжавшая с неправильной стороны. Тогда он быстро повернул, чтобы не задеть телегу, но она зацепилась за левое крыло, и машина остановилась.
