Она испуганно замерла, схватилась за спинку стула. Да, вот оно. И на сей раз это отнюдь не поклонник с розами.
— Войдите, — бесцветным голосом проговорила она, сама удивившись его звучанию.
В уборной было темно. Сначала он увидел только очертания фигуры и скорее угадал, чем увидел, как переливаются ее золотистые волосы.
— Что так поздно? — спросила она, не поворачивая головы.
— Были дела поважнее, — Маркус сразу шагнул к выключателю, и Клаудиа заморгала от яркого света.
Он вернулся к двери, осторожно прикрыл ее. Наблюдая за его действиями, Клаудиа не двинулась с места.
— Ты видела меня в ресторанчике?
— И видела, и узнала.
— А я в первый момент глазам своим не поверил. — Оглядев тесную комнату, он предложил: — Сядем?
Клаудиа молча кивнула, указав на стул по другую сторону туалетного столика.
Маркус провел ладонью по вспученному линолеуму со следами разных красок, покрывавшему столик, посмотрел на открытую коробку с макияжем, баночки с кремом, щеточки, кисточки, пудреницы, на треснувшее зеркальце и спросил:
— Ты давно здесь?
— Четыре года.
— Тебе здесь нравится?
Клаудиа пожала плечами.
— Так вышло, — сказала она равнодушно. — Но почему ты не садишься?
Маркус сунул берет в карман пальто, пододвинул стул. По необъяснимой причине он испытывал сейчас неприязнь к ней, какое-то отчуждение.
— Я слышал, у тебя ребенок?
— Да, девочка.
Чем дольше он смотрел на Клаудиу, тем более чужой она ему казалась. Первое впечатление оказалось обманчивым. Несмотря на знакомые черты лица, перед ним не та Клаудиа, которую он знал.
— Ты знаешь, почему я здесь? — спросил он без всякого перехода.
— Из-за Эберхарда?
— Да.
— Тебя специально вызвали из Берлина?
— Нет, я замещаю коллегу из округа, которому поручили другое дело.
— Понимаю, — в голосе Клаудии прозвучало некоторое облегчение. — А я было подумала…
— О чем?
— Так, ни о чем.
Он внимательно взглянул на нее, заметил, как чуть-чуть порозовело ее бледное лицо. Черт побрал, как она все еще привлекательна!
— Пожалуйста, сядь и ты.
— Спасибо, я лучше постою… И вообще, у меня совсем мало времени, скоро репетиция, надо привести себя в порядок.
Видимо, Клаудиа старалась по возможности избегать малейшего оттенка интимности в их нынешних отношениях. Это, конечно, облегчало его задачу, и Маркус в душе был благодарен ей за этот тон. Много ли женщин повели бы себя подобным образом на ее месте?
— К сожалению, мне все-таки придется задать тебе несколько вопросов, — сказал он. — Но это не займет много времени.
— Обер-лейтенант уже задал мне бог знает сколько вопросов!
— Для уголовной полиции «бог знает сколько» еще не предел! — улыбнулся он, встал и пододвинул ей стул. — Прошу.
Клаудиа наморщила лоб, не зная, как поступить. Потом решительно подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза:
— Вы считаете, что Эберхарда убили?
Маркус не ответил, пододвинул стул еще ближе.
Она медленно кивнула, села. Держалась очень прямо, сжав колени.
— И… подозреваете меня, — продолжила Клаудиа свою мысль.
Маркус смутился.
— Ни в коем случае, — горячо возразил он. — Пока что нам слишком мало известно, мы только начали расследование.
Она ему не поверила, Маркус сразу это почувствовал.
— Но ты можешь нам помочь, и тогда мы будем знать больше.
— Пожалуйста, задавай свои вопросы.
Повернув свой стул, он сел на него как бы верхом и оперся локтями о спинку.
— Ты сказала обер-лейтенанту, что незадолго до несчастного случая побывала на сцене и уже оттуда прямиком направилась к выходу.
— Да.
— И примерно две минуты спустя появился Вондри и сообщил о происшедшем?
— Сколько времени точно прошло, утверждать не берусь. Во всяком случае, не больше. Я успела обменяться с дежурным всего парой фраз. — Клаудиа растерянно разглядывала свои руки. — Разве это так уж важно?
Маркус достал из внутреннего кармана пиджака маленький кожаный несессер и с улыбкой протянул ей.
— На, возьми пилку.
— Благодарю, — Клаудиа на его улыбку не ответила.
— Ты не представляешь, насколько важными оказываются иногда эти самые мелочи… Когда ты оказалась на сцене, заметила ли ты что-нибудь странное, необычное? Или услышала?
— И об этом меня спрашивал обер-лейтенант.
— Знаю.
Помолчав несколько секунд, Клаудиа покачала головой.
— Было довольно темно, несмотря на принудительное освещение. Кроме Штейнике, заглянувшего на сцену, я никого не заметила. — Опустив руку с пилкой, она вдруг вытянула губы. — Но кое-что действительно припоминаю…
— Что именно?
— Может быть, мне это только почудилось. Ты ведь знаешь, какая я трусиха, — впервые за все время она улыбнулась. — Извини.
— Ладно уж, чего там, — но и сам Маркус отвел взгляд. — Так о чем ты?
— У меня ни с того ни с сего появилось чувство, будто я на сцене не одна. Приподнялся и заколыхался промежуточный занавес — словно где-то открыли дверь и потянуло сквозняком. Но никто не появился, и света тоже никто не зажег. Потом я услышала какой-то треск — не то со стороны поворотного круга, не то сверху, от колосников.
— И дальше?
— Ничего… Я испугалась и убежала со сцены, — ямочки на ее щеках углубились. — Говорят, у нас в театре появились мыши…
— Но не на сцене же!
— Черт их знает!..
Маркус был разочарован. Помимо всего прочего, теперь настроение Клаудии его несколько смущало.
— Почему ты об этом не рассказала обер-лейтенанту Штегеману? — спросил он.
— Как-то неловко было. Испугаться, убежать — несерьезно это, по-детски.
Она не лгала, сомневаться не приходилось.
— Жаль, что ты не осталась там, где стояла, — сказал он. — Всего несколько минут спустя Пернвиц… твой муж… ведь он погиб в каких-то нескольких метрах оттуда… может быть, все сложилось бы иначе…
Клаудиа сразу изменилась в лице, посуровела, ушла в себя, как улитка.
— Откуда я могла знать?
— Извини! — Маркусу было нелегко сконцентрироваться. — Ты не против встретиться со мной после репетиции на сцене… на том самом месте?
— Нужно — значит, нужно, — Клаудиа опустила голову, и сейчас лица ее не было видно из-за упавших волос. Не глядя в его сторону, вернула пилку. — Спасибо.
— Да, еще одна деталь, насчет этого Штейнике. Ты от него убегала… Почему?
— Я его не выношу, терпеть не могу его двусмысленные намеки.
— А что, если это он оказался вслед за тобой на сцене?
— Не думаю. Наверняка сразу пошел домой.
Маркус кивнул, не сводя глаз с ее профиля в зеркале с трещиной.
— У твоего мужа были враги?
— Враги… Его недолюбливали, это правда… Но враги?.. Таких я не знала.
— Расскажи мне о нем.
— А что рассказывать… Эберхард был человеком театра до мозга костей. По характеру — аховый. Не выносил ни критики, ни противоречий. В глубине души считал себя, наверное, «великим»… непогрешимым… Как шеф — далеко не подарок, но, с другой стороны, король застолья и душа компании. Работу свою любил, особенно ему удавались инсценировки. Я совершенно искренне считаю, что как режиссер он был способен на многое, будь у него другой характер…
— А как глава семьи?
Клаудиа покраснела. Через некоторое время ответила все же:
— Он был прекрасным отцом.
— И только?
— В последние два-три года — да!
— Любовные связи на стороне?
Преодолев внутреннее сопротивление, Клаудиа кивнула.
— Ты его любила?
Она опять покраснела.
— Я обязана отвечать?
— Да.
— Не знаю, как объяснить тебе… У меня с ним… — Клаудиа умолкла и поглядела в сторону двери. Он тоже оглянулся.
На пороге стояла женщина в замшевом пальто, стройная брюнетка лет двадцати с небольшим. Большие карие глаза только подчеркивали белизну кожи лица. Не снимая ладони с ручки двери, прикипела взглядом к Маркусу.
— Фройляйн Мансфельд, одна из моих коллег, — представила Клаудиа, обрадовавшаяся, по-видимому, тому, что в этом месте пленка допроса прервется.
— Капитан Маркус, — пришел он ей на помощь. — Я из окружной уголовной комиссии.
— Я вам не помешаю?
— Нет, мы все равно заканчиваем. — В голосе Клаудии Маркус угадал скрытую просьбу.
Он понял, кивнул.
— Итак, встретимся после репетиции. Как это у вас в театре делают: сплюнем через плечо?
Клаудиу его ответ порадовал, а Мансфельд промолчала, вошла внутрь и положила на туалетный столик ноты и сумочку.
Выходя, Маркус еще раз оглянулся и успел заметить, как Мансфельд буквально рухнула на стул и спрятала лицо в ладонях.
4
Машина выехала со стороны Конской площади и свернула в Театральный переулок. На несколько секунд свет фар осветил фасады домов напротив, полуразрушенное здание и участок на углу. Из развалин, почти из-под самой крыши, торчала толстая балка, напоминая в сгустившемся тумане поперечный брус виселицы.
